— Пожалуй, я пойду умываться, пока Анютка спит, — Маша сделала вид, что не заметила материнского взгляда.

Она долго плескалась в ванной, а когда вышла, Александр Николаевич уже уехал на работу. Маша решилась: — мама, я влюбилась там, в Непале.

Мать замерла с тарелкой в руках: — но… Маша, он же азиат?? И, наверно, он э-э-э, не… белокожий??

— Нет, не белокожий! — Маша почувствовала, как раздражение захлёстывает её. Она никогда не задумывалась о цвете кожи Сантоша. Он был родным, любимым, всё понимающим, знающим всё и обо всём. А ещё, — она внутренне усмехнулась, — самоуверенным, нахальным и бесцеремонным типом. Но она любила всё это в нём! А его кожа, — сладостный жар прихлынул к её щекам, — его кожа была гладкой, шелковистой, с перекатывающимися под ней мускулами, и она любила просто прикасаться к ней, медленно проводить по его телу ладонями, чувствуя его напряжение и нарастающее возбуждение.

— Он смуглый, мама. И, кажется, ты считаешь, что непальцы сродни обезьянам и прыгают по деревьям? Это не так, уверяю тебя. Сантош — врач-педиатр, он закончил университет в Англии, его семья владеет самым крупным и современным госпиталем в Непале!

— И что теперь? — мать настороженно смотрела на неё, — ты уедешь к нему? А как же Анютка?

— Нет, не уеду, — Маша грустно улыбнулась, — там не нужны этнографы, а я не собираюсь бросать науку. Мне нечем там заняться, а быть домохозяйкой я не хочу. Да и вообще… разные мы с ним.

— Но, может быть, он приедет в Россию? У нас же полно иностранцев! Все получают гражданство, кто хочет, конечно. Работают?

— Он не сможет жить здесь, мама, есть определённые обстоятельства, по которым ему нельзя уезжать из Непала.

— Ну да, — мать фыркнула и отвернулась, — у всех у них обстоятельства! В виде жены и детей!

— Мама, он ирбис! Снежный барс — оборотень! — Маша закусила губу. Признание вырвалось неожиданно. Просто ей стало обидно за Сантоша, несправедливое обвинение матери больно ранило её.

Ольга Васильевна выронила из рук тарелку, ошарашенно глядя на дочь: — Маша, ты что?! Оборотней не бывает!!

— Бывает, мама, ещё как бывает! — Маша невидяще глядела перед собой: — Сантош — самый настоящий снежный барс. И именно в этом облике он вытащил меня из пропасти, когда нас накрыло лавиной.

А-а-а… — Ольга Васильевна опустилась на табуретку, растерянно глядя на дочь, — но ведь оборотни существуют только в сказках! И они людей жрут!!

— Мама, сейчас я не хочу о нём говорить. Ты же видишь, я приехала домой, я здесь, с вами и не собираюсь возвращаться в Непал. Давай, не будем пока говорить о Сантоше, правда, мне очень больно! — Маша умоляюще смотрела на мать, а слёзы уже наворачивались на глаза. Ольга Васильевна присела рядом, обняла её за плечи, привлекла к себе:

— Что же ты на мужиков-то какая у нас несчастливая? Один был дурак-дураком, второй вообще… со странностями. Не плачь, Машенька, всё образуется, перемелется. Ты ещё встретишь свою половинку! Ты у нас красивая, не злая, не склочная, никто и слова плохого о тебе не скажет. Не плачь, доченька. Вон, слышишь, Анютка завозилась, сейчас побежит нас искать! — Действительно, по полу коридора прошлёпали босые ножки, а потом тёплая, сладко пахнущая сонным ребёнком, дочь с восторженным визгом бросилась Маше на шею.

Разговор о Непале всё же состоялся вечером, после ужина, когда приехал с работы Александр Николаевич, была перемыта посуда и переделаны все домашние дела.

Маша рассказала родителям всё: о землетрясении, сходе лавины, своём счастливом спасении, семействе Пракаш Малла, похищении Сантоша и его поисках, страшных погребальных кострах на берегу священной реки, Лишь об одном событии она умолчала — праздновании дней Кали Юги. Ничего не сказала она и об их с Сантошем любви, потому что всё кончено, они расстались навсегда, а её воспоминания пусть останутся с нею.

С трудом, но отец с матерью, кажется, поверили в существование оборотней. По крайней мере, отец спросил, превращается ли в ирбиса Джайя, и как к этому относится его жена. Маша сказала, что Джайя превращаться в барса почему-то не может, а вот дед Сантоша, господин Ари, тот да, может принять облик зверя. Рассказала она и о том, что жена Джайи и мать Сантоша — русская женщина, её родители живут в деревне под Воронежем.

Жизнь вошла в привычную колею. С утра — в университете. Или лекции, или библиотека. По приезду из Непала в профессора Рубинштейна словно бес вселился! Его энергичности позавидовал бы и тридцатилетний. Он загрузил Машу так, что ей и вздохнуть было некогда. В результате она вела занятия со студентами, готовилась к сдаче экзаменов и одновременно писала сразу две статьи для научного журнала.

Вечером, по дороге домой, забрав Анютку из садика, она рассеянно слушала её болтовню, не забывая отвечать на многочисленные «почему» и «зачем». Загруженные пакетами с продуктами, они приходили домой.

Иногда звонили родители или она сама звонила им, и Маша рассказывала о прошедшем дне, об Анютке. Если говорить было не о чем, тогда обсуждали погоду. Она понимала, что родителям достаточно лишь слышать её спокойный голос, знать, что у неё всё благополучно.

Лишь вечером, уложив дочь в постель и прочитав обязательную сказку, она оставалась наедине со своими мыслями. Машу ужасало, что она охладела к науке. Всё, чем она занималась сейчас на кафедре университета, она делала автоматически, потому что так было нужно, потому что этого от неё ждали окружающие. Но ей самой вдруг стало всё это неинтересно. Думать о Непале было больно, потому что сразу же приходили мысли о Сантоше. Она не хотела вспоминать их ночи, наполненные нежностью и любовью, их прогулки и разговоры, когда один с полуслова понимал, о чём хочет сказать другой. Она ощущала в душе пустоту, которую не могла заполнить ни каждодневная забота о дочери, ни беспокойство о грядущих экзаменах. Маша надеялась, что время вылечит её боль и сгладит воспоминания, но проходили месяцы, а любимое лицо всё стояло перед глазами и, порой, она просыпалась со слезами на глазах.

Наконец она призналась себе, что тоскует по Сантошу, ревнует его неизвестно к кому, потому что ясно, что рано или поздно, он женится и забудет её.

Прошёл Новый Год, а за ним и подоспела сдача кандидатского минимума. Всё прошло благополучно, всё же Маша любила свою науку — когда-то! Но позднее к ней подошёл Марк Авдеевич и озабоченно сказал: — Мария Александровна, у вас что-то случилось? — она сделала непонимающее лицо, тогда он пояснил: — мне всё время кажется, что вы в мыслях где-то далеко. Порой у вас бывает совершенно отсутствующий вид. — В то раз она отговорилась общей усталостью, и профессор сочувственно повинился, что, кажется, он слишком её загрузил. Но Маша-то знала, что её гложет тоска по несбывшемуся.

Родители предлагали ей взять путёвку и в каникулы съездить с Анюткой куда-нибудь на море, но ей и этого не хотелось. Тогда они уехали сами, прихватив внучку и оставив Машу хозяйничать на даче. Она уехала туда, проводив родителей и дочь, но делать ничего не стала, какая-то апатия навалилась и свет был не мил. Позднее, всё же, Маша занялась прополкой и привела в порядок их небольшой дачный участок, а потом опять уехала в Москву.

Спустя несколько дней внезапно позвонил Марк Авдеевич и весело сообщил, что их приглашает на свадьбу семья Пракаш Малла.

Маша знала, что профессор переписывается с господином Ари. За время вынужденного длительного пребывания в доме старшего Пракаш Малла, Марк Авдеевич сдружился с хозяином. У них нашлись общие интересы, да и по складу характера они были похожи: несмотря на возраст — не ленивые, энергичные, полные любопытства и жажды знаний. Она никогда не интересовалась тем, что пишет господин Ари. Скрепя сердце, удерживалась от вопросов, а профессор не рассказывал. Кажется, он догадывался, какие отношения связывали Машу и Сантоша, поэтому деликатно не упоминал семью Пракаш Малла в разговорах с нею.

Стараясь, чтобы голос не дрогнул, она, как можно равнодушнее, спросила: — что, Сантош решил жениться?

— Э-э-э… Сантош… наверно… Сестра-то у него ещё маленькая, мне кажется. Вы не знаете, Мария Александровна, сколько ей лет? — профессор задумался, — как её зовут, кстати?