Фрэнки хороший парень, и, возможно, я уделяю ему особое внимание, потому что вижу нем потенциал. Это одна из причин, по которой я обучил его смешанными единоборствами. Я нарочно его провоцирую, потому что парень вспыхивает в мгновение ока. Агрессия внутри него нуждается в выходе.

Мне ли не знать.

Меня бесит, что я не могу дать ребятам настоящий ринг, по типу того, что они видят по телевизору. Это дорогое дерьмо, так что круг с веревками — пока лучшее, что я могу для них сделать. Но однажды я куплю настоящий.

Когда-нибудь.

Устав от мальчишек, превращающих мой центр в засранную дыру, я поднимаю журналы и швыряю их обратно в Ромео и Кроху.

— Уберите это дерьмо за собой.

— Босс, вы это видели? — Кроха, чье прозвище — шутка из-за высоты паренька под метр девяносто, поднимает один из журналов и открывает посередине. — Чувак, это Шайло Уэст. — Он хватается за член и потирает его. — Не могу дождаться момента, когда взгляну на нее. Я бы ей засадил.

Журнал вырывает Ромео и ударяет им по лицу Крохи. Ромео ниже его на две головы, а прозвали его так за склонность к новой девушке каждую неделю.

— А что ты будешь делать через пятнадцать секунд?

Я молчу, пока они обмениваются фантазиями о том, что сделают со знаменитой моделью, в то время как ее полуголое тело на обложке привлекает мой взгляд.

Я слушаю ребят и чувствую, как закипает моя кровь. Не из-за их болтовни. Мне насрать, что они говорят о Шайло Уэст. Мой желудок сводит, потому что, хотя я ненавижу ее, я не могу с ними не согласиться.

Я желаю, чтобы Шайло опустилась на колени, предлагая мне себя снова и снова. Я хочу, чтобы она выкрикивала мое имя громко до звона в ушах и ходила с осипшей глоткой в течение нескольких дней.

Хочу, чтобы умоляла меня ее трахнуть.

И тогда я послал бы ее на хуй.

Потому что Шайло Уэст, международная модель и мечта каждого мужчины, разрушила мою гребаную жизнь.

***

Восемь лет назад

Декабрь

— Кэррик! О, Боже мой, скорей сюда!

Со шваброй в руках я выглядываю из коридора второго этажа. Мама размахивает белым конвертом и с каждым ее шагом мне навстречу моя ладонь все крепче сжимается вокруг пластиковой ручки.

— Не сейчас, — бормочу я, размахивая влажной тряпкой по номеру №246. — Скоро уже заселение, а я еще не домыл пол и не продезинфицировал комнату.

Ее улыбка гаснет, когда она убирает прядь темных волос с лица.

— Но, сынок, письмо пришло! Конечно, ты можешь отвлечься на пару минут, чтобы прочитать его. — Она пихает письмо мне в грудь. Оно прожигает грудную клетку словно жидкий огонь, способный уничтожить мое будущее.

— Мама, я не могу. Что если мне отказали?

— Кэррик Кинкейд! — выговаривает она строгим материнским тоном, который заставляет меня встать по стойке «смирно». — Ты такой же достойный, как и любой из кандидатов. Это твоя судьба. Я чувствую. — Ее глаза затуманиваются, а губы начинают дрожать. — Твоя сестра это знает. А сейчас ты собираешься нас подвести?

Время пришло. Я годами надрывал задницу. Жертвовал любой формой развлечений. Брал каждое дополнительное задание за лишний балл. Успешно сдал все тесты и получил одну из самых высоких оценок в округе Хорри.

В этом конверте решение, которое определит, исполнится ли моя мечта или я буду торчать в мотеле «Развеянные пески» до конца жизни, угождая кучке привилегированных отдыхающих.

Подперев швабру к дверной раме, я забираю конверт и осторожно провожу пальцами по склеенной стороне.

— Кэррик, я не буду жить вечность, сынок, открывай!

Улыбнувшись, так и делаю. Развернув официальный бланк, перечитываю его три раза, прежде чем комок в горле смещается куда нужно, и я снова обретаю способность говорить.

— Я это сделал.

— Что?

— Мама, мне дали полную стипендию, — говорю я, заикаясь и хватаясь за стену. — Осенью я отправлюсь в Дьюкский Университет. — Живот сводит судорогой. Моя мечта сбывается.

Слезы скатываются по щекам матери, пока она прижимает руку ко рту.

— О, дорогой…

— Я буду врачом, — шепчу я. — Я буду спасать жизни!

Визжа, мама обнимает меня, из-за чего мы оба спотыкаемся.

— О, Кэррик, я знала! Твоя сестра будет так тобой гордиться!

Я разрываю наше объятие и улыбаюсь, хотя стараюсь это скрыть.

— Мама, ты не могла бы закончить комнату? Обещаю, что уберу следующие три в качестве компенсации.

Ее ликующая улыбка исчезает.

— Нет, если ты собираешься туда, куда я думаю.

— Ты не знаешь ее так, как знаю я.

— Тебе только кажется, что ее знаешь. Она говорит с тобой только если рядом никого нет.

Она продолжает бухтеть, пока я сбегаю по ступенькам по три за раз. У меня нет машины, зато есть разбитый мотоцикл, который доставит меня туда, где я должен быть. И сейчас я должен оказаться рядом с самой красивой девушкой в мире.

***

Настоящее

В течение часа я пялюсь на разворот журнала с Шайло. Не в открытую, конечно. Я засунул его в центральный ящик моего дерьмового обшарпанного стола на случай, если кто-то войдет. Я пытался оплачивать счета, отвечать на звонки, даже заставил себя позвонить Тарин, но обнаружил, что глазею на сексуальную кошечку, будто никогда не видел женщины.

Я следил за судебным процессом. Это дерьмо было во всех новостях, словно она являлась гребанным членом королевской семьи. Но как только услышал, что судья назначил испытательный срок, я перестал слушать. Что Шайло хочет — Шайло получает. Другой бы уже давно гнил за решеткой.

Простонав, провожу ладонями по лицу и откидываю голову назад. Хотелось бы думать, что эта женщина покинула мой организм, но иногда ненависть и похоть идут нога в ногу. Я ненавижу ее, но время не сделало ничего, чтобы потушить огонь внутри меня каждый раз, когда я вижу ее полуголой на обложке какого-то грязного журнала.

Можно ли хотеть трахнуть кого-то до смерти? В буквальным смысле до смерти? Потому мне кажется, что я хочу именно этого.

Когда я раздумываю об этических сторонах своих мыслей, дверь кабинета открывается и Фрэнки просовывает лысую голову.

— Эй, босс, есть минутка?

Задвинув ящик, я хватаю горсть просроченных счетов, которые стащил со стола Фрэнки, и пытаюсь принять вид занятого делового человека.

— У тебя одна минута. Тебе лучше говорить быстро, Малой.

Потирая щетину на челюсти, Фрэнки усаживается в металлическое кресло передо мной.

— Удобно? — спрашиваю с ухмылкой.

— Мне известно о ней.

Я складываю ноги на край стола.

— Будем играть в «Угадайку» или у меня будут варианты ответа?

Фрэнки закатывает глаза и вздыхает.

— Я сказал, чтобы ребята перестали вести себя как мудаки. Они тупицы, но только потому, что думают членами. Они не знают всего того дерьма, что знаю я.

— И что это за дерьмо, которое, как ты думаешь, ты знаешь?

— Мне известно, что у вас с Шайло Уэст что-то было. И еще знаю, что чтобы ни произошло, это было не лучше трагедии Тупака.

— Какое это имеет отношение к чему-либо?

Я опускаю ноги, в то время как мое лицо нагревается. Я ни с кем не собираюсь это обсуждать.

Не смущаясь, он кивает на скомканные счета в моем кулаке.

— Не потрудились забрать почту с моего стола до сегодняшнего дня?

— Денег не было. Нет смысла открывать счета, которые я не в состоянии оплатить.

Прежде чем я успеваю среагировать, Фрэнки встает со стула и перебирает пачку писем в моей руке. Протест застревает в горле, когда он выдергивает одно из моей хватки и машет им перед моим лицом.

— Это пришло экспресс-почтой, и я, возможно, открыл его.

— И?

— Прошло уже три дня. Наверняка, вы захотите на него взглянуть, чтобы не стоять с разинутым ртом перед остальными.

Странное чувство дежавю наносит удар исподтишка. Я вытаскиваю бумаги из конверта и трижды перечитываю письмо, прежде чем могу поверить, что оно настоящее.

Нет.

Черта с два.

«Уважаемый мистер Кинкейд,

Этим письмом мы информируем Вас о том, что штат Калифорния поручил Шайло Уэст отбывать трехлетний испытательный срок в Южной Каролине. Через три дня мисс Уэст будет переведена в Миртл-Бич, где будет отбывать наказание в виде сорока часов в неделю общественных работ в общинном центре имени Элизабет Кинкейд.

Вы обязаны записывать время прибытия и ухода мисс Уэст для официальной документации. Мисс Уэст обязуется вовремя появляться для запланированной службы, если ее офицер по пробации, мистер Уильям Эмерсон, не заявляет иного.