Н а т а ш а. Читала.
А р к а д и й. Что сделали подлые ляхи со старым Тарасом из-за неверного сына Андрия, помнишь?
Н а т а ш а. Разве в Красной Армии больше воевать некому? Ты же еще совсем мальчик… (Всхлипывает.) Мальчишка-мальчиш… Тебе всего четырнадцать.
А р к а д и й. Неправда! Не всего четырнадцать, а уже четырнадцать. И тебе не всего десять, а уже десять. Дело не в годах, а в убеждениях. Если есть у человека убеждения, он и в десять взрослый, а нет — так он и в сорок еще дитя.
Н а т а ш а. Ну скажи, скажи: какие у тебя убеждения?
А р к а д и й. «Мы наш, мы новый мир построим»!
Н а т а ш а. Все ты врешь. Это не убеждения, это песня. Нет у тебя убеждений. Ты еще этим летом в пиратов играл, корытом командовал: «Полный вперед! Полный вперед!» А потом — бултых в воду. Я сама видела.
А р к а д и й. Ну что же, что играл? Игра убеждениям не помеха. Зато в остальное время я патрульную службу нес, меткой стрельбе учился, в укоме работал.
Н а т а ш а. Что ты улыбаешься, Аркаша? Что ты все время улыбаешься? Тебе весело?
А р к а д и й. Время идет веселое, отчаянное идет время, пташка-Наташка, оттого и весело. Если не отдашь сапог, я сейчас прямо так, в одном уйду. Вот ей-богу, уйду. (Берет мешок, идет к двери.)
Н а т а ш а. Я закричу. Громко закричу. Разбужу маму.
А р к а д и й. Это будет очень глупый поступок с твоей стороны. Я все равно убегу в Красную Армию. Не сегодня, так завтра или через неделю, а тебя всю жизнь буду презирать как неверного человека, труса и предателя. И папочке обо всем расскажу. Он тоже будет тебя крепко презирать. А так, когда мы победим мировую буржуазию, я вернусь в Арзамас красным командиром на сером в яблоках коне, посажу тебя на седло впереди себя и повезу по улицам на зависть всем арзамасским девчонкам. И каждому встречному буду говорить: «Это моя сестра Наташа — верный человек, на нее можно положиться в трудную минуту». (Незаметно отбирает у Наташи сапог, надевает.) А сейчас ты ляжешь спать и до утра ни слова не скажешь маме. Утром она найдет письмо и сама все узнает. Наш эшелон будет уже далеко, за Ардатовом. Не плачь, Наташка, прощай! (Забирает мешок, уходит.)
Н а т а ш а (ей хочется закричать громко, во весь голос, но она крепится и только повторяет шепотом). Мама… Мама… Мама…
Темнота.
Шаг атакующих…
Барабан…
Громче! Громче!
Ударили выстрелы. Покатилось грозное «Ура-а-а!».
Бой.
1941 год. Август. Деревня Андреевичи. Бывшая помещичья усадьба. Комната во втором этаже — та же, что в первом воспоминании. Сваленные грудой парты. Разбросанные в беспорядке вещи. До прихода немцев здесь была школа, потом жили немецкие солдаты. За окнами треск выстрелов, разрывы гранат — в деревне идет бой. Вбегают Г а й д а р и П у л е м е т ч и к. Гимнастерка на Гайдаре грязная, разорванная, лицо в пороховой гари, на шее немецкий автомат. На спине он тащит пулемет «максим». В руках у Пулеметчика коробки с лентами.
П у л е м е т ч и к (пытается взять у Гайдара пулемет). Давайте помогу!
Г а й д а р. Пусти! Я сам! (Тащит пулемет к окну, устанавливает на подоконнике.) Ленту!
Пулеметчик заправляет ленту в «максим».
(Стреляет. В перерыве между короткими очередями поет.)
Заводы, вставайте!
Очередь.
Шеренги смыкайте!
Очередь.
На битву шагайте, шагайте, шагайте!
Очередь.
П у л е м е т ч и к (указывая в окно). Вон там, за кустами, возле хаты…
Г а й д а р. Считай! Сколько?
П у л е м е т ч и к. Человек десять…
Г а й д а р (стреляет). Теперь считай!
П у л е м е т ч и к. Двое бегут…
Г а й д а р (стреляет). Теперь!
П у л е м е т ч и к. Да вы кто? Пулеметчик?
Г а й д а р. Я писатель. Говорят тебе — писатель.
П у л е м е т ч и к. Брешете! Вы пулеметчик. Мамочки, какой пулеметчик!
Г а й д а р (стреляет. В перерыве между очередями поет).
Точнее прицел. Заряжайте ружье.
Очередь.
На бой, пролетарий, за дело свое!
Очередь.
На бой…
Пулемет умолк.
Патроны давай.
П у л е м е т ч и к (шарит по коробкам). А, черт! Все… Сейчас! (Убегает.)
Гайдар смотрит в окно. Нетерпеливо оглянулся, окинул взглядом комнату… Только теперь узнал: та самая! Медленно, осматриваясь, прошелся по комнате.
Он вспоминает…
Смолкли все звуки. Тишина. Чуть слышно запела мандолина: «Во поле березонька стояла…» Изменилось освещение — тогда был вечер. Стремительно распахнулась дверь, вбежал А р к а д и й. Шинель нараспашку, в руке маузер.
А р к а д и й (подбежал к окну, смотрит в бинокль, кричит вниз). Гей! Гей! Сергунок! Дубовую рощу, что за рекой, видишь? Скачи к ней напрямик, через поле. Перехвати Онищенко. Скажи, пусть возвращаются. Скажи, я приказал. А то оторвутся далеко, как раз напорются на засаду. Дуй! Аллюр два креста!
Свист. Удаляющийся топот копыт. Аркадий смотрит в бинокль. Уловил какой-то подозрительный звук внутри комнаты. Обернулся. В руке маузер. Их взгляды встретились…
Пауза.
Смотрят друг на друга сначала с недоумением, потом с любопытством… Лица тронули улыбки…
Аркадий улыбается открыто, радостно. Гайдар — задумчиво, чуть-чуть грустно.
Г а й д а р. Здорово, Аркашка!
А р к а д и й. Здравствуйте, Аркадий Петрович!
Г а й д а р. Воюем?
А р к а д и й. Воюем. Что это у вас за орден, Аркадий Петрович? Гражданский?
Г а й д а р. Нет, Аркашка, военный. Я его за книги получил. За то, что воспитывал краснозвездную гвардию.
А р к а д и й. А что, Аркадий Петрович, небо по-прежнему усыпано пятиконечными звездочками?
Г а й д а р. По-прежнему, Аркашка.
А р к а д и й, А хотели бы вы опять стать молодым. Начать свою жизнь сначала?
Г а й д а р. Ты, конечно, думаешь, что я потрепан жизнью, стар и болен… А на самом деле я — самый счастливый человек на свете. Я честно жил, много трудился и крепко любил эту большую прекрасную землю, которая зовется Советской страной. Это ли, Аркашка, не счастье! И на что мне жизнь иная? Другая молодость? Когда и моя прошла трудно, но ясно и честно.
Вбежал П у л е м е т ч и к с новыми коробками патронов.
Вместе с ним в комнату опять ворвались звуки боя.
Гайдар вернулся к действительности, но Аркадий не исчез, он остался рядом с Гайдаром, невидимый для Пулеметчика.
Пулеметчик бросился к окну, заправил новую ленту в пулемет. Гайдар взялся за ручки пулемета.
Аркадий осторожно отстранил его. Гайдар уступил ему место у пулемета.
Аркадий стреляет. Сквозь треск пулемета, сквозь грохот боя пробиваются цокот копыт и песня. Запевала выводит высоко и четко:
Во поле береза стояла.
Во поле кудрявая стояла.
Отряд подхватывает весело, лихо, с присвистом:
Э-эх, люли-люли, стояла!
А-ах, люли-люли, стояла!
Строчит пулемет.
З а н а в е с.