30. «Свои или чужие?»

Ребята, внимательно наблюдавшие за Прониной на протяжении всего пути до устья Сысоевского ключа, все больше удивлялись тому, как она изменилась за это время. Войлочную шляпу с бахромой теперь заменяла простенькая синяя косынка в белый горошек. Не было густо намазанных ресниц. Держалась и разговаривала Пронина сдержанно и просто, и в этой новой Прониной порой было трудно узнать ту манерную и самовлюбленную женщину, которую ребята знали прежде.

Владик говорил ребятам:

— Видно, добре-таки жизнь проучила «научницу»! Все канареечные перья с нее обсыпались…

Что касается самой Прониной, то всю дорогу она с некоторым внутренним страхом и трепетом ожидала момента, когда моторка подойдет к Сысоевскому ключу. Особенно пугала ее встреча с Колчановым. На его расположение она не рассчитывала, хотя в глубине души, почти втайне даже от самой себя, надеялась встретить его таким же, как прежде.

Моторка пристала к берегу против зимовья. Здесь только одна тетя Гриппа — новая повариха бригады.

— На аппаратах все, — пояснил Владик Прониной и посмотрел на часы. — Скоро придут на обед.

Ребята перенесли ее вещи в зимовье и сложили их в лаборатории.

Неожиданно из леса, со стороны Сысоевского ключа, послышалась звонкая девичья песня. По голосам нетрудно было угадать Верку Лобзякову и хохотунью Лизутку Калинкину. Песня приближалась, и вскоре показалась пестрая вереница людей. Ее возглавляли девушки в прорезиненных фартуках, в кирзовых сапогах, в лихо сбитых на макушку косынках. Сердце Прониной дрогнуло — за девушками показались чуть сгорбленный Колчанов, Вальгаев, Петр Григорьевич. У нее не хватило мужества встретиться лицом к лицу со всей бригадой, и она ушла в зимовье. Уже оттуда девушка слышала, как Колчанов и Абросимов расспрашивали Владика о ночном рейде, поблагодарили их.

— Подходы кеты увеличились в три раза, — доносился до Прониной грудной бас Колчанова. — Теперь недостатка у нас не будет.

Потом они поговорили о чем-то вполголоса, видимо о ней, и Пронина с содроганием сердца услышала топот сапог в прихожей зимовья. И вот на пороге лаборатории появился Колчанов, за ним Вальгаев.

— Ну, здравствуй, Надежда, — весело пробасил Колчанов, подавая ей руку. — Какими ветрами?

— Что же это ты, Надежда Михайловна, прячешься? — здороваясь, спрашивал Вальгаев. — Или боишься, что сглазят тебя?

Они уселись против Прониной за грубым препараторским столом, накрытым белой простыней, долго расспрашивали об институтских и городских новостях. Как ни старалась Пронина держаться деловито и сохранять независимый вид, от глаз Колчанова и Вальгаева не ускользнула ее какая-то внутренняя растерянность и натянутость. Когда Вальгаев грубовато спросил, не из-за Колчанова ли она приехала сюда, лицо ее зарделось румянцем.

— Удивляюсь, все-таки, — говорил Вальгаев, — как это ты, Надежда, решилась на такую зимовку на Бурукане!

— Люди же живут в таких условиях, — ответила Пронина.

— Так это люди закаленные, — заметил Колчанов, — а тебе, Надя, будет трудно.

— Ничего, закалюсь и я.

— Так-то оно так, но куда же мы пока поселим тебя, Надежда? — озабоченно говорил Колчанов. — Где тебе больше нравится — в палатке с девчатами или здесь, в лаборатории?

Пронина подумала с минутку, потом сказала тихо:

— Мне все равно, Алексей Петрович. Буду жить с девчатами…

— Только учти, ночи уже прохладные.

— Я взяла с собой теплое одеяло да еще спальный мешок.

— Что же, устраивайся и привыкай, а мы пойдем подсчитывать наш сегодняшний посев.

Да, случилось самое страшное, чего опасалась Пронина: Колчанов подчеркнуто равнодушен к ней. «Процесс необратимый», — вспомнила она чьи-то слова. В тайнике ее души погасла даже та робкая, маленькая мечта, что еще теплилась до встречи с Колчановым. «Я еду искать не любви Алексея Петровича, а жизненного и научного опыта», — вспомнилось ей то, что еще так недавно говорила она себе. И все-таки обидно, боже мой, как обидно! Уронив голову на стол, она всплакнула тихонько, чтобы не слышали за перегородкой, откуда доносился разговор Колчанова, Вальгаева и Абросимова.

Но впереди еще одно испытание — встреча с бригадой. И вот за дверью слышны чьи-то быстрые шаги, осторожный стук. Пронина насухо вытерла глаза, подумала: «Верочка», — и сказала с неприятной хрипотцой в горле — от слез:

— Войдите!

Пришла Верка Лобзякова.

— Здравствуйте, Надежда Михайловна! — бойко протараторила она. — С приездом вас!

Только легкий румянец выдавал Веркино смущение.

Пронина встала из-за стола, поцеловала Верку в щеку, сказала:

— Как ты похорошела, Верочка! Как твои дела?

— Очень хорошо, Надежда Михайловна! — с энтузиазмом воскликнула Верка. — Лучше не надо! Это правда, что вы к нам насовсем, Надежда Михайловна? Ребята говорят, а мы не верим…

— До весны, Верочка, а там будет видно. Но хочется насовсем. Я так полюбила эти места…

— Как хорошо-то, Надежда Михайловна, что вы будете опять с нами!

Едва ли Верка лицемерила, когда с жаром произносила эти слова. Она в самом деле полюбила Пронину. «Фиаско», которое потерпела Пронина на Чогоре, Верка переживала чуть ли не с такой же остротой, как и «научница». Но если Пронина сама извлекла урок из своих ошибок, то Верке помог это сделать Владик. Они обе чувствовали перемены, происшедшие с ними, и это по-новому связывало их, может быть, даже крепче, чем прежде. О Прониной уже знала вся бригада — Гоша и Толпыга во всех подробностях расписали свою встречу с ней, о том, как она выглядит и держится теперь. Большинство молодых рыбоводов относилось к этим внешним переменам недоверчиво.

— По поручению бригады, — торжественно сказала Верка, — приглашаю вас обедать.

— Спасибо, Верочка, — Пронина как-то сразу посветлела, заметно приободрилась. Лучшего способа встречи с бригадой и придумать нельзя было. — Идем, я тоже изрядно проголодалась.

Ребята уже сидели за грубо сколоченным из двух расколотых бревен подобием стола и гремели алюминиевыми мисками, когда перед ними появилась Пронина в сопровождении Верки.

— Здравствуйте, ребята! — Пронина улыбнулась, обводя медленным взглядом всех сидящих за столом.

Ребята ответили вразнобой, но громко и весело.

— Вам место вот здесь, Надежда Михайловна, — сказал Владик, показывая на импровизированную скамейку из жердей рядом с собой. — Пожалуйста, садитесь.

Милые, скромные юноши, сколько такта и понимания проявили они, пока Пронина преодолевала неловкость своего положения. Они молчали, когда нужно было молчать, оживленно переговаривались между собой, отвлекаясь от Прониной, когда их внимание смущало ее, и дружно смеялись, когда этот смех поддерживал Пронину. Контакт с бригадой, который был ей так необходим в это трудное для нее время, был найден. Только гораздо позднее узнала она от Верки, что все это было сделано Владиком. В пути он внимательно присматривался к Прониной и понял, как нелегко ей сейчас. Тогда и родилось это благородное побуждение помочь ей.

А после обеда, переодевшись, Пронина вместе со всеми отправилась на «аппараты», как теперь называли в бригаде инкубаторы.

Спать она ложилась бок о бок с Веркой и Васеной в удивительно хорошем расположении духа. Она не слышала разговора, который в это время происходил между Вальгаевым и Колчановым.

— А ты не заметил, Алексей, — спрашивал Вальгаев, раздеваясь, — что твою Наденьку будто подменили?

— Конечно, заметил, — отвечал тот, листая у лампы книгу. — Но при чем тут «твоя Наденька»? Между нами все кончено.

— Ка-ак? — Вальгаев даже приподнялся на локоть на своем топчане.

— Ты же знаешь, при каких обстоятельствах она сбежала с Чогора.

— Ну?

— Вот тебе и ну! На этом «любовная лодка разбилась о быт».

— Э-э, а я-то думал…

— Ладно, спи, Матвей! Пускай конь за тебя думает, у него большая голова, как говорит наш Толпыга.

— Ну и дурак ты, — заключил Вальгаев. — От такой девушки тебе не следовало бы отказываться. Она все-таки хорошая.

— Это не по моей части, Матвей…

…В последних числах сентября закончилась закладка последнего, двенадцатого миллиона икринок в аппараты Вальгаева. На Сысоевском ключе выросло три искусственных двухступенчатых порога из бревенчатых срубов с крышами-навесами из пихтовых лап. А еще через полторы недели ниже каждой пары инкубаторов поднялись небольшие плотники — запруды из бревен, камней, галечника и глины, создавшие подпор воде; инкубаторы находились на глубине двух метров и им не угрожало промерзание. В будущем, когда мороз скует Сысоевский ключ и выпадет снег, на инкубаторах будут созданы искусственные сугробы, которые, словно шубой, прикроют лед. Это — дополнительная гарантия того, что запруды не промерзнут даже в самые лютые холода. Для наблюдения за икрой решено использовать акваланг и гидрокостюм.