Глава 17
Я всегда любила рыбалку. Сказочное такое, почти нереальное состояние — сидеть ранним утром на берегу тихой Гнилухи, наблюдая, как поднимается солнце, как просыпается, исходя паром, река. Ждать карасевой поклевки, ежась от утренней прохлады, не совсем еще проснувшись, не осознавая до конца реальности окружающего…
Всегда на такие рыбалки меня вытаскивал соседский малец — Васюня, сейчас уже Вася, потому что подрос. Сама я не могла заставить себя рано встать — очень любила поспать утром. Но Вася был настойчивым парнем, ему веселее было рыбачить со мной, хотя и сидели мы на берегу на порядочном расстоянии друг от друга. И, само собой, не разговаривали — какие разговоры на рыбалке? Зато переглядывались и языки друг другу показывали, когда вытаскивали крупную рыбку — сковородничка. Мелких и средних осторожно снимали с крючка и выпускали — там нечего было есть.
Середина мая — пик рыбного клева. Рыба сатанеет перед нерестом, или уже отнерестившись. Такой жор грех пропускать и я уже третий день ходила на рыбалку по утрам. Оставляла себе штук шесть рыбин, а остальные разносила по соседям — тем, кому из-за работы было не до рыбалки.
Целый день ела только рыбу — наедалась за всю зиму. Мама научила меня готовить карасей в сметане. Это было просто — на подушку из тертой морковки и слегка обжаренного лука выкладывались чищенные и посоленные рыбины без голов, фаршированные жареной на сливочном масле сухой манкой. Все это щедро заливалось сметаной и ставилось в духовку — пока сметана на рыбе не зарумянится.
Я подозревала, что дело не так в рыбе, как в моем беременном жоре, который начинал просыпаться. Нужно было ехать и становиться на учет по беременности в район, но он же рванет следом… и все узнает. Последние дни Роман мелькал рядом постоянно — знакомился с соседями, что-то делал там у них, куда-то ходил с Васей и Петюней — братьями. А ночами все так же спал на крыльце и я его не гоняла. Я думала.
Я опять чувствовала… что я чувствовала? Что исчезла обида — я поняла его. Что он нравится мне — внешне точно… красивый парень. Что теперь не стыдно вспоминать… только замирает что-то внутри, рассыпается щекотно по коже. Что появилось устойчивое такое состояние — правильности, надежности моего мира, всего, что происходит вокруг меня. Нет, я еще не решилась и не решила пока ничего. Но просто жить… и то стало хорошо.
Вынимая перед обедом противень с румяными карасями из духовки, услышала шаги на крыльце. Потом скрипнула дверь, Роман осторожно ступил на кухню и сказал:
— Я просто не смог пройти мимо, не хватило силы воли — такие запахи… Ты покормишь меня, женщина? Голодный мужчина — злой мужчина.
И ответилось так же легко и просто:
— Возьми с полки в прихожей газеты — накрой стол, что в саду. Сейчас вынесу противень туда — дома душно от духовки и рыбой сильно пахнет. Там яблони… красиво сейчас.
Он уточнил:
— Что еще отнести?
— Я сама, ты еще не знаешь — где что лежит.
Почему сказала «еще» — не знала сама. Потом мы сидели под яблонями и ели карасей в сметане. Я накладывала еду ему на тарелку, резала хлеб. Подсовывала соль под руку, если вдруг покажется, что недосолено. Наливала в чашку компот, который по украинской традиции не переводился в доме. Делала все так, как мама делала для моего отчима, для папы Вани.
Это было правильно — что женщина хлопочет за столом, ухаживает за мужчиной. Это было приятно — что ему нравится еда, приготовленная мною, что он почти не отводит от меня глаз. Хвалит, не притворяясь. С удовольствием оглядывает сад. Стряхивает лепестки яблоневого цвета с одежды, убирает их из тарелки с едой…
Мы говорили много и долго. Он рассказывал о том, чем занимается, о своей семье, жизни. Я рассказала о своей способности видеть клады, о том, куда идут вырученные за них деньги.
Роман ушел, когда уже темнело. Я встретила его напряженный просящий взгляд и сказала:
— Ты иди, вечереет уже.
Он ушел только после того, как помог унести в дом посуду из сада. А у меня сил стало только помыть ее — упала и уснула, как убитая. Впервые за долгое — долгое время мне было хорошо и спокойно… и даже радостно, как-то тихо радостно…