Он застонал.

- Господи Иисусе, детка. Ты меня убьешь. Пожалуйста.

Это слово было резким и грубым, но оно заставило все внутри нее сжаться.

Она наклонилась вперед, положила руки на стол перед собой, приподнялась, головка его члена уперлась в ее вход. И на этот раз они застонали вместе, когда она скользнула на него, ее и без того нежная плоть горела огнем, когда она растягивалась, чтобы принять его.

Он начал двигаться почти сразу же, и она обнаружила, что вцепилась в стол, пытаясь хоть за что-то ухватиться, пока он входил и выходил из сильно и глубоко. Она тоже попыталась двигаться на нем, чтобы задать свой собственный ритм, но было ясно, что момент ее власти закончился.

Его большие, теплые руки были прижаты к обнаженной коже ее бедер, удерживая ее абсолютно неподвижно, так что она ничего не могла сделать, кроме как взять все, что он мог дать ей.

Он начал говорить грубые, грязные слова, которые заставили ее вздрогнуть. От этого ей захотелось повернуться к нему лицом, оседлать его, прижаться к нему всем телом, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение.

Но он явно намеревался наказать ее за то, что она заставила его ждать, потому что он обнял ее одной сильной рукой за талию и прижал к своему горячему телу. Прижимая ее к себе, он начал входить в нее еще сильнее. Более глубоко.

Она извивалась, потому что ей было так хорошо, но она нуждалась в большем трении. Жаждала этого. И на этот раз уже было слышно ее тяжелое дыхание, ее «пожалуйста», попытка двигаться на нем, горячая, беспокойная и болезненная.

Он снова прижался губами к ее уху, его горячие, эротичные, грязные слова, что он шептал ей, послали мурашки по ее коже, и ей пришлось закрыть глаза. Это было слишком много для нее.

Но бежать было некуда. Он замедлился, так что она могла чувствовать каждый дюйм этого длинного, твердого члена внутри нее, глубокое скольжение, когда он входил в нее, и сопротивление, когда он выходил.

Она не могла пошевелиться. Задыхаясь и дрожа в его объятьях. И как раз в тот момент, когда она подумала, что он собирается подвергнуть ее последнему наказанию, не позволив ей кончить, он взял ее руку и провел ею вниз между ее бедер, туда, где они были соединены. Затем он прижал ее пальцы к ее клитору.

- Потрогай себя, детка, - приказал он. - Я хочу, чтобы ты кончила на мой член.

Отчаянно, даже не колеблясь, Оливия сделала именно то, что он ей сказал, поглаживала себя, пока он входил в нее, ее рот открылся в крике, когда оргазм собрался внутри нее, и сокрушительное удовольствие взорвалось в дикой вспышке яркого белого света за закрытыми веками.

- Хорошая девочка, - услышала она его шепот.

Затем обе его руки легли ей на бедра, поднимая ее вверх и опуская обратно, снова и снова, пока его грязные слова не превратились в бессловесный рев, и его массивное тело не напряглось под ней.

Потом наступила тишина, нарушаемая только резкими звуками их совместного дыхания и ее собственного бешено колотящегося сердца.

Она не хотела двигаться, да и не думала, что сможет, пока он так крепко держал ее. Его рот был в ее волосах, и он не сделал ни малейшего движения, чтобы ослабить свою хватку, крепко прижимая ее к себе.

На секунду она позволила себе расслабиться. Он был теплым и пахнул так знакомо, и звук его замедляющегося дыхания был каким-то успокаивающим. И ей вдруг захотелось, чтобы все так и осталось.

Чтобы ее отца не существовало, и его отца тоже. Что никогда не было вражды, и никто никогда не пострадал, и никому не лгали. Ни у кого ничего не крали.

Что вокруг нее были только его руки, обнимающие ее.

Они, вместе.

Но дело было не только в этом. И она знала, как опасно позволять себе хотеть большего, чем то, что у нее есть.

Поэтому через минуту она сказала:

- Два часа, Вульф. Ты обещал.

* * *

Он не хотел двигаться. Он был бы вполне счастлив сидеть там вечно с ней на коленях, чувствуя, как влажный, бархатный жар ее киски пульсирует вокруг его члена, пока она кончала. Слушая ее хриплые вздохи удовольствия. Слушая, как она говорит: «Пожалуйста, Вульф, пожалуйста» своим мягким, серьезным голосом.

Он определенно не хотел, чтобы она напоминала ему о той уступке, которую он ей дал, о тех двух долбаных часах, которые она хотела. Он все еще не знал, почему сказал «Да», потому что это не имело никакого значения. Она не найдет доказательств того, что де Сантис не убивал Ноя. Потому что их не было.

И даже если бы это было так, это не имело бы значения.

Де Сантис должен был умереть. Конец истории.

Однако, предоставив ей пару лишних часов, сам он не собирался сдаваться. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями и заманить де Сантиса куда-нибудь подальше, где он мог бы пристрелить парня с минимальной суетой.

Оливия пошевелилась, посылая искры электричества через него, заставляя задрожать. Боже, она была такой чертовски горячей. Он раньше этого не понимал. Он никогда не смотрел на нее так, и, возможно, это был его мозг, защищающий его таким образом. Потому что, если бы он знал, как хорошо ему будет с ней, он мог бы предпринять что-то раньше, и, возможно, привязался бы даже больше, чем он уже был привязан сейчас. Что действительно все испортило бы.

Она могла бы быть девственницей, но она знала, что делала, когда положила руку на его член. Когда она сжала его и сказала, что ей нужно два часа, чтобы найти доказательства невиновности ее отца.

Возможно, его раздражало, что он позволил ей так легко манипулировать собой, но оргазм того стоил. И она тоже.

- Да, да, - пробормотал он, снимая ее с колен и усаживая на скамейку рядом с собой. - Можешь взять свои два часа. Если ты сначала найдешь мою мать.

Он не смотрел на нее, вставая, чтобы выбросить презерватив в мусорное ведро, прежде чем застегнуть молнию на джинсах. Только тогда он обернулся, и хорошо, что он отошел на некоторое расстояние от нее, потому что она сидела, откинувшись на спинку сиденья. Рубашка на ней, была наполовину расстегнута, ткань раздвинута, открывая пышные изгибы ее груди. Ее блестящие каштановые волосы были распущены по спине, лицо раскраснелось, глаза были темными от страсти, когда она смотрела на него.

И этот ее вид сделал его твердым. Снова.

И она явно это осознавала, потому что ее взгляд опустился на его джинсы, а затем снова вернулся к его лицу. Один уголок ее великолепного рта приподнялся в улыбке, которая не достигла ее глаз.

- Ладно, я найду твою маму. Тогда я получу свои два часа. А потом, если будет что-то, в чем я смогу тебе помочь, я помогу.

Она имела в виду его член. Очевидно.

И все же то, как она это сказала, и ее слегка отстраненная улыбка задели его за живое. Это все выглядело расчётливо, и ему это не понравилось.

А чего ты ожидал? Ты убьешь ее отца, пока будешь держать ее в плену. Она точно не будет счастлива.

Тяжесть в груди, которую он чувствовал, принимая решение оставить ее, стала еще тяжелее.

Я тебя любила…

Дерьмо. Он не хотел думать ни об этом, ни о боли в ее голосе, когда она сказала ему, что больше не любит его. Не хотелось думать и о том, что он чувствовал. Горечь. Печаль.

Все это были слабости, которые он не мог себе позволить. Не сейчас.

- Может быть, это не понадобиться и двух часов, - он наклонился, чтобы привести себя в порядок. - Может быть, ты поторопишься, чтобы вернуться к более важным делам.

Как он и надеялся, ее взгляд упал на его руку, лежащую на джинсах, и румянец на ее щеках стал еще ярче.

- Может быть, - пробормотала она. - Ну, почему бы тебе не сделать мне чаю? - она кивнула на чашку, которую он поставил перед ней ранее. - А этот уже остыл, - половина его также была пролита на стол, вероятно, когда он трахал ее. Поначалу она изо всех сил держалась за стол, пока он не притянул ее к себе, и мягкий изгиб ее попки не прижался к нему…

Нет. Иисус Христос. Он не собирался позволить себе снова увлечься этими мыслями. Для этого еще будет время. Хотя сейчас, если бы она хотела свои чертовы два часа, она могла бы их получить.

Он отвернулся к иллюминаторам, заметив, что над рекой сгущаются сумерки и зажигаются огни.

- Ну, немного поздновато для чая, детка. Как насчет пива вместо этого?

Оливия села и принялась застегивать пуговицы на его рубашке.

- Ты же знаешь, что я не люблю пиво.

- Христос. Я уже три чая сделал, а ты ни одного не выпила.

- Это не моя вина, - она потянулась к компьютеру. - Ты должен назвать мне имя своей матери, чтобы я могла начать свои поиски.

Он нахмурился, ему пришла в голову одна мысль.

- Подожди. Ты не будешь ничего искать, пока я не сяду рядом с тобой.

Она бросила на него раздраженный взгляд, своих синих глаз.

- Но почему?

- На тот случай, если ты решишь рассказать об этом своему папочке.

- Я не буду…

- О, и чтобы ты знала, тебе нужен пароль, чтобы открыть программу электронной почты на этом ноутбуке, и я также заблокировал сайты электронной почты.

Она посмотрела на него ровным, прямым взглядом.

- Тогда как именно я должна связаться со своим «папочкой», чтобы предупредить его?

- Ты умная девочка, Лив. Я уверен, что есть сотни способов сделать это, - он наклонился и открыл маленький кухонный холодильник, достав оттуда пару бутылок пива. - Как только я отвернусь, ты как-нибудь дашь ему знать.

Ее взгляд блеснул. Конечно, он был прав.

Одним движением руки сняв крышки с бутылок, он вернулся к столу и поставил их. Затем он схватил тряпку и вытер разлитый по столу чай, прежде чем снова сесть рядом с ней.

Она медленно отодвинулась, увеличивая расстояние между ними.

- Я же сказала, что не люблю пиво.

Борясь с желанием обнять ее и сократить это расстояние, он схватил свою бутылку и сделал глоток, наслаждаясь тем, как холодная жидкостью стекает вниз по его горлу. Черт, нет ничего лучше холодного пива после фантастического секса.

- Тогда не пей его.

Она скорчила гримасу, но не ответила, вместо этого открыла ноутбук.