Вхожу. Я не сразу замечаю ее, потому что кажется, что комната пустая. На самом деле, Нина сидит на полу за кроватью и смотрит в окно, поэтому виднеется только ее голова со светлыми волосами и плечи.

— Нина?

Она оборачивается и встает. Отмечаю, что впервые вижу ее в джинсах и белой футболке. Обычно она во всем черном и на ней постоянно много одежды свободного кроя. Сейчас же она выглядит, как все заключенные в Карцер. Но белый цвет и почти облегающая одежда подчеркивают бледность ее кожи и светло-пшеничный цвет волос, а еще худобу. Она даже кажется мне подросшей, потому что не сутулится как обычно, а стоит с ровной прямой спиной.

Я чувствую онемение в теле. Скорее всего, это шок. Нина тоже не двигается. Мы просто стоим и смотрим друг на друга. Она не плачет, не прожигает ненавидящим взглядом, не нервничает, даже не злится. Она, как всегда: чуть хмурая, собранная, готовая к нападению в любой момент, закрытая, даже ее энергетика ровная, почти бесшумная и неощутимая.

— Что случилось?

Я наконец-то выжимаю из себя хоть что-то, и Нина оживает в своей позе, отводя глаза в сторону.

— Обвинение в убийстве несовершеннолетнего Смертного.

— Основания?

— Были свидетели, которые слышали угрозы от меня.

— А улики?

— Убийство было совершенно без магии. Поэтому всё чисто на энергоуровне.

Я хмурюсь. Всё понятно как божий день: подставили. То чего я боялся, произошло. Я знаю Нину, несмотря на ее суровый вид и порой резкие выпады, она не будет убивать человека и, уж тем более, мстить.

— Есть предположения, кто мог подставить?

— Есть. Даже предполагать не нужно. — Я замечаю еле заметную улыбку на ее губах. — Это Павел. Он подал заявление на меня.

— Почему?

— Он ненавидит меня, как и все остальные Химеры.

Не справляюсь с тяжелым вздохом. Невероятно трудно контролировать себя сейчас. Я знаю, что Нину, мягко говоря, недолюбливают в клане и за пределами его, потому что она помогает Сенату, выдавая своих же на аутодафе. Вспомнить, хотя бы, как осенью на нее напали. Если бы не Мелани, я бы ее потерял тогда.

— Нина, ненависть не толкает людей просто так обвинять в убийстве Смертного. Что ты сделала Павлу?

— Он высказался обо мне на одной вечеринке, я заставила его публично признаться, что он гомосексуалист и влюблен в своего лучшего друга.

— Ясно. Думаешь, он убил своего Смертного ради того, чтобы отомстить?

— Я думаю, что убитый мальчик вовсе не был его Смертным, как он заявляет Сенату. У него нет даже родственников. По крайней мере, до убийства никто не знал о них.

— Ты угрожала ему?

Нина безразлично жмет плечами.

— Он неделю назад пришел на собрание в мой клан и начал оскорблять. Я ответила, чтобы закрыл рот, иначе за любое слово в мою сторону будет расплачиваться кровью. За мной не постоит.

— А дальше?

— Через два дня обнаружили тело мальчика с перерезанным горлом.

Она разводит в недоумении чуть руками, будто говоря: «Как-то всё нелепо получилось».

Я молчу, не двигаясь, чувствуя, как кровь носится по венам. Подставили, притом бездарно.

Я не знаю, что нужно сделать: хочется подойти к Нине и коснуться ее. Может, сказать слова поддержки? Но Нина не выглядела потерянной и безутешной. Она была собой. И это обескураживало и нравилось одновременно.

— Думаю, меня подержат здесь неделю, а потом из-за отсутствия улик выпустят. Если Сенат будет расположен. Сейчас, вроде, идет чистка Химер.

Я молчу, так как знаю двойственность ситуации: Сенат может, закрыть дело и назначить аутодафе, если даже найдет косвенную улику, а может выпустить. Сейчас непонятно, что происходит. От этого мне становится страшно за Нину еще больше. Самое болезненное оказалось то, что я понял по ее глазам — она в курсе своего положения.

— Я думаю, твое дело затянется. Людей сейчас нет. Наверное, тебе придется посидеть несколько недель тут, пока приступят к тебе.

Нина кивает. Это слабое утешение, но все-таки. Сейчас и вправду некоторые судебные процессы приостановлены. Значит, шанс у нее есть. Тишина продолжает терзать нас, мы стоим и смотрим друг на друга. Я хочу коснуться ее, но боюсь она откажется или оскорбится.

«Ты — Архивариус, Валльде. Твой статус теперь запрещает личную жизнь. Ты свой выбор сделал».

Эти слова были брошены ею в последнюю нашу встречу, когда пытался пригласить девушку на свидание. Думал, что после нашего поцелуя Нина согласится на отношения со мной. Но был отказ: жестокий, резкий, честный.

Кажется, пора уходить. Нечего тешить себя иллюзиями. Я смотрю на сличитель, который надо отнести Архивариусу. Долг службы — теперь моя личная жизнь. Пересилив себя, я поворачиваюсь, чтобы выйти из Карцера, бросая ей через плечо: «Я буду следить за твоим делом. Постараюсь сделать всё возможное».

Но меня останавливает ее фраза, одновременно произнесенная со мной:

— Ной, я часто думаю о тебе…

Я застываю и оборачиваюсь. Все та же поза, только глаза стали испуганней, а на лице появился румянец.

— Я… Я скучаю. Мне не хватает общения с тобой… Мне кажется, ты мне нравишься… очень.

Нина говорит тихо, заикаясь, с дрожью в голосе, отчего ее и так хриплый голос, сипит еще больше. Она странно и нервно дергает плечом, будто что-то мешает на спине, отводя от меня взгляд.

От ее слов становится удушающе горячо в груди. Не хватает воздуха.

— Ты сказала, чтобы я не забывался, так как я — Архивариус.

Нина гордо поднимает подбородок и обиженно отворачивается. Кажется, она подумала, что я отказался от нее.

— Я тоже влюблен в тебя, Нина. И мне тоже не хватает общения с тобой.

Я стараюсь показаться вежливым. Страх раскрыться перед девушкой очень сильный: я не из тех, кто открыто показывает свои чувства, но сейчас это тот момент, когда понимаю, что надо стать уязвимым.

— Нина, ты хочешь, чтобы между нами были отношения?

Ее взгляд теплеет. И в уголках глаз появляется блеск, будто она готова расплакаться. Но лицо все так же неэмоционально. Нина держится, но она напугана осознанием своего положения, наверное, поэтому мы ломаем себя и говорим то, что у нас давно созрело в сердце.

— Хочу. Только вряд ли у нас получится.

— Почему?

— Я — Химера, а ты теперь Архивариус.

— Возможно, что я откажусь от статуса и вернусь в Инквизиторы.

— Всё равно, Ной. Меня и так не любят свои же.

Я хмыкаю и медленно подхожу к ней, по пути положив сличитель на стол.

— Кажется, ты уверяла, что независима от чужого мнения.

Нина печально смотрит себе под ноги: обычная ее поза — попытка спрятать свои мысли, когда ей трудно контролировать себя.

— Ты называешь их «свои». Но раз ты здесь — они тебя своей не считают.

На последней фразе она вскидывает взгляд и я могу теперь рассмотреть цвет ее глаз: пронзительно синие. Ультрамарин. Вряд ли кто замечал или видел их цвет. Очень красивые.

— У меня выбора нет. — Никогда не думал, что Нина так сильно зависит от окружения. — Нет, Ной, мы вряд ли сможем быть вместе.

Я разумом понимаю её, но сердцем не согласен. Не зря говорят, что долгосрочные отношения у пары «Химера и Инквизитор» — редкость. Возможно, Нина права. Не стоит идти по дороге из костей, уже проложенной другими — можно не выбраться, будет только больнее. В конце концов, это выбор Нины.

Больно. Чертовски больно в груди. Я наклоняюсь и делаю то, что могу позволить лишь с ней и только сейчас: целую в щеку, ощущая под губами нежную тонкую кожу этой суровой девушки. И зачем-то говорю ей тихо то, что меня мучает, но никому никогда не показываю. Это мой секрет, который теперь знает лишь Нина:

— Я с детства боюсь темноты и закрытых помещений.

Отстраняюсь и вижу недоумение на лице Нины.

Неужели всё? Неужели вот так закончатся наши чувства? Почему-то ее прошлый отказ не так сильно ранил меня, как сегодняшнее признание. Возможно, потому, что она произносила это со смирением, а не ради того, чтобы меня уколоть или подтолкнуть к каким-то решительным действиям. Сегодня была честность, сегодня была констатация факта поражения еще не начатого боя. Я готов отойти от нее, как Нина хватает меня за руку и, даже не произносит, а хрипит своим голосом:

— Ной, вытащи меня отсюда!

Теперь Нина не скрывает свои истинные чувства — она напугана. Я лишь киваю в ответ — горло сжало так, что не в силах произнести слова — ради Нины я сделаю всё, и пускай мы не будем вместе. Надеюсь, мы останемся друзьями. Надеюсь…