Вся следующая неделя прошла в хлопотах. С утра Маша уезжала в университет, предварительно сдав Анютку с рук на руки воспитательнице в детском саду. Сантош тоже убегал на целый день. Встречались они только вечером. Маша радовалась, что профессор не сердится на неё, а наоборот, даже рад, что у них с Сантошем так хорошо всё сложилось. Насчёт замены он её успокоил, заверив, что пригласит преподавателя с кафедры истории, такая возможность есть. Но Маша пока не увольнялась — всё не могла решиться. У Сантоша тоже дела шли неплохо. Работники посольства старались всеми силами ему помочь, на квартиру тоже уже имелись покупатели.

В следующую субботу было решено навестить родственников Сантоша, дедушку и бабушку, родителей Галины Николаевны. Сантош хотел взять напрокат машину, чтобы до деревни в Воронежской области добираться с удобствами, но Маша отговорила, прекрасно представляя состояние дорог в сельской местности. Не хватало ещё застрять где-нибудь посреди бескрайних заброшенных полей или вообще разбить прокатную машинёшку. Нет уж, они поедут обычным рейсовым автобусом, водителю которого наизусть знакома каждая яма на дороге.

Несмотря на то, что Анютка просилась с ними в поездку, да и Сантош не возражал, Маша решила, что не потащит ребёнка к незнакомым людям. Она и сама-то робела, не зная, как её встретят.

В пятницу Ольга Васильевна забрала Анютку к себе сразу из садика, а Маша, вместе с встретившим её Сантошем, решила пробежаться по магазинам — ехать к будущим родственникам с пустыми руками она сочла неудобным. Сантош недовольно фыркал и пожимал плечами, но покорно поплёлся с ней в ближайший торговый центр. Спрашивать его совета было бесполезно, поэтому Маша, на свой страх и риск, сочла, что нужно закупить что-то из продуктов, а также недорогие подарки. Так что домой они возвращались, нагруженные пакетами и под бурчание Сантоша, сравнивавшего себя с буйволом.

Переступив порог квартиры, он резко примолк глядя на Машу, и она заметила, как заблестели его глаза. Женщина насмешливо приподняла брови: — что, мой хороший? Ты уже не тягловый буйвол?

Бросив пакеты на подставку для обуви, он сгрёб её в охапку, привлёк к себе и выдохнул в волосы: — я только сейчас вспомнил, что мы целый вечер и всю ночь будем одни! Всё же присутствие ребёнка, даже крепко спящего, вынуждает держаться настороже! Но сегодня… — не договорив, он принялся её целовать, и Маша с удовольствием закинула руки ему на шею, с наслаждением отвечая на поцелуи, зарываясь пальцами в густые жёсткие волосы на затылке, слушая его тяжёлое дыхание и вдыхая такой родной, чуть острый запах разгорячённого, ждущего мужского тела.

Утром встали рано, чтобы успеть на первый автобус до Воронежа. С трудом открыв глаза на звон будильника, Маша побрела в ванную. Она чувствовала усталость во всём теле, приятную — созналась себе с некоторым смущением. Вернувшись обнаружила, что Сантош опять уснул. Она осторожно присела на постель, разглядывая мужчину, так неожиданно, так внезапно затмившего для неё всё, что она считала важным: учёбу, работу, друзей, даже родителей. Он бесцеремонно ворвался в её жизнь, ни секунды не сомневаясь, что отныне они связаны навеки. Она любила в нём всё: жёстко очерченный рот, высокие скулы, твёрдый упрямый подбородок…

— Р-р-р!! — с рычанием он взвился в воздух, и вот она уже барахтается под ним, придавленная тяжёлым телом, а его руки торопливо комкают подол ночной рубашки.

— Сантош! Нет! — Маша упёрлась руками в его грудь, сопротивляясь из последних сил, задыхаясь от смеха, в то время как он провёл гибкими пальцами по её голым рёбрам, отчего она взвизгнула, дёрнулась и… почувствовала, как его плоть вошла в неё; её сопротивление ослабло, ощущение единения с ним, нежности. сладостного обладания его телом захлестнуло Машу и она смогла лишь невнятно пробормотать: — но, Сантош, нам ведь надо на автобус!

Он оторвался от её губ, прижался щекой с отросшей за ночь щетиной к её щеке и, тяжело дыша, шепнул:

— не смог удержаться. Я очень люблю тебя, счастье моё…

Конечно, на первый автобус они опоздали. Пришлось ждать следующий. Маша укоризненно поглядывала на Сантоша, а тот лишь ухмылялся. Потом нагнулся к её уху: — но ведь хорошо же у нас всё получилось, сознайся! — Маша покраснела, а нахал засмеялся, довольный.

Ехать было далеко, но скоростная трасса ещё не обзавелась ямами и небрежно приляпанными асфальтовыми заплатами, автобус плавно покачивался, и Маша, положив голову Сантошу на плечо, задремала. Он обнял её, прижав к себе, и ей стало уютно и спокойно. Она и не заметила, как уснула.

Сантош слушал её тихое дыхание у себя под ухом, и счастье переполняло его душу. Вот она, любимая, спит в его объятиях и так будет всю жизнь. Он сделает всё возможное и невозможное, чтобы она всегда с любовью смотрела на него. Он осторожно перебирал губами волосы на её голове, чутким носом зверя вдыхая её запах и наслаждаясь им.

Маша проснулась, когда автобус свернул с трассы и его затрясло на ухабах городских улиц. Она смущённо погладила Сантоша по щеке: — я тебе всё плечо отлежала, да?

Он улыбнулся: — я готов так ехать до Непала! — негромко продолжил: — ты так сладко пахнешь, я нюхал тебя всю дорогу! — Маша засмеялась, взяла его за руку:

— вставай, автобус дальше не идёт!

До деревни Весняки добирались на древнем разбитом ПАЗике. Автобус скрипел, дребезжал, но упрямо преодолевал все препятствия, возникающие перед ним на сельской грунтовой дороге. Народу было много, и все друг друга знали: здоровались, переговаривались, обменивались семейными новостями. И все с любопытством поглядывали на Машу и Сантоша.

Через полтора часа выматывающей душу тряски, они, наконец, вылезли из автобуса, который покатил-покряхтел дальше, а Маша и Сантош остались на тихой деревенской улице, заросшей мягким мятликом и вездесущим одуванчиком. Пяток кур рылись в пыли у ближайшего забора, озабоченный петух настороженно разглядывал незнакомцев. Улица была пуста, лишь издалека едва слышно доносились голоса.

Маша с интересом разглядывала дома по обе стороны неширокой улицы. Одноэтажные, деревянные, на три-четыре окна, все с резными наличниками, с небольшими палисадниками под окнами. Сантош, приобняв её за талию, потянул вперёд: — пойдём, уже недалеко, через десять минут будем на месте.

Вскоре они подошли к дому, выкрашенному в зелёный цвет. За облезлым покосившимся штакетником, огораживающим палисадник, виделись заросли отцветших георгинов вперемешку в обвившим их вьюнком. Сантош уверенно постучал в узкую двустворчатую дверь, к которой вели три скрипучие ступеньки. За дверью послышались шаркающие шаги, распахнулась одна половинка, и на пороге показалась маленькая, чрезвычайно полная старушка в ситцевом цветастом платье и меховой безрукавке поверх него. Она подслеповато прищурилась, глядя на них, строго спросила: — вам кого, молодые люди?

Сантош, улыбнулся: — ба, ты меня не узнала, что ли?

Та вздрогнула, часто заморгала, растерянно глядя на него жалобно сказала: — Санька, ты что ли?? — и, не дожидаясь ответа, припала к его груди, расплакалась. Привстав на цыпочки, обняла за шею: — Санюшка, дитятко, да как же это? Почто же мать-то не позвонила, не сказала, что ты к нам едешь? Дед бы в город съездил, купил что, а так нам и угостить-то тебя нечем! — обратила внимание на Машу: — да ты не один, с женой небось? — Продолжая одной рукой обнимать старушку, Сантош привлёк к себе Машу:

— знакомься, ба, это моя невеста, Маша.

— Ну-ну, — утерев слёзы, та растроганно посмотрела на женщину, — имечко-то какое хорошее — Маша! А я баба Клава, мать Галины, знаешь её, нет?

— Ты с кем там, мать? — Высокий крепкий старик появился в дверях. Глубокие морщины избороздили его лицо, а обширную лысину прикрывала старая замызганная кепка. Он внимательно посмотрел на молодых людей, и его лицо озарилось радостной улыбкой: — Санька! Внучок! Ну, здоров будь, ирбис! — Он неуклюже облапил Сантоша, сильно прижал его к себе, и Маше показалось, что старик украдкой смахнул слезу. — А девушка… — он перевёл взгляд на Машу.

— Невеста евойная, Машей зовут, знакомься, отец. А это дед Никола, детонька! Отец, значит, Галинин.