— Ну что ж, мы наконец его доставили. Временами мне казалось, что нам это никогда не удастся.

Стивен, которому прекрасно было видно, что Фокс уже выбирается или готовится выбраться на берег Пуло Прабанга, нахмурился.

— А кофе совсем не осталось? Я целую вечность чуял его запах, но хоть бы глоток нам отправили.

— Кажется, — поделился Джек, ведя Стивена в кормовую каюту, — нас ждали. Визирь выделил для миссии довольно большой дом с собственной огороженной территорией на восточном берегу реки. Французы получили дом на другом. Султан вернется с новолунием, а потом нам дадут совместную аудиенцию.

— А когда новолуние?

Джек посмотрел на Стивена — даже после многочисленных подтверждений обратного трудно поверить, что человек может пребывать в неведении относительно столь фундаментальных вещей. Но дело обстояло именно так. Он пояснил, не без доброты в голосе:

— Через пять дней, дружище.

Как Шао Ян и рассказал, дом Ли Ляна оказался относительно небольшим и не вызывал подозрений. Выходил он на пыльный переулок, идущий от улицы на восточном берегу реки. Со своими обветшалыми складами он составлял окраину города, не так уж далеко от резиденции Фокса. Лавка в передней части дома была полна товаров — синий и белый фарфор, огромные кувшины для риса, кипы синего хлопка, бочки, полоски сушеных кальмаров и темные непонятные создания, свешивающиеся с балок. Но даже так выглядела она потрепанно и бедно.

Малайская женщина покупала по пеннивейту [28] бетеля, извести и куркумы, а в дальнем конце лавки, праздно перебирая женьшень и акульи плавники, стояли Эдвардс и Макмиллан вместе с Юсуфом, младшим слугой Фокса. Когда женщина ушла, они начали настаивать на том, чтобы уступить доктору Мэтьюрину свою очередь. Они вовсе не спешили. Хотя Стивен и понял, что двигало ими что-то помимо хороших манер, он не согласился. Пока они меняли с помощью Юсуфа деньги и бормотали свои просьбы, он стоял в дверном проеме, наблюдая за редким движением на улице. Юсуф оказался не столь сдержанным, он пронзительно и отчетливо перевел: «Две эти монеты за краткое время, пять за всю ночь».

Когда они ушли, Стивен также разменял гинею, а потом сообщил, что хотел бы увидеть Ли Ляна. Позвав другого юнца, чтобы присматривать за лавкой, молодой человек провел его мимо двух прилавков сквозь кладовую во двор между складами, в огороженный сад с каменным фонарем и одинокой ивой. В дальнем конце виднелся небольшой садовый домик с дверью круглой, будто полная луна. В ней стоял Ли Лян, непрерывно кланяясь.

Он вышел навстречу, встретить Стивена на полпути, провел его в маленький дом и усадил в широкое, невероятно красивое кресло из сучжоусского лакированного дерева, очевидно специально поставленное для гостя. Хозяин приказал подать чай, портвейн и печенье, которые принес потрепанный одноглазый евнух. После кварты или даже пинты чая — печень доктора Мэтьюрина, к сожалению, не позволяет пить портвейн, хотя он крайне признателен за внимание — Лин Лян извинился за то, что не смог пока еще собрать все средства, упомянутые в аккредитиве уважаемого Шао Яна, даже с помощью его коллеги с другого берега реки, почтенного Ву Ханя.

Но Ву Хань собирается востребовать важный долг, так что в течение недели сумма наберется. Тем временем Ли Лян так организовал доступные средства, что в распоряжении доктора Мэтьюрина имеется одна восьмая суммы в пагодах и три четверти в риксдалерах и лянах — серебро в этих краях больше в ходу, нежели золото. Это, добавил он, гоняя туда-сюда косточки счет с невероятной скоростью, представляет определенную долю цехинов, дукатов, гиней, луидоров и иоганнесов, размещенных у Шао Яна.

Числа Стивен пропустил мимо ушей, но вид он сохранял внимательный. По завершении подсчетов он признал:

— Очень хорошо. Возможно, мне довольно скоро предстоит совершить несколько значительных переводов. Они должны остаться конфиденциальными. Ву Хань понимает важность этого? Как я понял, вы с ним партнеры в данном предприятии.

Ли Лян кивнул. Ву Хань неизбежно стал его партнером в равных долях — сделка слишком крупная для них по отдельности. Но Ву Хань — душа осмотрительности, он молчалив, как легендарный Мо.

— А не обслуживает ли он французскую миссию?

— Едва ли. Они присылали немного денег для обмена на яванские гульдены для повседневных покупок. Но единственная связь — между клерком Ву Ханя из Пондичерри и одним из людей миссии, тоже родом из французской Индии.

— Тогда будьте любезны, дайте знать Ву Ханю и его клерку из Пондичерри, что меня заинтересовали бы любые сведения о французах, которые можно должны образом заполучить — списки имен и так далее — и я готов платить за них. Но вы не хуже меня понимаете, что в таких вещах главное — секретность.

Ли Лян был полностью в этом убежден. Многие его дела также носили совершенно конфиденциальный характер. Возможно, в будущем доктору Мэтьюрину захочется приходить сюда через дверь, прямо названную «Осторожность», позади хижины, в котором он и его жалкая семья влачат свое существование. Он провел Стивена через еще один двор, окруженный верандами. С балок некоторых из них свисали совершенно потрясающие орхидеи, а стройные молодые женщины с перевязанными ступнями быстро исчезали из виду. Еще один двор, огражденный высокой стеной с закругленным выступом и смотровым окном над низенькой железной дверью. С другой стороны оказался дорога, точнее даже тропинка, блуждающая по берегу заброшенного канала.

Стивен блуждал вместе с ней. У него имелся запас времени перед назначенной встречей с ван Бюреном, и он внимательнее обычного разглядывал орхидеи на деревьях вдоль воды и в промежутках между ними, все это исключительное разнообразие цветов и растительности. Он собрал образцы тех, которых не помнил по саду Раффлза или гербариям, а также поймал несколько жуков для сэра Джозефа. Некоторых из них он не смог даже отнести к определенному семейству, настолько они далеко отстояли от известных ему. К дверям дома ван Бюрена он подошел слегка нагруженным, но в этом доме ноша подобного рода принималась как должное. Госпожа ван Бюрен забрала у него цветы, а ее муж принес банки для насекомых.

— Займемся внутренностями немедленно? — поинтересовался он. — Я специально для вас отложил селезенку.

— Вы очень добры, — ответил Стивен. — Буду рад этому превыше всего.

Они медленно шли через огороженный участок (ван Бюрен страдал косолапостью) к препараторской, где предстояло вскрыть жирного тапира. Ворота сада оказались открытыми. Когда они проходили мимо, ван Бюрен заметил:

— Если будете ими пользоваться, когда окажете мне честь, навестив меня, это сэкономит время, особенно ночью, когда дом заперт и сторож считает всех посетителей ворами. А время нужно беречь — в этом климате образцы долго не сохраняются. Тапиры в особенности - разлагаются, будто макрель, пусть подобное сложно представить.

Его слова оказались истинной правдой, так что работали они быстро и молча, едва дыша. Иногда перемещали зеркала, отражающие солнечный свет в полость, но общались в основном кивками и улыбками, хотя один раз, указывая на анатомически цельный передний отдел стопы тапира, ван Бюрен пробормотал «Кювье». Когда они тщательно изучили селезенку со всех точек зрения, взяв образцы и срезы, необходимые для готовящейся ван Бюреном книги, то сели снаружи подышать свежим воздухом.

— Вы когда-нибудь анатомировали орангутана? — поинтересовался Стивен.

— Только однажды. Его селезенка на полке с человеческими экземплярами — прискорбно скромная коллекция. Очень сложно раздобыть в этой стране труп действительно в хорошем состоянии. Только разве иногда попадется случайный прелюбодей.

— Но разве адюльтер, незаконный половой акт, пусть даже им тяжко злоупотребляют, может серьезно повлиять на селезенку человека?

— Повлияет в Пуло Прабанге, уважаемый коллега. Невоздержанного человека перчат, то есть надевают ему на голову маленький мешок, а точнее сумку с перцем, связывают ему руки и отдают пострадавшей семье и их друзьям. Они образуют круг и бьют по мешку палками, чтобы перец внутри летал. Это его убивает, а я получаю труп, но продолжительные и повторяющиеся конвульсии, предшествующие смерти, совершенно неожиданно нарушают работу селезенки. Ее соки так изменяются, что для сравнения она бесполезна, и вовсе не поддерживает мою теорию.