— Ладно, но… погодите! Погодите! Разве Хаск не имеет право на суд равных? Ведь очевидно, что равные ему — это тосоки, а незаинтересованных тосоков просто нет, так что мы можем прекратить, наконец, всё это безумие.
Дэйл снисходительно улыбнулся.
— Хотя многие американцы думают, что имеют право на суд равных, это попросту не так: это положение британского общего права, а не конституции США. Шестая поправка говорит лишь о «суде беспристрастных присяжных того штата и округа, где было совершено преступление», и ни слова не говорит об их равенстве обвиняемому. Вспомните хотя бы процесс О. Дж. Симпсона — жюри равных ему присяжных состояло бы из знаменитых спортсменов, или посредственных актёров, или героев навязчивых реклам, или миллионеров, или состоящих в межрасовом браке — однако каждый, кто попадал хотя бы в одну из этих категорий, исключался из состава жюри. Нет, Хаска будут судить присяжные-люди, настолько же чуждые ему, как и он — им.
Фрэнк вздохнул.
— Хорошо, хорошо. Сколько будет стоить такой консультант?
— Средняя ставка сто пятьдесят долларов в час — хотя я обычно нанимаю людей со ставками из верхней части спектра. Общие затраты в делах, подобных нашему, могут составить от десяти тысяч до четверти миллиона.
Фрэнк снова нахмурился.
— Как я вам говорил, я не имею доступа к каким-либо фондам.
— Я позабочусь об этом, — сказал Райс.
— Спасибо. — Пауза. — Но… то, что вы сейчас говорили… разве это не противозаконно отбирать жюри по принципу пола или расы?
Дэйл кивнул.
— Конечно; Верховный Суд так и постановил, «Батсон против Кентукки» и другие дела. Но это значит лишь одно: если вы не хотите в жюри чернокожих, то вам придётся найти другую причину, чтобы от них избавиться. К примеру, если вы видите в списке кандидатов чернокожего джентльмена и вам нужна причина, чтобы его исключить, спросите его, имел ли он когда-нибудь основания не доверять полиции. Разумеется, он скажет «да» и — вуаля! — он вне жюри, и цвет его кожи ни разу не был упомянут. Дело в том, что с правильно подобранным жюри возможно оправдать обвиняемого, даже если он в самом деле совершил преступление…
— Как О. Джей.
— Нет, не как О. Джей, — сказал Дэйл. — Мы об этом уже говорили. Но вот вам, к примеру, дело Лорены Боббитт — не было никаких сомнений, что она действительно отрезала своему мужу пенис. Или «Калифорния против Пауэлла»: никто не сомневался, что те полисмены едва не забили Родни Кинга до смерти — весь процесс был снят на видеоплёнку. И всё же в обоих случаях несомненные преступники были оправданы присяжными.
Фрэнк медленно кивнул.
— То есть, в данном случае нам нужны смышлёные люди, люди, способные понять научные аргументы?
— Не знаю, не знаю. Обычно советуют следующее: если вы защищаете виновного — а мы, дорогой мой, вопреки вашему наивному оптимизму, вполне возможно, именно этим и занимаемся — то вам скорее нужны присяжные-тупицы. Кучка идиотов, не способных распознать ваши уловки. Это означает, что мы уже сейчас имеем фору. Среди кандидатов в присяжные непропорционально много малообразованных и безработных; умные и богатые всегда найдут, как уклониться от этой обязанности. — Дэйл помолчал. — Знаете, почему в деле Симпсона ничего не вышло из анализа ДНК? Потому что эксперты противоречили друг другу. Одна сторона говорит одно, другая — другое, а необразованные присяжные думают: если уж специалисты не могут разобраться, то мы и подавно. И они просто игнорируют эту линию доказательств и принимают решение исходя из иных соображений.
— Ладно, так кого же нам тогда нужно? Астрономов-любителей?
— Хотелось бы. Но можете быть уверены, обвинение постарается исключить их в первую очередь.
— Фанаты «Стартрека»? Любители фантастики?
— Этих, вероятно, тоже было бы неплохо, но это всё слишком очевидно — противная сторона будет бить по ним.
— Люди, которые видели НЛО?
— Нет — эти слишком непредсказуемы. Могут оказаться психами, а психи — это последние, кого вам хотелось бы видеть среди присяжных. Никогда не знаешь, что они выкинут.
— Хорошо. Тогда кого мы не хотим видеть в жюри?
— Важнее всего отсеивать идейных — тех, кто хочет попасть в состав жюри для того, чтобы добиваться какого-то конкретного вердикта, несмотря ни на что. Обычно таких много на делах об абортах, о гражданских правах и тому подобных. Такие люди могут быть по-настоящему хитры — они точно знают, что нужно говорить, а чего говорить нельзя, чтобы попасть в присяжные, а попав, они блокируют жюри. Мы делаем всё, что возможно, чтобы отфильтровать их на этапе voir dire,[43] но на процессах, подобных нашему, мы должны быть особенно внимательны, чтобы не пропустить в жюри фанатиков, считающих пришельцев исчадиями ада…
Интерком на столе окружного прокурора Эйджакса зажужжал.
— К вам преподобный Орен Брисби.
Эйджакс закатил глаза.
— Хорошо. Пусть войдёт.
Дверь кабинета открылась, и вошёл худой чернокожий мужчина лет шестидесяти, с венчиком седых волос, который, когда он наклонял голову, становился похожим на нимб.
— Мистер Эйджакс, — сказал преподобный Брисби. — Вы были так добры, согласившись со мной встретиться.
— У меня всегда найдётся время для столпов нашего общества, преподобный.
— Особенно когда близится время выдвижения кандидатур на пост губернатора, — сказал Брисби. В его голосе была пара лишних децибел; Брисби всегда говорил, будто пытаясь докричаться до галёрки, даже когда собеседник сидел прямо перед ним.
Эйджакс развёл руками.
— Моя дверь всегда открыта для вас.
— И будем надеяться, мистер Эйджакс, что ваша дверь всегда останется открытой для народа — будь то здесь, в Лос-Анджелесе, или там, в Сакраменто[44].
Эйджакс усилием воли подавил горестный вздох.
— Так по какому поводу вы хотели со мной встретиться, преподобный?
— Убийство Клетуса Колхауна.
— Трагедия, — сказал Эйджакс. — Но вы сделаем всё возможное для торжества справедливости.
— Всё ли вы делаете сейчас? — Эти слова будто бы отразились эхом от оконных стёкол.
Эйджакс почувствовал, как к горлу подступает изжога. Он потянулся к ящику стола и нашёл там упаковку «ролэйдз»[45].
— Конечно. Мы уже испытываем некоторое давление со стороны Вашингтона с тем, чтобы мы сняли обвинения — и, как мне рассказывали, на Вашингтон давят из-за рубежа. — Он выдавил из себя смешок. — Но если бы обвинения снимались, когда Вашингтон этого хочет, Ричард Никсон[46] досидел бы свой срок в Белом Доме, Боб Паквуд[47] до сих пор заседал бы в Сенате, и никто бы не знал, кто такой Олли Норт[48].
— Я восхищаюсь вашей принципиальнойстью, мистер Эйджакс. Но скажите мне, у вас хватит духу стоять до самого конца?
Эйджакс прищурил глаза.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, сэр, что наш замечательный штат Калифорния признаёт за своим народом право делать коллективно вещи, которые мы индивидуально делать не вправе. — Брисби ткнул пальцев в сторону Эйджакса. — В нашем штате есть смертная казнь, сэр, а это — тяжкое преступление. Достанет ли вам стойкости духа довести это дело до смертного приговора?
Окружной прокурор развёл руками.
— Несомненно, найдутся какие-то смягчающие обстоятельства, преподобный. И хотя я не склоняюсь перед политическим давлением, я всё же признаю́, что ставки в этом деле совершенно гигантские.
— И это воистину так. Но знаете, какой факт, по моему мнению, самый значительный, сэр? Значительнее всего, по моему мнению, тот факт, что на посту окружного прокурора вы требовали смертной казни в шестидесяти трёх процентах дел об убийствах первой степени, где обвиняемым был чернокожий, тогда как в делах против белых обвиняемых вы делали это лишь в двадцати одном проценте случаев.
— Эта статистика не даёт всей картины, преподобный. Вы должны принимать во внимание тяжесть каждого отдельного преступления.
— И нет преступления более тяжкого, чем убийство белого, не так ли? В делах, в которых чернокожие обвинялись в убийстве белых, вы требовали смерти в восьмидесяти одном проценте случаев. Ну что ж, старина Клетус Колхаун настолько белый, насколько вообще возможно, мистер Эйджакс. Если бы меня обвинили в том, что я разделал его, как свинью, сэр, вы бы уже искали способа поджарить мой чёрный зад.