Глава 9

Накаркал…

Конференция проходит в военном госпитале. Это удобно. Выслушали доклад, переместились в палату, осмотрели прооперированных. Затем вернулись и обсудили. Под конференцию отвели зал во флигеле, в самом госпитале свободных помещений не нашлось. Палаты здесь огромные, и они заняты ранеными. По возвращению из ресторана (мы же врачи, в трактирах не едим!) я увидел во дворе вереницу повозок с красными крестами на брезенте. Очередная партия с фронта. В Минск раненых доставляют на поездах, а затем распределяют по госпиталям и лазаретам — здесь их несколько. Санитары выгружали раненых, клали их на носилки и несли в здание. Там пациентов будут сортировать и формировать очередь на операцию. Госпитальные хирурги, принимавшие участие в конференции, отделились от нашей компании и потянулись к крыльцу – для них наступила горячая пора. Стали останавливаться и мы.

— Пройдемте в зал, господа! – вмешался Бурденко. — Продолжим работу. Если понадобимся, позовут.

Как в воду смотрел! После очередного доклада в зал вошел врач с пятнами крови на белом халате. Склонившись к Бурденко, что-то прошептал на ухо. Николай Нилович встал.

– Господа! У нас появилась возможность проверить на практике методику Довнар-Подляского. Среди раненых один с аневризмой – поврежден крупный сосуд. Ну, что, Валериан Витольдович? – он посмотрел на меня. — Готовы?

А куда денешься? Встаю.

— Готов, Николай Нилович!

– А мы посмотрим. Так! — махнул он залу, где начали вставать. -- Все не пойдут. Не поместимся: в госпитале нет зала для показательных операций, это не университет. Предлагаю следующее: я отберу пятерых, а они поделятся впечатлениями. Согласны?

Легкий ропот возник и замер. Хоть и врачи, но люди военные: велели – сделали. Бурденко стал называть имена. Выбранные подходили к нам. Я обратил внимание, что они не молоды – наверняка Бурденко отобрал самых авторитетных. Среди вызванных был и надворный советник, достававший меня вопросами. На мгновение в груди поселилась паника. Опозорюсь! Но я подавил этот приступ. Справлюсь! Не такое бывало. Непривычно оперировать под присмотром, но переживу.

Выходим из флигеля. Доктор в окровавленном халате ведет нас к операционной. Пока все моют руки и облачаются в халаты, сую ему коробочку со стентами.

– Промыть и продезинфицировать.

Он кивает и исчезает с коробкой. Входим в операционную. Раненый лежит на столе. Он в сознании, и смотрит на нас со страхом и надеждой. Лицо бледное, губы посинели. Да он совсем юнец! Лет двадцать, не больше. Беру инициативу на себя и подхожу ближе.

– Как вас зовут?

– Иван Павлович Каретников, – отвечает слабым голосом. – Прапорщик 19-го пехотного полка. Я буду жить, доктор?

– Здесь лучшие хирурги фронта, – показываю на спутников. – Так что не волнуйтесь. Мы сделаем операцию, и вы поправитесь. У вас ведь счет к германцам?

– Да.

– Вот и оплатите. Да так, что им мало не покажется.

Раненый улыбается. Вот и славно! Врач должен излучать уверенность, тогда у больного нужный настрой. Это половина успеха операции.

– Маску!

Лицо Каретникова накрывают марлей. Госпитальный врач начинает капать на нее эфир. Беру руку раненого и контролирую пульс. Он частый, но не слабый. Парень держится. Это хорошо. Рука обвисает.

– Спит! – подтверждает местный анестизиолог.

Снимаю простыню с груди раненого. Повязка на груди выпирает бугром. Она промокла, пятно алого цвета. Артерия…

– Я буду ассистировать, – предлагает Бурденко.

– И я, – подходит надворный советник с бородкой.

Попробовал бы я отказаться! Киваю. Беру ножницы и разрезаю повязку. Отдираю от раны бинт. Кровь брызгает струйкой. Бурденко мгновенно тампонирует рану – профессионал. Над левым соском раненого – большая опухоль. Кровь из порванного сосуда вытекла в ткани, и они выпятились бугром. Здесь это называют аневризмой. Повреждена подключичная артерия – это к гадалке не ходи. Обильно мажу раневое поле йодом.

– Ланцет!

Кто-то подает скальпель. Разрезаю кожу и беру пилу. Мне нужен доступ под ключицей. Перепиливаю ее и развожу кости. Бурденко и надворный советник растягивают их в стороны. Чувствуется хватка опытных хирургов. Иду дальше – вот она, голубушка! Перехватываю артерию зажимом и осушаю рану. Смотрим… Осколок разорвал сосуд практически пополам. Попробуем сшить.

– Стенты!

Мне протягивают металлическую кювету со спиртом. На ее дне блестят сетчатые трубочки. Теперь, главное, чтобы подошли по размеру. Диаметр я заказывал наугад, ориентируясь, естественно, на крупные сосуды. Но они у людей разные. Разновидности стентов исчисляются сотнями. Но я в другом мире, и у меня нет возможности выбирать.

Беру подходящий стент и примериваю. Глаз не подвел – подошел практически идеально. Повезло прапорщику! Вставляю стент в сосуд, натягиваю разорванные края на сеточку. Беру нитку с иголкой и начинаю шить мелкими, частыми стежками. Штопка требует предельной концентрации и аккуратности. Хорошо, что лампа над столом яркая. Не бестеневая, как в моем мире, но куда лучше тех, что имеются в лазарете. Все-таки окружной госпиталь…

Заканчиваю с сосудом и отпускаю зажим. Привычно брызгают тонкие фонтанчики крови, которые постепенно замирают. Осушаю рану и зашиваю ее послойно. Теперь свести края распиленной кости и зафиксировать… Осталась аневризма. Надрезаю кожу и выпускаю кровь в подставленную кювету…

– Заканчивайте, Валериан Витольдович! – говорит Бурденко. – А мы с коллегами пройдем в кабинет начальника госпиталя, где обсудим увиденное. Закончите – присоединяйтесь!

Ушли. Теперь рана от осколка. Она сквозная, поэтому работы немного. Перед тем, как забинтовать, кладу ладонь поверх раны. Свечение. Сил не жалею – я обещал мальчику, что он выживет. У анестезиолога глаза по пятаку. Подмигиваю ему, бинтую рану и иду переодеваться.

Пробегавшая по коридору сестра милосердия подсказывает нужный кабинет. Дверь в него приоткрыта, доносятся голоса. Постучать? Поднимаю руку и внезапно слышу голос надворного советника:

– Поразительно! Вчерашний студент, а оперирует, как заправский хирург. Ни следа растерянности, ни одного лишнего движения! Точно знает, что делать. Если б не видел собственными глазами… Такое впечатление, что он держит ланцет в руках не один десяток лет.

Хм! Кажется, прокололся.

– Так вы согласны, Леонтий Иванович?

Это уже Бурденко.

– Да, Николай Нилович! Такой талант нельзя не поддержать.

– Тогда я готовлю письмо.

О чем они? Поколебавшись, стучу в дверь и толкаю ее. Так. Врачи в вольных позах сидят на стульях у письменного стола. Во главе его – грузный тип в мундире военного чиновника. На широком, серебристом погоне с зигзагом звезда и вензель. Статский советник. Он смотрит на меня с любопытством.

– Проходите, Валериан Витольдович! – улыбается Бурденко. – Присаживайтесь! – указывает на диван. Подчиняюсь. – Мы как раз говорили о вас. Операцию прошла блестяще, впечатления у присутствующих наилучшие, в связи с чем возникла идея. Вы ведь не доучились в университете?

– Да.

– Закончить будет проблемой – с Германией мы воюем. Слышал, что документов из университета у вас нет?

Киваю. Наверное, Карлович рассказал.

– Без них продолжить обучение затруднительно, да и время неподходящее: война. Мы с коллегами пришли к выводу, что учиться вам не нужно – вы состоялись как хирург. Однако диплом не помешает. До войны я служил профессором по кафедре оперативной хирургии Юрьевского[1] университета. Там ко мне хорошо относятся, но этого недостаточно. Я попросил коллег поддержать меня. Мы направим письмо руководству университета, в котором изложим ситуацию и попросим выдать вам диплом. Думаю, прислушаются. Не возражаете?

Нет, есть же люди! Не просил, даже в голову не приходило, а они подумали…

– Благодарю! Я…

Даже не знаю, как продолжить.

– Не стоит, Валериан Витольдович! – мягко говорит Бурденко. – Помогать таланту – наш долг. Ведь так, господа?

Господа кивают.

– К тому же университету лестно числить в своих выпускниках кавалера орденов. Еще и фотографию попросят для размещения на галерее лучших выпускников.

Он улыбается. Присутствующие смеются.

– Идем! – Бурденко встает. – Вернемся к коллегам.