Церемонию с рассвета отрепетировали три раза, и прошла она превосходно: катер пристал к борту, фалрепные в белых перчатках поспешили вниз с обернутыми сукном фалрепами, чтобы сделать подъем на борт практически дуракоустойчивым, боцман с помощниками засвистели в дудки, сорок морских пехотинцев, красные как омары и вылизанные до последней пуговицы, взяли на караул с дружным синхронным стуком, а губернатор вместе с посланником поднялись на борт, где их поприветствовали капитан Обри и все его офицеры в лучших мундирах.

День выдался жарким и безоблачным. Поскольку кормовая каюта была разделена пополам, Джек приказал установить навес над дальней частью квартердека. Там гости и хозяева и расселись, попивая шербет или мадеру и общаясь или осматривая обширную гавань со множеством европейских судов, китайских джонок, малайских проа, бесчисленных лодок и каноэ, снующих туда-сюда. Тем временем по левому борту поднимались слуги и грузили дополнительный багаж. В пятнадцать минут одиннадцатого Раффлз попросил показать ему корабль. Он обошел его с Джеком и Филдингом, высказывая умные и благодарные замечания. Вернувшись на квартердек, он собрал своих подчиненных, попрощался с миссией, сердечно поблагодарил Джека за гостеприимство и спустился в катер. Снова последовала положенная церемония, снова прогремели орудия.

Джек с полным одобрением проследовал взглядом за катером. Как только тот отошел на должную дистанцию, Ричардсон, вахтенный офицер, услышал приказ: «Снимаемся».

Пока боцман свистел «По местам стоять, со швартовых сниматься!», фрегат вернулся к упорядоченной жизни. Он был пришвартован к бочке, давным-давно установленной для голландских боевых кораблей. Потребовалось совсем немного времени, чтобы отшвартоваться и расправить марсели под умеренным вестом. «Диана» осторожно проложила путь мимо торговых судов (иные из них оказались на диво тупыми), и когда пробило шесть склянок утренней вахты, вышла из гавани.

— Вот такие гости мне по-настоящему нравятся, — поделился Джек, присоединившись к Стивену в каюте. — Человек точно знает, когда приходить и когда уходить. Какая же это редкость. Разопьем бутылку «Латуа» за его здоровье.

Он снял тяжелый мундир с золотыми галунами и швырнул его на спинку кресла. «Диана» накренилась под тягой брамселей, и одеяние слетело на палубу. Киллик, выскочив будто из мышиной норы, ухватил его и унес, бормоча: «Швыряет, будто старые тряпки... лучшее глостерское сукно... снова чистить придется... пашешь тут, пашешь...»

— Ты выглядишь усталым, дружище.

— По правде говоря, — улыбнулся Джек, — так и есть. Принимать воду и дрова на максимальной скорости — утомительное занятие, особенно когда матросы рвутся в увольнительную в кабаки после стольких месяцев в море. Десятерых мы потеряли — не было времени прочесывать все бордели и задние дворы складов. Но это позволит нам сдвинуть вперед койки, чтобы найти место для новых слуг — нелепого множества слуг. И потом, надеюсь, что мы можем рассчитывать на менее тревожное плавание. Мы следуем строго по маршруту ост-индийцев в Кантон, пока чуть к югу от экватора нам не придется свернуть на восток. Хотя местные воды опасные, у меня есть очень точные карты Маффита и его указания. А Маффит, знаешь ли, ходил этим маршрутом больше чем кто-нибудь еще на службе Компании. В моих глазах он лучший гидрограф, чем Хорсберг или даже Далримпл [27].

Джек Обри, однако, не учел в расчетах своих гостей. Три неизбежных бутафории, предназначенных придать миссии больший вес или хотя бы объем, звались Джонстоном, Крэббом и Лодером. Судья и два члена совета, они заняли текущие должности, пережив и пересидев всех претендентов. Когда «Диана» пробралась через скопление Тысячи островов и пересекла недоброй славы отмель Туланг, имея в запасе три сажени, Джонстон повстречал Стивена на галф-деке — один пришел, другой уходил. Стивену ни разу не попадался приятный судья. Те немногие, которых он встречал или видел в судах, оказались самовлюбленными болтунами, не соответствующими своим огромным полномочиям. Джонстон оказался особенно неудачным экземпляром. После нескольких бессодержательных фраз он произнес:

— Я тоже в восторге от музыки, никто так не любит мелодию, как я. Но я всегда утверждаю, что довольство — лучшее богатство, вы со мной согласны? И я отношусь к числу тех занятных людей, от которых нет никакого проку без хорошего сна ночью. Я уверен, что капитан не знает, насколько проницаемы стены каюты, я имею в виду для звука, но надеюсь, вы будете так добры, чтобы намекнуть ему, очень тонко и дипломатично намекнуть.

— По поводу того, что довольство — лучшее богатство, судья, позвольте отметить, что это противоречит мнениям всех достойных людей с древнейших времен. Подумайте о пирах в «Паралипоменоне», у Гомера и у Виргилия. Их готовили и на них пировали вовсе не дураки. Что же до остального, очевидно, вы не знаете — я гость капитана Обри. Иначе вы ни за что не предположили бы, что я могу намекать, как ему себя вести.

Джонстон побагровел от ярости и заверил, разворачиваясь:

— Тогда я сделаю это сам.

За обедом он этого не сделал, хотя очевидно собирался с духом, а друзья внимательно на него смотрели. Новости достигли Джека вечером, когда фрегат пробирался через пролив между островами Банка и Суматра, местами не доходивший и до десяти миль в ширину.

Ветер неудобный — то с одного берега, то с другого. Хотя зрелище лесов с каждой стороны, разделенных полосой небесно-синего моря, оказалось приятным для пассажиров (Стивен был почти уверен, что видел в подзорную трубу с грот-марса суматранского носорога), но постоянное лавирование, непрерывные крики лотового с русленя, иногда сообщавшего о глубине меньше пяти саженей, и вероятность наткнуться на не обозначенную на карте мель сделали этот фрагмент плавания непростым и хлопотливым для моряков. Джеку пришлось сбегать в каюту, дабы свериться с предупреждениями в записках Маффита, и в это время он услышал, как Киллик в дальней каюте живописует Бондену «этих старых пердунов» и то, как они занудствуют насчет музыки.

Помимо окрика «Отставить!», он не обратил на это внимания, слишком озабоченный скалами, но информация засела в глубинах его сознания и всплыла оттуда после боевой тревоги, когда каюты уже снова собрали, а из орлопа подняли футляр со скрипкой.

— Киллик, сходи и узнай — удобно ли его превосходительству, если я ему нанесу визит.

Его превосходительству было удобно, и Джек сразу же отправился к нему.

— Дорогой мистер Фокс! Прошу прощения, я не представлял, что мы создаем столько шума.

— А? — изумился Фокс. — Ах, вы про музыку. Прошу вас, не беспокойтесь ни в малейшей степени. У меня действительно нет музыкального слуха, но я прекрасно справляюсь с помощью маленьких шариков воска. Сквозь них я слышу лишь что-то вроде неопределенного жужжания. Его я нахожу скорее приятным, чем нет, и усыпляющим.

— Не могу выразить своего облегчения. Но ваши спутники...

— Я искренне надеюсь, что они не создают шумиху, особенно после того как вы проявили столько терпения, размещая их и их припасы. Они с трудом понимают, как надо себя вести. Ни разу не путешествовали на военном корабле, лишь на судах Компании. Там-то они, конечно, важные персоны. Я пытаюсь держать их в узде, но они не способны что-либо понять. Один из них сегодня утром посылал за Мэтьюрином... Корабль что, остановился?

— Да. На ночь мы встали на якорь. Не рискну я идти проливом ночью, когда на борту Цезарь, ну, или его представитель, и все его сокровища.

Джек Обри редко делал комплименты, но искренняя благодарная реакция Фокса его по-настоящему порадовала, тем более что оказалась неожиданной. На деле он не рискнул бы идти через пролив в любых условиях. И без того неторопливое и беспокойное плавание еще больше осложняли сильные разнонаправленные течения. «Старые пердуны» оставались, тем не менее, полностью равнодушными ко всему этому — будто бы путешествовали в карете по накатанной дороге. Никто из них не рискнул напрямую приняться за Джека, но зато лишили всякой радости жизнь Филдинга.

На Флеминга пожаловались за то, что он не дал Лодеру поговорить со стоявшим у штурвала рулевым старшиной; ему ставили на вид, что ежедневный спуск багажа в трюм доставляет крайние неудобства, а последний раз футляр для карандашей и ценный веер Крэбба не вернули на должное место, он не меньше получаса их искал. А еще каждый вечер в проливе, когда корабль вставал на якорь, Джек давал матросам возможность петь и плясать на полубаке, чтобы расслабиться после напряженного дня — еще один повод для жалоб. Но чаще всего речь шла об их слугах, вынужденных ждать своей очереди на камбузе. К ним обращались с грубыми шутками, иногда даже с неприличными жестами и выражениями.