4. Это не нравится профессору

Профессор Сафьянов коротал время за разговором с секретарем райкома партии Иваном Тимофеевичем Званцевым — человеком лет пятидесяти, мускулистым, подтянутым. Разговор затянулся, и Сафьянов то и дело подходил к окну, беспокойно всматривался в предвечернее небо, прислушивался. Вертолета не было.

— Подождем до заката солнца, Николай Николаевич, — успокаивал профессора секретарь райкома, — часов до восьми, а уж потом будем принимать какое-нибудь решение.

Они снова занялись разговором и, будучи людьми деловыми, так увлеклись, что забыли о вертолете. Оба сразу умолкли, услышав характерный звук мотора над селом. Они бросились к окну в ту самую минуту, когда вертолет уже снижался, направляясь к стадиону.

— Иван Тимофеевич, — обратился профессор к секретарю райкома, — у вас зрение, по-видимому, поострее моего… Если я не ошибаюсь, — он говорил с придыхом, — под фюзеляжем подвешен какой-то предмет… Не так ли?

— Совершенно точно, Николай Николаевич, и предмет этот не что иное, как моторная лодка Колчанова.

— Вы уверены, что это именно его лодка? — глухо спросил Сафьянов.

— Да, у нас в районе пока две такие лодки — у Колчанова и в конторе связи…

— Значит, с Алешкой что-то стряслось, — голос профессора дрогнул. — Что-то стряслось… — Он схватил свою шляпу и бросился вон из кабинета.

Вертолет уже приземлился, когда к нему великовозрастным «замыкающим» ватаги ребятишек прибежал Сафьянов. Держась за сердце, он растолкал детей, окруживших машину, и очутился у дверцы в ту самую минуту, когда она отворилась. За спиной Лиды Гаркавой, первой показавшейся в дверях, он увидел улыбающегося Колчанова.

— Сдаю Алексея Петровича целым и невредимым! — бойко проговорила Лида, спрыгивая на землю.

— Ах ты, разэтакий паршивец! — загудел профессор, протягивая навстречу Колчанову руки. — А старик-то тут совсем было перетрусил. Сейчас же докладывай начальству, негодник, по какому праву ты снова забрался на Бурукан и почему там задержался!

Он долго жал ему руку, потом обхватил его широкие плечи, легонько прижал к себе и потряс.

— Николай Николаевич, все в порядке! — торопился успокоить своего шефа Колчанов. — Но разрешите мне сейчас пока распорядиться насчет имущества — палатки, рюкзака, лодки…

— А почему это прицепили ее? Мотор отказал? — спрашивал Сафьянов, заглядывая под фюзеляж вертолета.

— Видите, что… — Колчанов показал на пробоины.

— Авария? На камни налетел?

— Если бы так! Браконьеры просадили, когда меня не было.

— Значит, верно чуяло мое сердце, что у тебя произошло столкновение с ними.

— Никакого столкновения не было, Николай Николаевич. — Отвязывая лодку, Колчанов бросал обрывки фраз, рассказывая о том, что случилось.

— Скажи спасибо Лидии Сергеевне, — заметил с укоризной профессор, — это она подняла тревогу, а то бы куковать тебе там до белых мух. Ну так вот, Алешка, — переменил разговор Сафьянов, — я тебе сюрприз подготовил. Попробуй-ка, негодник, догадаться — что? Не догадываешься? А ну-ка вспомни про свою мечту, о которой ты писал прошлой осенью?

— Акваланг?.. — У Колчанова посветлело лицо.

— Весь комплект: акваланг, гидрокостюм, ныряльную маску, ласты, подводное ружье, да в придачу — подводную кинокамеру! Каково?

— Я даже и не знаю, как вас отблагодарить, Николай Николаевич, — пробормотал Колчанов, краснея от радости. — Теперь все ямы кругом излазаю. И обязательно обследую дно у Шаман-косы. Там ведь всегда скапливается калуга.

— О том, что и где обследовать, мы еще поговорим. А сейчас пойдем, тебе надо побриться, перекусить…

…Вечером ученые рыбники собрались на чай в квартире Гаркавой. Поначалу все шло хорошо, беседа текла тихо и мирно. Но вот речь зашла о буруканских нерестилищах кеты.

— Я все-таки утверждаю, Николай Николаевич, — говорил Колчанов, помешивая ложечкой густой дымящийся чай, — что Бурукан не потерян для нас как нерестовая река и со счетов нельзя ее сбрасывать.

— Ну-ну, — профессор оживился, доставая из кармана «Казбек». — Наберусь-ка я терпения, послушаю. Только прошу конкретно, с выкладками.

— Будут и выкладки. Первое, — Колчанов выпрямился, и стул под ним жалобно заскрипел. — Довоенное обследование, как и прошлогоднее, имело один и тот же недостаток: оно охватывало лишь главное русло и протоки, находящиеся непосредственно в пойме реки. Я дважды внимательно прочитал довоенный отчет. Лишь самые крупные ключи подвергались тогда изучению, да и то только в устьях, в наиболее глубоких местах. Так или не так?

— Ну, так. И чем ты это объясняешь?

— Тем, что испугались объема работ. По моим подсчетам, для Бурукана в этом случае потребовалось бы втрое увеличить объем. В сумме же общая нерестовая площадь только в ключах могла оказаться не меньшей, а возможно, и большей, чем в русле Бурукана, заиленного лесосплавом.

— Дорогой мой Алеша, хватит! — прервал его Сафьянов. — В довоенное время у нас работали специалисты ничуть не хуже тебя. Но вот главный вопрос: на каком основании ты игнорируешь такой метод определения лососевого стада, как контрольный подсчет?

— Не игнорирую, Николай Николаевич, но и не отдаю ему предпочтения, потому что хорошо знаю методику этого так называемого контрольного подсчета. Она несовершенна! — вызывающе повысил он голос. — Она не учитывает всех тончайших деталей климатического, гидрологического, наконец биологического процессов, совершающихся в природе. Вы же хорошо знаете, что в разное время суток при различной погоде эти процессы неодинаковы, а потому и неравномерно стадо лососей, заходящее в устье реки в отдельное не только время суток, но и в отдельные часы и минуты. Я это сам проследил, Николай Николаевич, и, кстати, отразил в последнем отчете. Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Мой подсчет нерестовых бугров на одном только Сысоевском ключе показывает, что, если верить контрольному подсчету, производившемуся на устье Бурукана, две трети кетового стада зашло только в Сысоевский ключ.

— А почему бы и не так? — не сдавался профессор.

— Николай Николаевич! — с удивлением воскликнул Колчанов. — Да взгляните на карту Бурукана — и вы увидите дюжину подобных ключей, прилегающих к главному руслу. Для того чтобы не быть голословным, я накрутил на пленку эти бугры и смогу продемонстрировать их вам при первой же возможности.

От опытного взгляда профессора Сафьянова не мог ускользнуть короткий, но полный теплой ласки взгляд Гаркавой, которая, по-видимому, была полностью солидарна с его учеником.

— Что же, все это не исключено, — неохотно согласился профессор. — Но я утверждал и утверждаю, что Бурукан может представлять для нас интерес только как река, имеющая массовые нерестилища, — он подчеркнул слово «массовые», — а, стало быть, по главному руслу, иначе говоря, в довоенном объеме. Жалкие остатки бугров по ключам дела не меняют. Я все-таки продолжаю верить, что главное мерило — контрольный подсчет кетового стада на устье реки. А подсчет этот показывает, дорогой Алексей Петрович, что заход кеты в Бурукан сократился в сравнении с довоенным в одиннадцать раз! — Сафьянов обвел победным взглядом своих собеседников.

Наступило неловкое молчание. Всем было ясно, что профессора не сбить с его позиций отрицания Бурукана как нерестовой речки. Чтобы преодолеть неловкость, Гаркавая спросила:

— Кстати, Николай Николаевич, чем вы объясняете исчезновение нерестилищ в русле Бурукана за послевоенные годы?

— Причин несколько, — ответил профессор, вяло скручивая мундштук погасшей папиросы в жгутик. — Главная из них — резкое сокращение захода лососевого стада вообще в Амур в связи с хищническим выловом кеты японскими рыбопромышленниками на путях миграции в Тихом океане. За последнее десятилетие они ежегодно вылавливают, на главной дороге нашего лосося в Тихом океане до двух миллионов центнеров. Ничего подобного не бывало прежде. И если бы эта рыба вся попадала на стол японского трудящегося! Ничуть нет, большая ее часть идет на самый дешевый экспорт или залеживается и пропадает массами на складах, а потом перерабатывается на удобрения.

Профессор взялся за остывший чай. Отхлебнув несколько глотков, он подал чашку Гаркавой, попросил: