АКТ ПЕРВЫЙ

Летняя изба-клеть. Висят березовые веники, припасенные на зиму. На лавке — деревянные кадушки. Под пологом — кровать. Небрежно кинуты тяжелые рабочие сапоги, куртка и рубаха.

Слышны звонкие ребячьи голоса и зычный мужской окрик: «Но, Буланко, но-о!..» Смех. Кто-то полощется в воде, хлопая по ней ладошками. Воздух прорезает лошадиное ржание.

Входят Ф а и н а и М и н е е в н а.

Ф а и н а. А где отец?

М и н е е в н а. В озере с жеребцами купается.

Ф а и н а. Ну что опять у вас?.. Живете — нет миру. На старости-то лет могли бы и не смешить людей.

М и н е е в н а. Ему про то скажи. (Насыпает из кадушки крупу.)

Ф а и н а. Право, от людей стыдно… (Отдернула занавеску.) Мусору-то… Рубаха не стирана.

М и н е е в н а. Теперь есть кому за ним ходить. Пускай и старается. (Ее жилистые руки в постоянном движении.)

Ф а и н а. Ладно ли ты говоришь, мама? Ведь столько лет прошло!

М и н е е в н а. Вот и прошло, да не прошло. Вернулась назад с севера. Не нашлось там погибели на ее голову!.. Да разве наш дом был когда для него домом? Нижние венцы сгнили, крыша прохудилась. А потолок в клети так и не удосужился за всю жизнь сделать. Не о том радел!.. (Ушла в дом.)

Тот же зычный голос: «Ванятка, рысью скачи! Говорю тебе — рысью!..» Слышится удаляющийся конский топот. Входит А р т е м К у з ь м и ч. Он постарел. Черные волосы совсем выбелились. Переступая через порог, низко наклонился, чтоб не задеть головой о притолоку.

А р т е м К у з ь м и ч. У-ух, хорошо… (Увидел дочь.) Фая?.. По делу? Или так — повидаться?

Ф а и н а. Повидаться.

А р т е м К у з ь м и ч. Вот это любо! За это спасибо!.. Вышел к озеру сполоснуться. А тут парнишки привели лошадей купать. Ну и не выдержал!

Ф а и н а. В твои ли годы с мальчишками-то купаться?

А р т е м К у з ь м и ч. В твои, в твои… А сколько мне дашь? Сорок! Ну, от силы — пятьдесят! (Смеется.)

Ф а и н а. Вот поедет начальство да и увидит — председатель-то!

А р т е м К у з ь м и ч. Скажу, что изучаю водоем на предмет разведения зеркального карпа!

Ф а и н а (переводя разговор на другую тему). Папа…

А р т е м К у з ь м и ч (утирает лицо и не слышит). Как удой за декаду? Не снижаете?

Ф а и н а. Не снижаем.

А р т е м К у з ь м и ч. И все равно вашу ферму придется раскатать по бревнышку. Послужила — довольно. А коров сюда, в Журавлево.

Ф а и н а. И мы, доярки, будем за десять верст на работу бегать?

А р т е м К у з ь м и ч. Не тот эффект от мелких ферм, Фая. Не тот. Сегодня в шесть вечера буду собирать заведующих фермами. Передай Тимофею, чтоб пришел.

Ф а и н а. Ох, не понравится ему это.

А р т е м К у з ь м и ч. Не моя прихоть.

Ф а и н а. Как бы не сорвался…

А р т е м К у з ь м и ч. Что за разговор?.. Раз надо, так надо. Поймет. Должен понять! (Одевается.) Как детишки? Растут?

Ф а и н а. Растут. Митя с утра до вечера у ручья пропадает. С удочкой. Пескарями котят откармливает. А вот у Верушки все животик что-то болит.

А р т е м К у з ь м и ч. Болит?.. Привези их погостить.

Ф а и н а. Они и сами просятся. Особенно Митя.

А р т е м К у з ь м и ч. Привези. Тоскливо нам тут вдвоем. А то перебирайтесь все сюда. Изба пустая. А?

Ф а и н а. Надо с Тимофеем поговорить.

А р т е м К у з ь м и ч. Поговори. (Провел рукой по груди.) Эх, испить бы…

Вышла М и н е е в н а. Принесла в клеть горшки с молоком. Услышала слова мужа и не ставит их на полку.

Ну, дай парного. Хочу. (Пьет большими глотками, глядя в глаза жене.) Спасибо. Посидела бы с нами.

Минеевна так же молча уходит.

Ф а и н а. Папа, ну что у вас? Ладно ли живете?

А р т е м К у з ь м и ч. Я, как видишь, потолковать с ней не прочь. Да у нее и без меня собеседников предостаточно. (Взметнул руки вверх.) Господи Исусе, царь небесный… Господи Исусе…

Ф а и н а. Папа! Ну не езди ты больше в Елань! Не езди!

А р т е м К у з ь м и ч. В Елань?.. А что я там забыл?

Ф а и н а (с недоверием). Будто не знаешь…

В клеть заглянул Г р и ш а, обвешанный музыкальными инструментами.

Г р и ш а (сияя). Артем Кузьмич, привез! Полный комплект! И басы, и трубы, и литавры! Все новенькое, прямо с базы!

А р т е м К у з ь м и ч. Ну-у?

Г р и ш а. Горят как золото! Теперь бы нам руководителя! Я в городе разыскал одного, да просит очень дорого.

А р т е м К у з ь м и ч. Сколько?

Г р и ш а. Сто рублей в месяц и чтоб все питание готовое.

А р т е м К у з ь м и ч. Пьяница, наверно?

Г р и ш а. Это само собой.

А р т е м К у з ь м и ч. Ну-ка, покажи свое золото. Малость умел когда-то. (Берет трубу и крутит в руках.) Был у меня в эскадроне трубач. Заиграет «Марш-марш!» — мертвые, можно сказать, поднимались. (Поднес мундштук к губам и играет. Неуверенно. Потом все четче и призывнее.) Вот бы ты чему научился, а?

Г р и ш а. Научусь, Артем Кузьмич! Мертвые, может, и не поднимутся, а живым никакого житья не будет!

А р т е м К у з ь м и ч (Фаине). О чем мы с тобой?.. Да, не позабудь передать Тимофею. В шесть. И долго-то не засиживайся тут. Испортит настроение на всю неделю. (Уходит с Гришей.)

Фаина стоит в задумчивости.

М и н е е в н а (возвращается). Ушел?.. Айда в избу, чего тут.

Ф а и н а. Посидим в холодке. Душно в избе. (Опускается на порог.)

С улицы доносится пронзительный вопль трубы.

М и н е е в н а (вздрогнула, занавешивает окно). Помру я скоро, Фаюшка.

Ф а и н а. Что зря пустое говоришь? И в прошлом году тебе это же казалось.

М и н е е в н а. А нонче помру. Верно. Томление находит. И сынки стали часто сниться. Петюня с Мишей, Васенька.

Ф а и н а. Что ты все о них да о них? Не воскреснут от твоих слов.

М и н е е в н а. Зовут к себе. Как закрою глаза, так и являются.

Ф а и н а. Ты хоть на улицу выходи. Соседи говорят — по неделе не видим. Так, конечно, мерещиться будет.

М и н е е в н а. Пете-то нонешней весной сорок семь бы исполнилось. В самую пасху я его родила. Помню, холод был. Река лед ломала. Васютка с Мишей, бывалось, прибегут с поскотины, руки синющие. «Мама, дай хлебца, мама, дай хлебца». Скотину в том году, чуть снег сошел, выгнали на луга… (Помолчав.) Уж какие смиренные росли. Не то чтоб задраться, скандал увидят — сторонкой обойдут. А вот…

Ф а и н а. Так ведь война-то какая была! Не у одних нас погибли.

М и н е е в н а. В других семьях хоть кто-нибудь пришел. Инвалидиком, калекой разнесчастным. А тут… все трое. Как привиделись.

Фаина поднялась, чтоб уйти, но в голосе матери зазвучало что-то предостерегающее.

Ты знаешь ли на гари старую сосну?

Ф а и н а. А то нет! Каждое лето туда по малину ходим.

М и н е е в н а. Какой пожар там был. Весь лес кругом спалило. А вот она… стоит.

Фаина выжидающе смотрит на мать.

Так и у нас в роду. Потомство полегло. Все начисто. А вот ему… старому корню… ничего не делается.

Ф а и н а. Так уж и все? А я?.. Меня-то забыла. Аль я не полозовского роду?

М и н е е в н а (долго и пронизывающе смотрит на дочь). Ты уже наказана, Фаюшка.

Ф а и н а. Наказана? Как?.. (Поняла и натянуто засмеялась.) Ох уж и наказание! Да кто нынче из мужиков не выпивает? Разве тот, у кого денег нет да кому не подают. И хочется тебе, мама, всякую ерунду собирать. Страхи-то какие!

М и н е е в н а. Ты, Фаюшка, чем попусту-то храбриться, детей понадежнее храни.

Фаина насторожилась.

Верушка-то уж которую неделю животиком мается. А Митя день-деньской у воды пропадает.

Ф а и н а. Что же мне, работать бросить да за каждым их шагом следить?.. Нынче бабам-то некогда у окошка сидеть да на улицу глядеть. Где мужики, там и мы. И у кого дети не болеют? Кому удалось вырастить-то без этого?

М и н е е в н а. Четверо у меня вас было. Четверо.

Ф а и н а. Ну и что?

М и н е е в н а. Хворь да увечье — не главная беда. Кабы только это, так уберегла бы я всех.

Ф а и н а. Перестань! Слышала уже!

М и н е е в н а. Не жалел он вас, не любил. Беспощадность отцовская всему причиной.

Ф а и н а. Неправда!

М и н е е в н а. Ты вот за него горой. Словом обидеть не дашь. А кто мои обиды сосчитает?.. Сколько я перетерпела, чтоб на ноги вас поднять? А много ли он сделал? На той войне пять лет пропадал. Сама пахала, сама в извоз ходила. Худо ли, плохо ли, а хозяйство сберегла, не растеряла.