Пенни жестом попросил Фрэнка передать её ему, что Фрэнк и сделал. Пенни сложил две половинки вместе. На картинке был мир с большим жёлтым солнцем и меньшим оранжевым.

— Чистый разлом, — сказал Пенни. — Можно склеить.

Фрэнк улыбнулся про себя. Хранение разбитого предмета искусства наверняка было наполнено массой психологических смыслов.

— Конечно, можно, — ответил Хаск. — Но за нужным мне клейким веществом надо лететь на звездолёт, а по условиям залога мне это запрещено.

— У нас тоже есть хорошие клеящие средства, — сказал Фрэнк. — Капли-другой «суперклея» вполне хватило бы.

— «Суперклея»? — повторил Хаск. Его собственный голос без перевода звучал медленно и печально.

— Цианоакрилат, — сказал Фрэнк. — Склеивает почти всё. Я сегодня схожу куплю для вас тюбик.

— Спасибо, — сказал Хаск.

Доктор Пенни положил обе половинки лостартда на стол.

— Дэйл и Фрэнк привели меня, чтобы я задал несколько вопросов, Хаск.

— Если необходимо, — ответила пришелец.

— Хаск, — сказал психиатр, — вы осознаете разницу между правильным и неправильным?

— Это противоположности, — сказал Хаск.

— Что есть правильно? — спросил Пенни.

— То, что соответствует действительности.

— То есть, к примеру, два плюс два равно четыре — это правильно? спросил Пенни.

— Да, во всех системах счисления, кроме троичной и четверичной.

— И — действуя в рамках десятичной системы — два плюс два равно пять — это неправильно, не так ли?

— Да.

— Имеют ли слова «правильный» и «неправильный» иные значения?

— Краткая форма «правый» может обозначать направление на юг, когда вы стоите лицом на восток.

— Да, да. Слово «правый» действительно имеет такое значение, но концепции «правильности» и «неправильности» — могут ли они применяться к чему-то, кроме установления истинности?

— Мне о таких не известно.

Пенни коротко взглянул на Дэйла, затем снова обратился к Хаску:

— Как насчёт терминов «хороший» и «плохой»?

— Про пищевой продукт, имеющий приятный вкус, можно сказать, что он хорош; продукт, который сгнил или иным образом испортился, становится плохим.

— А что можно сказать о понятиях «моральный» и «аморальный»?

— Они, по-видимому, как-то связаны с человеческой религией.

— То есть в религии тосоков они не находят применения?

— Тосоки верят в предопределение — мы исполняем волю Бога.

— Вы верите в единого Бога?

— Мы верим в единственное существо, которое было праматерью нашей расы.

— И этот Бог — она хорошая?

— Ну, она не начинала гнить.

— Вы не делаете ничего, что не было бы по воле вашего Бога?

— Просто Бога.

— Простите? — не понял Пенни.

— Говорить о Боге как о принадлежащем кому-либо неприемлемо.

— Прошу прощения. Вы не делаете ничего, что не является волей Бога?

— Такое по определению невозможно.

— В вашей религии есть дьявол?

Транслятор Хаска пискнул.

— Дьявол? Мне это слово незнакомо.

— Во многих земных религиях, — сказал Фрэнк, снова облокачиваясь на стену, — имеется доброе высшее существо, именуемое Богом, и его противник, пытающийся воспрепятствовать исполнению Божьей воли. Этот противник называется дьяволом.

— Бог всемогущ, — заявил Хаск, коротко взглянув на Фрэнка, и снова оборачиваясь к Пенни. — Ничто не может ей воспрепятствовать.

— То есть не существует континуума поведения? — спросил психиатр.

— Я встречал эту концепцию в работах человеческих мыслителей, — сказал Хаск. — Идея о том, что всё движется от крайней левой точки к крайней правой, или что у любой проблемы есть две равноправные «стороны» — причём слово «сторона» в таком смысле тосоки никогда не употребляют. — Щупальца на голове зашевелились. — Для меня это чуждый образ мышления; я подозреваю, он как-то связан с двусторонней симметрией ваших тел. У вас есть левая рука и есть правая, и хотя каждый из вас отдаёт предпочтение одной из них — Фрэнк, я заметил, предпочитает правую руку, а вы, Дэйл — левую — но в целом вы, по-видимому, считаете их равноправными. Однако у тосоков передняя рука гораздо сильнее задней; у нас нет концепции — если воспользоваться вашим термином, который невозможно точно перевести на наш язык — равно-правия. Одна сторона всегда имеет преимущество перед остальными; переднее всегда имеет преимущество перед задним. Аспект, обладающий перевесом в весе или силе — это сторона Бога, так что она всегда побеждает.

Фрэнк улыбнулся. Клит пришёл бы в восторг от такого рода биологической философии.

— Позвольте задать вам гипотетический вопрос, — сказал Пенни. — Правильно ли будет украсть?

— Бог, несомненно, видела, как я это делаю, и раз она меня не остановила, значит, это было приемлемо.

— Правильно ли будет убить?

— Очевидно, что Бог предотвратила бы убийство, если бы желала его предотвратить; то, что она этого не сделала, однозначно указывает на то, что убийца действовал как орудие её воли.

Брови Пенни поползли вверх.

— Существуют ли хоть какие-то неприемлемые деяния?

— Дайте определение неприемлемого.

— Неприемлемые: деяние, которые невозможно одобрить. Которые нельзя допускать.

— Нет.

— Если вы убьёте кого-то, потому что он пытался убить вас — будет ли это приемлемым?

— Если это случилось, это приемлемо.

— Если вы убьёте кого-то, потому что он пытался у вас украсть — будет это приемлемым?

— Если это случилось, это приемлемо.

— Если вы убьёте кого-то за то, что он рассказал анекдот, который вы уже слышали, будет это приемлемым?

— Если это случилось, это приемлемо.

— В нашей культуре, — сказал Пенни, — мы определяем безумие как неспособность отличить моральные деяния от аморальных.

— Не существует такого явления как аморальное деяние.

— То есть, в соответствии с нашими критериями, вы безумны?

Хаск на секунду задумался.

— Несомненно, — ответил он, наконец.

Фрэнк, Дэйл и доктор Пенни вышли из общежития и побрели через университетский кампус мимо статуи Томми-троянца[57] и наискосок через Парк Выпускников. Стоял пасмурный январский день.

— Нам не удастся продать версию о помешательстве, не так ли? — сказал Фрэнк.

Им навстречу прошла группа студентов. Пенни молчал, пока они не оказались за пределами слышимости.

— Боюсь, что нет, — сказал он. — Хаск мыслит совершенно по-другому, но он не производит впечатления безумца. Большинство присяжных считают нелогичность частью помешательства, но в убеждениях Хаска есть внутренняя логика. — Пенни пожал плечами. — Прости, Дэйл.

— А что насчёт линии самообороны? — спросил Фрэнк.

— Хаску придётся признаться в убийстве, прежде чем сможем хотя бы начать разрабатывать эту тактику, но до сих пор он это сделать отказывался, — сказал Дэйл.

— Так что же нам тогда делать? — спросил Фрэнк.

Дэйл снова помедлил, пока ещё одна группа студентов плюс какой-то тип постарше, вероятно, профессор, не прошли мимо.

— Если он продолжит отрицать вину, то нам нужно будет найти какое-нибудь обоснованное сомнение в его виновности. А это означает атаковать любое действие обвинения.

— Стратегия защиты в деле Симпсона?

Дэйл пожал плечами.

— Примерно.

— Но что если мы получим Хироси Фудзисаки вместо Ланса Ито[58]? — спросил Фрэнк. — Что, если нам не дадут этого сделать?

Дэйл посмотрел на Пенни, потом на Фрэнка.

— Тогда мы в большой беде, — сказал он. — У обвинения отличная позиция.