2

Танковым соединениям Канашова предстояло пройти долгий путь, свыше трехсот километров. Это была тяжелая и сложная задача. В декабре значительно посуровела зима, участились метели. Снегу навалило в рост человека, а в оврагах и балках и дна не достать. На ровной и гладкой, как стол, степной местности снег очень демаскировал войска и особенно боевую технику — орудия, машины, танки. Возникали и другие трудности. Холод понижал работоспособность людей, требовал специальной подготовки техники. Зима позволила местным жителям свободно передвигаться вне постоянных дорог, появилось такое множество новых, что даже самим местным жителям было нелегко в них разобраться. Все это неизбежно усложняло ориентировку, замедляло скорость действий.

Канашов, получив задачу от Кипоренко, решил наступать корпусом по двум маршрутам, в двух эшелонах. Чтобы не сбиться с намеченных им маршрутов, он приказал выделить специальных, наиболее подготовленных, командиров-колонновожатых. Они могли по своему усмотрению привлекать в селах проводников из местных жителей.

Перед тем как выступать, Канашов достал из полевой сумки фотографию, подаренную ему корпусным фотографом Коржаковым. Помолодевшая от счастья, будто девушка, Нина сдержанно улыбалась. Да и он выглядел молодцевато в тот день наметившегося счастья, казалось, навсегда определившегося в их жизни.

«Ну, Нина, — говорил он себе и смотрел на фотографию, — помогай мне, родная, как помогала на войне под Калачом и Советском. Знаю, мне будет трудно, но мысль о том, что ты рядом, поддержит меня».

Он положил ее фото в левый нагрудный карман. Вызвал адъютанта лейтенанта Чубенко.

— Ну вот что, дорогой! Перед корпусом поставлена сложная задача. Мне не до писанины, а тебя обязываю: все, что важное будет происходить в боевых действиях корпуса, бери на карандаш, записывай в полевую книжку. Понял?

И полевая походная книжка адъютанта Канашова заговорила. В редкие свободные минуты Канашов сам читал эти записи и вносил в них свои поправки.

17 декабря (утро). В деревне Кожухово наш передовой танковый батальон разгромил колонну немецкой пехоты. Их было не менее шестисот человек с артиллерией и хозяйственными обозами. По сведениям пленных, они направлялись к фронту.

17 декабря (вечер). В боях за Калвинскую бригада корпуса уничтожила свыше тысячи немецких солдат и офицеров. Захвачены большие трофеи: склады боеприпасов, горючего, инженерного имущества. Кроме того, восемьдесят исправных автомашин, бронетранспортеров и мотоциклов.

18 декабря (утро). Боковой отряд корпуса в районе станции Гутково перерезал железную и шоссейную дороги, взорвал четыре железнодорожных моста, прекратив движение поездов по главной магистрали Чертково— Миллерово.

18 декабря (вечер). Обе бригады обошли Гутково с востока и запада, разгромили маршевый полк немцев и заставили остатки его отходить на юго-запад. Захвачены большие трофеи, которые подсчитываются.

19 декабря. Корпус в течение дня и ночи преследовал отходящие части противника. Уничтожено до четырехсот солдат и офицеров, пятнадцать бронетранспортеров. Захвачено пятьсот машин и десять бензозаправщиков, четыре исправных танка.

20 декабря. После небольшого привала корпус ночью продолжал преследование немцев двумя бригадами. В районе Бурново бригадой Гришаева были разгромлены частя и обозы 161-й дивизии немцев. А бригада Синева встретила остатки 22-й пехотной дивизии и разгромила их, взяв в плен тысячу двести пятьдесят шесть человек.

Но Канашова уже не привлекали эти, как он считал, обычные бои, хотя знал, что они наносили большой ущерб тыловым частям противника. И он мечтал, как бы нанести противнику более ощутимый удар.

Ненависть к войне и к тем, кто навязал ее нам, особенно после смерти Аленцовой, переполняла его сердце.

Утром 23 декабря разведчики сообщили, что километрах в двадцати — двадцати пяти, у станции Цинской, находится фронтовая база немцев. Там склады боеприпасов, есть вещевое имущество, технические склады и даже горючее. Неподалеку от станции находится аэродром немецкой боевой и транспортной авиации, снабжающей окруженную армию Паулюса. С него вылетали немцы бомбить наши войска в Сталинграде и у Волги.

В Канашове боролись два противоречивых и мучительных желания. Он хорошо понимал, что после длительных тяжелых боев надо корпус привести в порядок, дать отдохнуть уставшим от многодневных боев людям. В то же время обстановка не позволяла делать этого. Нельзя было упускать таких счастливых военных возможностей. Шестым чувством ощущал все это Канашов. И решил: хотя и мало времени, а все же дать небольшой отдых людям и заодно подготовить танки к движению.

Утром степь заполонил сплошной туман. Ни зги не видать. Что делать? Но туман стал союзником корпуса и помог скрытно подойти к Цинской.

Танковый корпус развернулся перед немцами неожиданно и быстро. Солдаты противника отдыхали, артиллеристы-зенитчики были далеко от орудий — немецкий гарнизон мирно и беззаботно спал.

По сигналу— залп гвардейского минометного дивизиона — танковые бригады рванулись в атаку на Цинскую и прилегающий аэродром.

К вечеру Кипоренко получил от Канашова донесение:

«В 17.00 окончательно очищен от противника поселок Цинская, аэродром и станция. Захвачено и раздавлено свыше трехсот самолетов различных марок, много складов с боеприпасами, горюче-смазочными материалами и продовольственными товарами, несколько эшелонов с оружием».

Кипоренко, довольный, улыбался, читая Поморцеву канашовское донесение.

— Выходит, Константин Васильевич, не ошибся я, рекомендуя его Ватутину. Ты смотри, какой классический разгром он им устроил! Всю фронтовую базу и самый крупный аэродром разнес.

— А как же можно ошибиться в таком человеке, Иван Кузьмич, когда он умно и толково воюет. Честный коммунист, сколько мы его с тобой знаем.

— Горе у него большое, вот и смутило меня. Дисциплина у него в корпусе пошатнулась. Вижу, руки опустил, а тут такая ответственная задача.

— Как говорит русская поговорка: «Горе вымучит, горе и выучит», — сказал Поморцев. —

А к тому же, если ненависть человека на пользу направить, она хорошие, замечательные плоды может дать.

— Просит разрешения продолжать глубокий танковый рейд. А боеприпасы у него на исходе. Если Ватутин поможет в доставке авиацией, пусть идет-гуляет по вражеским тылам. С окруженными в Сталинграде без его корпуса покончат. Еще не одно кольцо, Константин Васильевич, придется нам делать, чтобы очистить нашу землю от врага.

— Но этот разгром, Иван Кузьмич, я так понимаю, будет переломным в ходе войны. Таких битв еще не знала история человечества. Отброшенные армии Гитлера разгромлены и повержены у Волги.

Тем же вечером было передано сообщение Советского информбюро «В последний час»:

«Наши войска закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда. Нашими войсками взят в плен вместе со своим штабом командующий группой немецких войск под Сталинградом, состоящей из 6-й армии и 4-й танковой армии, — генерал-фельдмаршал Паулюс и его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт». Далее глухо... радио прерывалось и снова продолжало сообщение: «Фельдмаршальское звание Паулюс получил несколько дней назад. Кроме того, взяты в плен следующие генералы: командир 14-го танкового корпуса генерал-лейтенант Шлеммер, командир 5-го армейского корпуса генерал-лейтенант Зайдлиц».

— Сколько их?

— Мать честная, — почесал затылок шофер генерала Кипоренко. — Вот это да! А я думал, Паулюс, и все!

Радио продолжало перечисление захваченных немецких генералов:

— «Командир 4-го армейского корпуса генерал-лейтенант артиллерии Пфеффер, командир 100-й легкой пехотной дивизии генерал-лейтенант Санне».

— Пошли, — обратился Кипоренко к шоферу. — Надо торопиться.

— Сколько же этих военных китов-генералов наши захватили? Со счету собьешься.

— Шестнадцать, — ответил Кипоренко. — Главное не в этом. Уничтожено за двадцать дней свыше ста тысяч вражеских солдат и офицеров. Понимаешь — сто тысяч. Генералов еще можно из офицеров наделать. А вот где взять стотысячное войско? Они же под Сталинградом уже десять раз по сто тысяч потеряли. А миллион потерять — это, брат, полный разгром и поражение.