1

Я — Ингель[15] и в прямом смысле слова спустилась с неба.

Но не так, как следовало бы, не прямо на землю, а на дерево. Высоченная попалась ель. Глубоко в чаще. Я достала из-за голенища сапога финку. Перерезала стропы. Те самые шнуры, на которых лишь несколько мгновений назад держалась в небе. Две стропы оставила целыми и с их помощью сползла на землю. Котомка была привязана к животу.

Еловые лапы царапались. Я шлепнулась на толстый комель. Всем телом неловко навалилась на подвернувшуюся руку. Это причинило адскую боль.

Что-то подозрительно треснуло. Я выхватила пистолет. Попыталась взглядом пронизать лес. Ничего не было видно. Лишь попискивали в ночи сонные птицы.

И другая девушка приземлилась счастливо. Нашла меня. Спросила:

— Что делать? Не могу парашют с дерева снять.

— Я тоже не могу.

Отсюда надо было уматывать. Немедленно.

Нас плотно обступали ели. Ветки свисали до земли.

— Ты знаешь, в какую сторону нам идти? — спросила Труута.

— Нет, откуда мне знать! Я же не бог! Я всего только Ингель.

Она посветила на карту карманным фонариком. Карта была эстонская, довоенная. Мы попытались определить свое местонахождение. Ни черта не определили. Двинулись по компасу напрямик через лесную чащобу. Ветви тыкались в лицо. Растопыренные, как оленьи рога. Шелк паутины тянулся за нами. Мы брели по колено в папоротнике. Потом закопали комбинезоны, шлемы и ветрозащитные очки под сломанным деревом. Сверху заложили яму мхом и засыпали обломками веток.

Шли долго.

Стало накрапывать.

Под утро выбились из сил. Отдыхали под елью. С веток капало за шиворот. Мы вздрагивали даже от шороха птичьих крыльев. Рука болела.

От земли шел запах тмина.

— Чувствуешь? — спросила я.

— Что?

— Запах тмина.

Ночь бледнела.

В рассветных сумерках наши пальто казались одинаковыми. На самом деле были разные. У меня — синее, у Трууты — коричневое. У нее с поясом, у меня с накладными карманами. Пальто американского лэнд-лиза.

Труута спросила, что я ищу. Берет я искала. Не могла нащупать его на дне мешка. Он был под запасными батареями. Под руку попались пудреница и помада.

Села на пенек. Поела шоколада. Сначала собиралась попробовать лишь один кусочек. Но когда ем сладкое, не могу остановиться, пока не съем все.

Револьвер лежал у меня на коленях. Труута сказала:

— Живой я им не сдамся. Лучше пущу себе пулю в лоб.

Я думала так же.

Чувствовала ли я страх? Естественно! Ведь знала: надо быть готовой и к худшему, что могло с нами случиться.

Небо светлело. В пелене моросящего дождя лес становился все серее. Только мох, впитывая дождевую влагу, обретал цвет и свежесть. Хотелось пить. Я ловила языком дождевые капли.

Нужно было успеть выбраться из леса прежде чем начнут просыпаться хутора. Мы то и дело отдыхали. Ноша становилась все тяжелее, силы были на исходе. Я чувствовала, как распухает рука. Не могла уже сжать пальцы.

Затем ельник перешел в кустарник. Идти стало еще труднее. Белые березки, стройные ольхи, серые осинки. Дождь лил за шиворот, стекал по спине. В свете занимающегося утра неожиданно вышли на шоссе. Оно само выстелилось нам под ноги. Только мы не знали, откуда и куда оно ведет.

Вошли обратно в лес. Спрятать часть вещей, чтобы немного облегчить ношу. Выбрали такое место, которое потом можно было бы легко найти. Труута обнаружила яму под елью с раздвоенной верхушкой. Вблизи от нее лежал приметный красный валун. Такое место должно было запомниться.

Решили оставить в тайнике запасные батареи, консервы, рафинад и сухари. Пока закапывали, комары искусали лицо и шею. Лезли в рот. Тьфу!

Труута сказала:

— Запомним — ель с раздвоенной верхушкой. Камень красный.

И вдруг!

Труута подняла палец.

— Тсс! Слушай! Слыхала?

Да, поскрипывала телега. Очень далеко. Интересно, и кто это тащится в такую рань?

Быстренько привели в порядок свои сумки. Труута проворно, я одной рукой. Берет нашелся. Труута спрятала передатчик на дно сумки под одежду. Она тревожилась: не повредился ли передатчик.

— Почему ты так думаешь?

Слезая с дерева, Труута упала, и мешок с передатчиком ударился о землю. Ох, беда!

— Будем надеяться, что не повредился, — сказала я. Это ее немного успокоило.

Поскрипывание телеги стало слышнее.

Мы продрались сквозь кустарник. Выбежали на дорогу. Увидели: издалека приближалась лошадь. В телеге сидела женщина.

Поплелись по дороге в ту же сторону, куда ехала телега. Словно две хромоногие калеки. Когда женщина в телеге догнала нас, я сказала ей:

— Здравствуйте, хозяйка.

— Здравствуйте, — ответила она и хотела было проехать мимо, но любопытство пересилило. Спросила: — Куда путь держите?

Я ответила, что в ту же сторону, куда и она. Женщина остановила лошадь. Спросила, тяжелые ли у нас узлы.

— Кладите в телегу, — предложила она.

Я пояснила, что мы хотели немного передохнуть.

— Откуда же вы идете?

— Из Тарту.

Женщина спросила тревожно:

— Опять бомбили, что ли?

Я ответила:

— Решили уйти. Хватит шуток! Верно?

Женщина позволила:

— Садитесь в телегу.

Ехала она на мельницу. Два мешка с зерном были прикрыты соломой. Я спросила, на какую мельницу она едет.

— В Лиллвере, — ответила она.

Я едва сдержала радостное восклицание: мы случайно нашли правильную дорогу. И теперь находились на безопасном расстоянии от места приземления.

С погодой нам тоже повезло: дождь смыл следы.

Женщина наклонилась вперед, чтобы стегнуть лошадь. По обеим сторонам дороги все еще был лес. Женщина поинтересовалась, к кому мы идем. Сначала мне в голову не пришло ни одной фамилии. Наконец сообразила, сказала:

— К Каскам.

Не было сомнений, женщина спросила просто так, чтобы скоротать за разговором путь.

— У меня тоже есть один знакомый Каск, — сказала она. — Его Яаном зовут.

Я покачала головой: такого, мол, не знаю. Хозяйка согласилась:

— Откуда же знать-то. Их по всей Эстонии полно. — И она рассмеялась: мы как раз проезжали мимо двух берез[16].

Она принялась рассказывать про того Яана Каска. Что его жена заболела чахоткой. Яан отвез ее в санаторий. Но как только вернулся и распряг лошадь, посадил свинью на откорм. Чтобы зарезать на поминки. И не откладывая стал подыскивать себе новую молодуху. Пообещал, что вызовет оркестр Джона Пори из самой столицы. Играть на свадьбе.

— Померла жена-то? — поинтересовалась я, побуждая ее говорить. Пусть болтает! Тогда ей будет не до вопросов.

— Да, померла.

— И он взял себе новую?

— Яан-то? Да никто за него не пошел.

— Почему?

— Кому же захочется?

Женщина объяснила все подробно: в доме и следов уюта не осталось. В комнатах кучами яблоки и картофель. На столе и на стульях лежат тыквы. Ключи висят в задней комнате под присмотром Яана. Каждый кусок он учитывает, каждая вещь у него на счету и под замком. Зато особенно он гордится самодельными корытами для свиней. А еще он хвалится, будто строил себе самолет. Только собрать его ему не разрешили.

Эстонец, и дела его неисповедимы. Поэтому я сказала:

— А вдруг он правду говорил?

Ветер угонял тучи и пригонял обратно.

— Где вы работаете? — спросила женщина.

— Я-то?

— Да, ты.

— В кафе. Официанткой.

— В каком же?

— У Вернера.

— Ах, у Вернера? А другая?

Я подумала: лучше, если будет отвечать одна из нас. А то еще станем говорить вразнобой.

— Она парикмахерша.

Женщина обернулась, хотела получше рассмотреть другую девушку.

— Немцам локоны выкладываешь?

— Нет, она только завивает щипцами усы, — сказала я.

Дорога шла в гору. Кончалась в воздухе.

Когда телега взобралась на гребень холма, внизу опять было видно все то же самое: лес по обеим сторонам дороги.

Навстречу шел солдат.

Со штыком на поясе, с палкой в руке. Когда подошел совсем близко, я увидела погоны. Сжала в кармане рукоятку пистолета.

Женщина захихикала.

— Ишь, немец идет. Ходил в деревню. Котовать.

Солдат прошел мимо, помахивая очищенной от коры палкой. Ах вот, значит, как выглядит оккупант? Совсем молокосос!

Женщина рассказывала громко: в Тарту на еврейском кладбище немцы сжигали трупы. Весь свет провоняли.

— Сказывают, русские взяли Нарву и наступают дальше. Не знаешь, правда ли? — спросила она у меня.

Я пожала плечами.