— Ой, мамочки! — Я не успела спрятаться на шее у Рэя от резкого порыва ветра и просто отвернулась; мои волосы взметнулись и начали мешаться, будто на лицо накинули сеть. Попытка убрать их оказалась провальной — стало еще хуже. В итоге, задыхаясь от ветра, я боролась с волосами и шапкой, которая предательски съехала на глаза. Рэй смеялся, наблюдая за моей возней и попытками справиться со стихией. Ему-то хорошо: он сидел против ветра и у него не было длинных волос и шапки, неподходящей по размеру!

Через мгновение я почувствовала легкое прикосновение Рэя к лицу, и дотошная прядь, которую никак не могла поймать, мягким скольжением исчезла. Теперь можно нормально поправить шапку! Как только я это сделала, то заметила потешающегося надо мной Рэя.

— Тебя только что сделали шапка и ветер.

И сама начинаю смеяться, сильнее прижимаясь к нему.

— Не тяжело? — Спрашиваю, указывая глазами на его колени: очень уж удобно сидеть на них, совершенно не хочется слезать.

— Нет. — Он забавно, по-мальчишески чешет свой замерзший нос, который стал еще краснее. Откуда-то из соседних домов прорывается задорная песня, которая сильно контрастирует с погодой на улице, так как там поется о лете и пляже, а у нас ветер — злой и холодный.

Но всё равно, я, дурачась, начинаю подпевать и делать движения руками, будто танцую.

Хочется еще больше развеселить Рэя и сначала даже удается, пока не ловлю на себе странный застывший взгляд, в котором четко читается испуг.

— Что случилось? Рэй?

— Ничего. — Он выдавливает из себя улыбку, но в глазах все тот же страх.

— Расскажи!

Оденкирк тяжело вздыхает, будто ищет силу внутри себя, и выдает:

— Просто ты мне напомнила, как ты приходила ко мне, когда была призраком.

— Я была такая пугающая? — Рэй прыскает со смеха, будто я сказала хорошую шутку. Черты лица смягчаются, да и сам он будто оживает.

— Нет. Ты была ужасно болтливая!

— Я? — Вот уж не ожидала! Если честно, я никогда их не видела, но почему-то думала, что была размытым пятном, скользящим по пустым коридорам в темноте. — И о чем же я говорила?

— Обо всем! Ты пересказывала все сплетни, все разговоры медсестер, кто во что одет и когда пришел на работу, что происходит в здании. Это было нечто!

Я смеюсь, глядя на несчастное его лицо.

— Кажется, я тебя доставала…

— Меня? Нет. — Он заботливо поправляет прядь мне за ухо. — А вот медсестер и Стэнли ты доставала.

— Стэнли?

— Да местный чокнутый! Он мог видеть тебя, а ты доводила бедолагу этим. Стэнли никак не мог понять: видят тебя другие или нет.

Я не сдерживаюсь и начинаю хохотать: вот уж не подумала, что была таким некультурным призраком! Судя по тону Рэя, я там достаточно начудила.

— А еще ты пела… — Он пытается это сказать тем же веселым тоном, но не получается.

— Что пела?

— Одну странную заунывную песню. Словно, тебя зацикливало на ней.

Скептично смотрю на него: вообще-то я петь не люблю. А тут «зацикливало»! Да еще заунывную песню.

— Надеюсь это не «Раз, два, Фредди заберет тебя»?

Он затихает, набирает воздуха в легкие и начинает напевать. Хрюкнув от смеха, начинаю давить в себе хихиканье, потому что видеть серьезного Рэя, мурлыкающего мелодию — зрелище умилительное и забавное. А затем прислушиваюсь…

— Ну что? Узнаешь?

— А точно я это пела?

— Да. Ты пела на русском. Я не знаю слов, но эту мелодию я, кажется, запомнил навсегда.

Я чувствую себя сбитой с толку. То, что он напел, напомнило одну детскую старую песню из фильма, которую терпеть не могла в детстве, а вот учительница пения была в восторге от нее, часто ставя ее в школьные программы праздников.

— «Я леплю из пластилина,

Пластилин нежней, чем глина,

Я леплю из пластилина

Кукол, клоунов, собак…»

Уже по первым напетым строчкам я понимаю, что это та самая песня, потому что лицо Рэя вытягивается от испуга и бледнеет.

— Хм! Терпеть не могла ее. Почему я ее пела?

Но Рэй кажется потерянным, он лишь отрицательно мотает головой не в силах выдавить из себя хоть слово. Я же задумываюсь. Как-то всё странно…

Начинаю переводить по строчке ее, и Оденкирк приходит в себя.

— Странные у вас детские песни в России.

Я пропускаю мимо ушей колкость, уходя мыслями в значение.

— Тебе не кажется, что я хотела что-то сказать тебе?

— Ну, если только про Кукольника с Психологом. Но о них я знаю давно.

— Хм… «Если кукла выйдет плохо, назову её дурёха, если клоун выйдет плохо, назову его дурак…» Знаешь, никогда не задумывалась, но теперь мне песня кажется про Инициированных. «Подошли ко мне два брата, подошли и говорят». Два брата подходят к девочке, лепящей из пластилина кукол…

— И указывают, как лепить?

— Нет, они говорят, что девочка сама виновата. Если бы она с любовью лепила кукол, то они были бы лучше… Не понимаю. Я что-нибудь говорила про эту песню?

— Нет. Ты сейчас больше рассказала о ней, чем там…

Я вздыхаю и замолкаю. Снова поднимается ветер и я прячусь на шее Рэя. Внезапно Рэй сильно-сильно обнимает меня, прижимается щекой, путаясь в моих волосах:

— Если снова исчезнешь, запомни, я пойду за тобой.

От этого становится больно в сердце.

— Рэй…

— Помнишь, что я сказал тебе, Мелани, когда впервые привел на плавучий домик? Если я сделаю тебе больно, то сделаю и себе. Так вот, я не могу сделать тебе больно. Но это могут сделать другие. Я хочу научить тебя защищать себя. Потому что от твоей жизни зависит моя.

— Хорошо. Я буду аккуратна… — Шепчу в ответ, целуя любимого в щеку, висок, но боясь заглянуть в его глаза и увидеть боль, которую нанесла ему. — Если от меня зависит твоя жизнь, то сделаю всё, чтобы ты был в безопасности.

— Всё?

— Да.

Он отстраняется и глядит мне в глаза. В этом темно-сером цвете грозы пляшут чертики.

— Всё, что я не попрошу?

— Всё… — Я отвечаю неуверенно, потому что чувствую, что он что-то замыслил. Но если не ему доверять, то кому?

— Хорошо. Я запомню.

— И что же ты попросишь? — Я пытаюсь выведать главную тайну, но, судя по хитрой сладкой улыбке, ответ мне не скажут.

Так и есть!

— Не скажу. Но скоро попрошу.

— «Скоро» — это когда?

— Завтра. Завтра я попрошу кое о чем.

Он сейчас напоминал мне кота из мультика про Алису: того гляди исчезнет, а улыбка останется.

Но не успела я дальше продолжить расспрос, как он со словами: «Пошли домой, ты сейчас в ледышку превратишься. А целоваться с тем, кто холоднее меня, не хочу».

Схватив так и не выпитый чай и несъеденные бутерброды, Рэйнольд потащил меня из парка к дому. Остановившись, он поднял указательный палец, направив его на меня, и сурово, по-Оденкирковски отчитал:

— Кстати, если ты сегодня ночью будешь опять домогаться меня, то спать будешь внизу на диване. Я не шучу!