— Ну и как же вы переправили?

— Бочонок зализный найшли, привязали, а двое на бичевках тяглы до того берега. Шо ты думаешь, Артэм. Моряк цэй у писках, в Средней Азии, уродивсь. Вин до армии и рички не бачив. Кннчив техникум товароведов, а в армии каптенармусом при морской базе пислали его в Одессу. Флотску справу выдавал.

— Так это же не моряк у тебя служил, а самозванец. Давай-ка еще закурим. Отметим в твоей жизни счастливый случай, как ты моряком липовым командовал.

— Товарищ сержант, — обратился Кукуев. — Все как есть разведал. Разрешите доложить? Фамилия моряка Чобот.

— Чобит? Не земляк вин? Були в нашим сели на Полтавщине Чобиты.

— Не знаю.

— А шо ж докладаешь — усе разведал?

— Сам он с Тихоокеанского флота. Доброволец. Воевал здесь, в Сталинграде, бронебойщиком. Ранило, а в госпитале письмо получил. Жену его и дочку немцы расстреляли. Вот он и убег из госпиталя и упросил командира полка нашего Коломыченко. А он к нам его.

— Це так, а шо ж вин с одной рукою тут булз робить. Можэ, оставить. Заживэ рука. Тоди возьмэм. У Сталингради на усих войны хватит.

Никто из троих не заметил, кок к ним подошел Иван Чобот. Он стоял, широко расставив ноги. Шея упрямо набычена, глаза с прищуром.

— Товарищ сержант, — сказал он тихо, хрипловато. Но все вздрогнули, услышав его голос. — Завтрево я пиду в атаку. У меня, окромя годной руки, голова е на плечах. Не можу не ити. — Он ударил здоровой рукой в грудь. — Горить у мэнэ усэ.

— Возьми, — сказал Куралесин, — человек не на гулянку просит тебя, а в бой. А боишься отвечать — давай его ко мне.

— Ты, ты шо, сдурив? — Горицвет ссучил кукиш и показал Артему. — На вот, выкуси.

* * *

Штурмовая группа Горицвета ранним утром начала атаку. Легкий ветерок потянул с левого берега волги и натащил в город будто дыма тумана. И хотя это затрудняло действия наших бойцов, командир их Горицвет был доволен. Эта маскировка позволит незаметно сблизиться и атаковать внезапно. Теперь не надо было долго подбираться ползком по норе саперов, которую облюбовал накануне Горицвет.

Наши минометы с берега ударили по полуразрушенному особняку, как было спланировано, и тут же, пока еще не рассеялся дым от взрывов, во вражеские пулеметы полетели гранаты. И бойцы ворвались в полуподвал. Одним из первых был Иван Чобот. Он сбил ударом ноги рванувшегося к нему немца и добил его автоматом. Но к нему кинулись еще двое. Одного из них скосил молодой курсант, а со вторым разделался сам Чобот, орудуя автоматом, как кувалдой. Но немцы сражались отчаянно, так как очутились в ловушке, из которой нельзя было выбраться. Когда Чобот выскакивал из двери, его сбоку ударил штыком солдат. И хотя Иван успел отбить прикладом автомата гибельный удар, но расколол приклад. Штык скользящим острием пробил фуфайку, ранив лопатку, отчего боль сжала сердце и левую сторону груди, где еще не поджила рука. Он сцепил зубы, чтобы не крикнуть, схватил солдата за ворот и рванул на себя, нанося ему удар головой в подбородок. Немец свалился, а подоспевший курсант (его закрепил Горицвет в помощь раненому Чоботу) добил его автоматной очередью.

— Ну, сынок, гарно подсобляешь ты мэни. Бей! — крикнул он, показывая рукой на потолочную дыру, откуда показались два автоматных ствола, а сам отскочил в дверной проем.

Курсант срезал одного очередью и шмыгнул за стену.

— У вас кровь на спине, товарищ матрос. Ранило? Давайте погляжу.

Лицо у курсанта было бледное, испуганное. В настоящем бою он был впервые.

— Та то пустяк, сынок, чуток ковырнул немец штыком.

Они и сами не заметили, как стихли взрывы гранат и стрекот автоматов и навстречу им, когда они вышли наружу, плелись с поднятыми вверх руками три фашистских солдата, а за ними боец Савельев и сержант Горицвет.

— Товарищ Чобит, — сказал командир, увидев окровавленную спину матроса, — доставить пленных у штаб. Самому на мэдпункт!

Шея Чобота набычилась, он бросил гневный взгляд на немцев.

— Я нэ лакей таку погань водыть.

— Боец Чобит, — повысил голос Горицвет, — я вам приказываю!

— Товарищ командир. Я нэ можу. Нэ ручаюсь за сэбэ. Побью я их.

— Та вы шо? Цэ ж «языки»! — И, взглянув на Чобота, понял: пленных сейчас ему доверять нельзя.

— Савельев! Одна нога тут, друга там. Донесение лейтенанту Ежу. И бутылок с «каэсом» захватить. Сдается мени, дэсь грохотят немецки танки.

Слух не обманывал командира. Где-то уже скрежетали гусеницы танков. Все припали к амбразурам, пробоинам, вглядываясь в рассеивающийся туман, туда, где торчали остатки труб и разбитые остовы зданий, чернеющие проемами бывших окон. Тут же ударила вражеская артиллерия. Два снаряда разорвались со стороны западной стены особняка, обдав всех горячим, смрадным запахом взрывчатки и забросав землей и битым камнем. Но, на счастье, никто из бойцов не пострадал.

— В подвал! — закричал Горицвет. — Пулеметчики до амбразур! Бронебойщики по углам! Командиру орудия (у них была одна «сорокапятка», которая действовала со штурмовой группой) приготовиться к отражению танков прямой наводкой!

Но боевые расчеты еще не успели разместиться, когда вдоль переулка и со стороны одинокой трубы показались четыре танка. Они открыли с ходу огонь, приближаясь к особняку.

— Не спешить, — предупредил Горицвет командира орудия, подползая к артиллеристам. — Слухай мою команду.

Расстояние между движущимися танками и притаившимися бойцами быстро сокращалось.

— Огонь! — дернул за рукав наводчика Горицвет.

Первый снаряд ударил рикошетом и, взвизгнув, исчез, не достигнув цели. Второй попал и башню. Но танк двигался. Третий, четвертый. Снаряды летели мимо. Танк маневрировал, делая короткие остановки. Наши артиллеристы заметно волновались, Но когда танк очутился почти под прямым углом, ударили бронебойщики ему в бок, и танк задымился. Тем временем орудие открыло огонь по другому ближнему танку. Он был подбит вторым снарядом. Следовавшие за ними дна немецких танка открыли одновременно огонь по нашей «сорокапятке». Один вражеский снаряд разорвался вблизи орудия. Двух человек убило и одного ранило.

Из переулка показались еще три танка, за ними уже бежала немецкая пехота. Зацокали о камни пули. Тяжело ранило наводчика и убило командира орудия. Горицвет пополз к орудию — и еще один вражеский танк загорелся. Но враг наседал. Он во что бы то ни стало пытался вернуть потерянную выгодную позицию. Он чувствовал, что сил у защитников мало.

Один из танков стал обходить слева.

Чобот глядел беспомощно на бой с танками, видел, как выносили одного за другим тяжелораненых, и тугой комок застрял в горле. Но что он может сделать? Стрелять из бронебойной с одной рукой невозможно, подползти, бросить связку гранат, когда жжет старая рана в руке и новая разламывает спину — нет сил. Да далеко ли бросишь связку лежа? Навстречу ему бежал и тащил волоком ящик бутылок с «КС» боец Савельев. «Вот это другое дело», — мелькнула мысль у Чобота. Он схватил три штуки, рассовал их по карманам и за пояс и, прячась за развалины, стал приближаться к обходящему слева танку. Отдышался. Танк громыхал рядом. Спрятался за остаток стены. И когда танк уже прошел, метнул одну за другой все три бутылки по жалюзям. Танк вспыхнул, загорелся. Из него выскакивали объятые пламенем танкисты, падали, катались по земле, сбивая пламя. «Так, так вам извергам! За жинку, за ридну доню, за погубленных людей наших, — шептал он. — Где же мой сынок с автоматом, докончил бы, а то уйдут?». Орудие молчит. «Неужели все убиты? И командир наш». Бегом бросился он обратно к подвалу. Савельев лежал раненный в обе ноги и стонал.

— Где Горицвет?

Савельев едва пошевелил губами: «Ранен. У орудия». Чобот снова схватил из ящика бутылки, торопливо распихал их по карманам и за пояс. «Надо поспеть. Танки раздавят наших раненых вместе с орудием». Добежал до развалин. Зацокали пули немецких автоматчиков. Упал на правый бок и пополз. Бутылки мешали ползти, цеплялись за землю. «Скорее, скорее». Вот уже он почти у цели. Сполз в воронку. Танк уже грохочет рядом. Он, кажется, идет через него. Чобот поднял голову из воронки. «Надо кидать, а то не поспею». Неудобно одной рукой. Вынул бутылки, ткнул их в землю, чтобы не мешали. Поднялся во весь рост, размахнулся, и вражеская пуля ударила в бутылку. Чобота охватило мгновенно огнем. Но глаза еще видели, одна рука была послушна его воле. Он еще не потерял сознание.