Глава 20

Маша проснулась внезапно, открыла глаза. Голова была пустой и ясной. Она даже не сразу вспомнила, что с ней случилось, а вспомнив, содрогнулась. Но сейчас она лежала на кровати в чистой, залитой рассеянным солнечным светом комнате. Бледно-жёлтые стены, белый потолок, сквозь задёрнутые кремовые шторы просвечивает яркое солнце. Окно приоткрыто, и шторы слегка шевелятся от ветерка. С улицы слышны птичьи трели и шелест листвы. У самой кровати, в глубоком кресле, откинув голову на высокую спинку, спит Сантош. У Маши сжалось сердце — такой усталый вид был у него. Отросшая щетина придавала ему бандитский вид.

Она повернулась на бок, и Сантош сразу открыл глаза, с тревогой посмотрел на неё: — как ты, моя хорошая?

Она успокаивающе улыбнулась ему: — я долго спала, да? — она села, обнаружила, что одета в просторную ночную рубашку: — а кто меня переодел? Я даже не слышала…

Сантош пересел к ней на кровать, обняв за плечи привлёк к себе, прижался губами к виску и выдохнул в волосы: — о, боги, я до сих пор не могу поверить, что ты со мной… Ну что же ты такая доверчивая-то? — он крепко прижимал её к себе, и Маша слышала, как бьётся его сердце, ощущала жар его тела и вдыхала его запах. Она тоже обняла его, чувствуя, как покой наполняет её душу, а пережитый ужас отступает. Он легко целовал её лоб, глаза, щёки, округлый подбородок, сбивчиво шепча: — люблю… люблю… Я убил бы их всех, кто был в тех развалинах, а потом умер бы сам…

Маша физически чувствовала его страх и боязнь её потерять. Она отодвинулась, взглянула в его лицо, разгладила пальцем страдальчески сведённые брови: — Сантош, ну что ты? Всё кончилось, мой хороший. Мы сейчас поедем домой, да? Я хорошо себя чувствую. Кстати, где мы?

Он виновато скривился, вздохнул: — чуть позже. У меня здесь ещё есть незаконченные дела. — Она только сейчас увидела, что он одет в просторную хлопковую рубашку и такие же брюки, всё светло-зелёного цвета, — да, ты уже догадалась, что мы в госпитале у отца. Он просил его позвать, когда ты проснёшься. — Сантош нажал кнопку в изголовье кровати. Послышались торопливые шаги, в комнату заглянула девушка в такой же, как у него, одежде. — Сообщите господину Пракаш Малла, что госпожа проснулась. — Бросив на Машу любопытный взгляд, девушка исчезла, а через несколько минут, стукнув в дверь, вошёл озабоченный Джайя:

— Маша, как вы себя чувствуете? Я думаю, вам нужно задержаться в госпитале. Мы вас обследуем и, думаю, проведём курс лечения.

Ей стало смешно: — Джайя, от чего вы меня лечить собрались? Я совершенно здорова! — Сантош молча, тихо поглаживал её руку, а Джайя презрительно фыркнул:

— вас морили голодом, ваша нервная система пережила чудовищное потрясение, — нет, я не могу отпустить вас из госпиталя, пока вы не будете должным образом пролечены!

Маша беспомощно посмотрела на Сантоша: у того на губах мелькнула тень улыбки, но сказать он ничего не успел. Дверь открылась, и в комнату торопливо вошли Галина Николаевна и Майя. Девушка смотрела на Машу круглыми испуганными глазами, а женщина, шагнув к кровати, крепко обняла её: — милая, слава Богу, всё обошлось! Тех фанатиков сейчас допрашивают. И, Джайя, в приёмном покое тебя ждёт полицейский. Он хотел бы поговорить с Машей, но его без твоего разрешения не пускают.

Джайя нахмурился: — нет, никаких бесед! По крайней мере, пока Мария не будет к ним готова, — он, всё такой же нахмуренный, вышел из комнаты и в коридоре послышался его удаляющийся голос, что-то выговаривающий персоналу.

Маше пришлось задержаться в госпитале на неделю. Сантош каждую свободную минутку проводил около неё. Она даже удивлялась, как много им нужно было сказать друг другу. Они скучали, стоило им расстаться лишь на час. Совершенно незаметно он вошёл в её жизнь, стал неотделимой её частью. Маша страшилась предстоящего разговора и малодушно откладывала его, а Сантош был уверен в их совместном счастливом будущем.

Ей, всё же, пришлось встретиться с полицейским, который занимался расследованием деятельности секты тачо. Секта была запрещена много лет назад, но всё же, время от времени, её последователи попадали в поле зрения полиции.

Успокоившись, Маша долго обсуждала с Сантошем увиденное в храме. Теперь ей казалось, что появление богини Кали Юга — всего лишь галлюцинация, но ведь жрец кем-то был убит? Она отчётливо помнила его голову в руках богини. Хорошо, что встреча с полицейским состоялась спустя несколько дней, что дало возможность тщательно продумать то, о чём можно рассказать представителю власти. Мужчины Пракаш Малла вместе с Машей обговорили все мелочи, всё, что необходимо было утаить. Само собой, нельзя было рассказывать об эффектном появлении снежного барса. О богине решили также умолчать. Всё прошло гладко. Полицейский доверительно поведал им, что задержанные лопочут о громадном ирбисе, который спас девушку от смерти, а также о явлении самой четырёхрукой Кали Юга, которая оторвала голову жрецу. Но, конечно, всё это — результат воздействия галлюциногенов, содержащихся в дыме сжигаемых ароматических палочек, вследствие чего фанатики обезумели и сами убили жреца, а также искалечили одного из членов секты, содрав с его лица кожу чем-то, что действительно напоминало здоровенную лапу кошки, при этом несчастный полностью лишился глаз.

Маша переглянулась с Сантошем, который настоял на своём присутствии во время беседы. Ей даже стало немного жаль Ашвина, который ослеп и теперь не сможет ходить в горы, о чём она и сказала Сантошу. Тот насупился и довольно резко ответил, что слепота — это ещё малое наказание, которое заслужил бывший проводник.

Полиция больше не беспокоила её, и Маша вздохнула с облегчением: всё же лгать или просто умалчивать о некоторых событиях, случившихся в храме, было очень неловко.

Несколько раз Сантош, заявляясь к ней в палату госпиталя, сообщал, что намерен остаться на ночь. При этом его дыхание становилось тяжёлым, а глаза предвкушающе блестели. Маша чувствовала, как от этого взгляда всё тело у неё наливается жаром, она краснела и опускала глаза, а он насмешливо хмыкал и подталкивал её к постели. Но, всё же, ей удалось убедить его, что будет очень неудобно, если в комнату войдёт медсестра и застанет их в самый пикантный момент, тем более, что дверь не запиралась. Он, страдальчески вздохнув, неохотно согласился, за что был награждён ласковой улыбкой и нежным поцелуем.

Иногда забегала Майя, смущённо мялась, прежде чем спросить: — у вас с Сантошем любовь, да? А когда вы поженитесь? А ваш ребёночек сможет оборачиваться ирбисом?

Маша не знала, что отвечать девушке, отводила глаза и старалась опередить её вопросы, расспрашивая о колледже, о друзьях, о дальнейших жизненных планах.

Наконец-то неделя закончилась, и Сантош привёз Машу домой. Она снова позвонила родителям и расплакалась, неожиданно для себя, когда мать отдала телефон Анютке. Дочь, торопясь и путаясь в словах, рассказывала о друзьях из детского сада, о том, что она очень-очень сильно соскучилась и деда обещал, что обязательно возьмёт её в аэропорт встречать маму. Маша, улыбаясь, слушала родной голосок и не замечала, что по щекам текут слёзы.

Сантош, нахмурившись, молча наблюдал за ней. Она закончила разговор и, протянув ему телефон, вытерла щёки тыльной стороной руки. Виновато сказала: — сама не знаю, почему это я вдруг разревелась…? — Он привлёк её к себе, потёрся губами о волосы:

— это наступила разрядка. Всё же тебе довелось многое пережить. Да и скучаешь по дочери, конечно. Потерпи чуть-чуть, милая. Скоро мы заберём её к себе.

Маша поняла, что нельзя и дальше откладывать разговор. Вздохнув, она выпрямилась, мягко сказала: — Сантош, я не могу выйти за тебя замуж… прости… — почувствовала, как он окаменел. Она, не глядя на него, закусила губу, чтобы снова не расплакаться. Он порывисто встал, подошёл к окну, невидяще глядя в сад глухо спросил: — что случилось, Маша? Ты разлюбила меня? Когда успела? Или лгала, когда говорила, что любишь? — Он повернулся, глядя на неё в упор потемневшими от злости глазами.

Маша тоже разозлилась, резко ответила: — представь себе, я говорила правду! И я не разлюбила тебя, но женой твоей не стану! Что я буду делать здесь, в Непале? Чем заниматься, можешь ты мне сказать?