— Не про то я сейчас… и не считаю себя правой во всем. Я готова была… я хотела и чуяла его своим. Но я понимаю — о чем вы. Он не знал, я не дала понять… но я просто не успела!
— Так он и не знает до сих пор. И, скорее всего, считает, что теперь у него вовсе нету надежды. Хотя… сколько прошло — пять дней, седьмица? Он оправлялся от ран, у него служба, дочка. Дай всему время. А еще — нужно говорить… просто говорить, чтобы понять один другого.
Тут не поспоришь. Говорить-то надо, но как говорить с тем, кто прячется от тебя? Не бегать же за ним? Я только вздохнула — время так время, но не век же? А смотреть на себя глазами Юраса я не хотела вовсе — разлучница, укравшая сына, кидающаяся, орущая, не дающая сказать слова. Он тоже не знал моих причин, хотя они были. А если все так, то что ему тогда нужно от меня, со мной? Если я такая его глазами? Сейчас даже думать не хотелось обо всем этом — устала.
Вскоре после того, как мы встали из-за стола, подошел Стас, но только за тем, чтобы пригласить меня на совет.
— Влад собирает. Посчитал, что ты уже отошла от дороги, отдохнула. И я решил оповестить сам… проводить тебя. Я подожду снаружи, Таша, поспеши — нас ждут.
Он вышел за дверь, а я метнулась к себе — ждут же, надо быстрее. И потерянно застыла… Там будут и Тарус, и Юрас. Иначе и не может быть. У нас хотят требовать отчета о походе. А за него отвечает он — командир. С самого начала и до последнего мига, не важно, что там было между…
Мне бы переживать да бояться, а я стояла и думала — во что мне одеться? Нет, рядом с Дариной я не смогу поразить своей красой…. И снова замерла — а я ведь думаю об этом уже без боли. Она в моих мыслях уже отошла в сторону и то, что было между нами с Юрасом — и хорошее, и плохое, было уже только нашим с ним…
Так что надеть? Платье или праздничную воинскую справу? Я хороша в ней — без преувеличения. Мягкие темные штаны из лосиной кожи обрисовывали ноги — стройные и ровные. Темно-зеленая рубаха из тонкого мягкого сукна доставала изгиба бедер. Будто бы и прикрывая их, но не скрывая плавной линии, что заканчивалась у нагрудника из дорогой рыжей кожи. Он стягивал стан похлеще крепкой шнуровки, а яркий узор из стальных заклепок нравился мне даже сильнее женских ожерелий. Я буду красиво смотреться в нарядном воинском облачении, вот только есть ли у меня теперь право носить его?
Мой дар оставил меня, весь выгорел там — среди вражьего стана. Он пропал, как исчезло и воинское умение — боевое ведовство. А иным оружием я не владею. Имеет ли право просто фэйри надеть воинское облачение? Я думала об этом, уже натягивая на ноги высокие сапоги на небольшом каблучке — удобные для езды верхом. Все равно я какая-то не такая фэйри, уже не совсем правильная. Скажут снять все это, тогда и сниму, а до той поры… Погляделась в высокое зеркало у стены — я нравилась себе, вот только…
Распустила и расчесала свои косы, скрутила их в тугой узел и уложила в женский плат. Концы закрепила на широком стальном обруче — он отблескивал в моих волосах, как заклепки нагрудника, как навершие боевого ножа из Дамоскла, закрепленного на поясе. Теперь все верно — я больше не ищу себе мужа. Пусть все идет, как идет. Мой опыт в этом показал, что гиблое дело было — поверить, что проклятие изжило себя полностью за одну человеческую жизнь. Очевидно, оно спряталось до поры, а потом вывернулось с другой стороны и ударило еще больнее.
Так что буду жить, как и думала, выходя из своего дома в Зеленой Балке — для своего дитятка. У меня теперь есть семья, мне и так дано много — больше, чем я ждала тогда. Что же гневить судьбу, желая еще большего? И шагнувшему навстречу Стасу я сразу сказала:
— Прости. Но с тобой я не буду. Отец прав — просто разрешить себя любить и не дать ничего взамен подло. Ты достоин любви — самой горячей и сильной. Достоин, как никто. Не говори только ничего, не надо — я знаю, что ты скажешь. Время, что ты попросишь, ничего не изменит. Прости меня.
— За что мне тебя прощать, Таша? — спросил он глухо.
— За то, что не отказала сразу, что металась, не зная очевидного ответа. Что проявила слабость и в какой-то миг решилась брать, не отдавая взамен. Использовать. Прости за эту подлость, хоть и не осознанную мною тогда.
— Я знал и был готов.
— Нет, Стас. Мой ответ — нет.
Мы шли ко дворцу. Я ступала широко и легко, расправив плечи и не опуская головы. И сильно надеялась, что наконец вышла из возраста детства и юности. Возраста, когда творят глупости.
Шаги гулко отдавались в стенах дворца, извещая о нашем приходе. В зале, где всегда заседал Совет, было непривычно светло — солнце сейчас стояло со стороны череды больших окон. При входе, как и в прошлый раз, мне на шею надели кожаный шнурок с ключом — знак временного участника Совета. Тогда я просто разрешила надеть его на себя, особо не задумываясь, да и Мастер потом сказал, что в этом нет ничего плохого или страшного для меня. А сейчас я хотела знать — что это значит? О чем и спросила Стаса, с которым мы вместе вошли в зал.
— Тебе должны были сказать. Мы знаем друг друга десятилетия… доверяем и доверяемся друг другу. А новые люди, которых допускают к тем знаниям об управлении государством, которые являются тайными…
— Я понимаю, — отвернулась я, замыкаясь в себе. Опять недоверие… отсутствие веры.
— Это не показатель недоверия к тебе или к другим — Юрасу, например, — уловил мой настрой Стас, — наоборот — этот амулет настраивает вас на волну доверия и понимания. Вы доступны в своих эмоциях, открыты теперь для нас, как и мы для вас. Такое достигается годами дружбы, но сейчас мы собрались по вопросу государственной важности и тратить время на прощупывание, гадать о возможности или невозможности открыть тайное…
— Да, прости. Я поняла тебя, — я кивнула, улыбаясь, и поймала взгляд Юраса. Он смотрел на нас со Стасом, сжав губы, всматривался в мой женский плат, очевидно — не понимая с чего эти перемены. Я кивнула ему и Тарусу. У Юраса, и правда, на груди висел такой же ключ, а одежда один в один повторяла мою. Только у него хватило ума не нацепить на пояс нож, идя на совет.
Среди собравшихся я не увидела Дарины, но Владислас начал без нее. И сразу последовал вопрос к Юрасу. Я сидела и слушала, как он докладывает о том, как проходил поход, о принятых нами решениях, о том, чем они были вызваны. Понятно, что основное все знали. Сейчас будет подробный разбор.
— Наша сдача в плен была обусловлена надобностью попасть во вражий стан. Мы лишились своих глаз в нем — души наших погибших товарищей были пленены при помощи какого-то обряда. И Таше нужно было попасть туда — способ на то время был один.
Дальше слово взял Тарус и рассказал о плененных в камне душах ведунов. Он знал толк в чарах и его рассказ даже для меня объяснил то, что только угадывалось порой, о чем я точно знать не могла. Любопытно было слушать рассказ товарища о том, что мы пережили вместе с ним, только увиденное его глазами, со стороны. Потом настал мой черед, а что я могла добавить? Все было рассказано. Вот только разве…
— Тарус все сказал. Я не рассказала бы лучше, потому что была тогда не в себе и не видела ничего вокруг себя — только круговерть безумных, замученных душ. Я тогда открылась им, почти слилась с ними — мною овладело такое же безумство. Я готова была уйти с ними… уже уходила, но Тарус… он оттолкнул и у…
— Оттолкнул Юрас, я удержал, не дав упасть. Тебя выцелили… там были хорошие стрелки — в этом безумии, когда творилось такое…
— Юрас оттолкнул, — согласно кивнула я, — а потом я и вовсе выпала из жизни. Перед глазами стояли только мертвые дети. Наверное, потому что я мать, а еще — фэйри… это убивало меня. Как и то, что почти в один миг был уничтожен целый народ и сделала…
— И был спасен другой, и не только наш. Они были угрозой не только нам. И почему это уничтожен весь? Я думаю, что нашим детям или внукам еще предстоит… если оставшиеся не сделают правильных выводов. Так ты уже справилась со своими муками совести, Таша? — по-доброму улыбался мне Владислас.
— Не сразу… я тогда далеко не сразу даже мир вокруг себя увидела. Касание к мертвым живой душой… меняет душу.