Заявление Джеймса Бернама об отставке из Рабочей Партии

Нью-Йорк, 21 мая 1940 г.

Национальному Комитету Рабочей Партии:

Я вынужден поставить перед Комитетом вопрос о моем статусе по отношению к недавно основанной Рабочей Партии.

Фракционная борьба внутри Социалистической Рабочей Партии, ее завершение и недавнее основание Рабочей Партии послужили для меня лично поводом для пересмотра моих теоретических и политических убеждений. Этот пересмотр показал, что ни в каком смысле этого слова я не рассматриваю себя, и не могу позволить другим называть меня марксистом.

Я не принимаю ни один из всех важнейших постулатов, связанных с марксистским движением в его реформистском, ленинистском, сталинистском или троцкистском вариантах. Я считаю эти доктрины фальшивыми, устаревшими, или бессмысленными; в некоторых случаях они правильны лишь в такой урезанной и измененной форме, что они не могут быть названы марксистскими.

Это письмо не написано как тщательный анализ или выражение личного кредо. Но все же я желаю проиллюстрировать мое мнение несколькими примерами.

Как вы знаете, я отрицаю «философию марксизма», диалектический материализм. Верно, что я никогда не соглашался с этой философией. В прошлом я оправдывал это противоречие и шел на компромисс, объясняя это тем, что философия «неважна» и «не имеет отношения» к практике и политике. Опыт и продолжительное изучение и обдумывание убедили меня, что я был неправ, а Троцкий — и многие другие — были в этом правы. Хотя с научной точки зрения он и не имеет смысла, диалектический материализм психологически и исторически является составной частью марксизма и с разных сторон отрицательно влияет на практику и политику.

Общая марксистская теория «всеобщей истории», в том смысле что она наполнена каким-либо эмпирическим содержанием, представляется мне опроверженной новейшими историческими и антропологическими исследованиями.

Марксистская экономика кажется мне в большей части неверной или устаревшей и бессмысленной в ее применении к современным экономическим фактам. Те аспекты марксистской экономики, которые сохраняют свою ценность, по-моему не оправдывают теоретической структуры экономики.

Я не только думаю, что бессмысленно говорить: «социализм неминуем»; неверно также, что социализм является «единственной альтернативой капитализму». На основе недавнего опыта я полагаю, что новая форма эксплуататорского общества (которое я назову «управленческим строем») есть не только одна из возможных альтернатив, но и более вероятный исход нынешнего периода, чем социализм.

Как вы знаете, я полагаю, что Россию нельзя считать «рабочим государством» в каком-либо внятном смысле. И это мнение связано с другим, еще более фундаментальным утверждением: сталинизм и фашизм следует понимать как проявления тех же самых исторических сил. Я не решил еще, следует ли применить тот же вывод также к ленинизму и к троцкизму.

Я твердо и совершенно оспариваю, и Кэннон это уже давно понял, ленинскую мысль о партии — не просто сталинские или кэннонские модификации, но понимание Ленина и Троцкого. Я против теории партии, но что еще важней, против традиционного поведения, которое характеризует партию в действии. Такой ленинский тип партии кажется мне несовместимым с настоящим научным методом и настоящей демократией.

В свете такого умонастроения ясно, что я отрицаю большую часть программных документов движения Четвертого Интернационала (перенятых Рабочей Партией). Документ «Переходная программа» мне представляется — как и в то время, когда он был впервые написан — как сущая бессмыслица и отличный пример неспособности марксизма, даже в руках наиболее блестящего интеллектуального представителя этого течения, справиться с современной историей.

Эти мнения, а особенно их отрицательный аспект — то есть, в той мере в какой они связаны с отрицанием марксизма — вовсе не являются «внезапными» или эпизодическими; они не простой результат недавней фракционной схватки. Некоторые были со мной всегда. Многие мнения я пестовал уже несколько лет. Остальные, за последние год — два переросли из сомнений в убеждения. Фракционная борьба лишь побудила меня прояснить и оценить их во всей полноте. Я, конечно, понимаю, что многие из них не «новы» и не «оригинальны», и что я найду себя в плохой кампании из-за некоторых из них. Но я никогда не оценивал верность или неверность идеи по моральному типу ее сторонников.

Новосформированная Рабочая Партия является марксистской партией и, кроме того, большевистской, ленинистской партией. Это не просто вопрос определения. Это гарантировано ее программными документами (особенно ключевым документом о «Целях, задачах и структуре Рабочей Партии»), заявлениями и убеждениями большинства ее руководителей и значительного большинства ее членов и привычками этого большинства. Это ярко символизируется в заявлении в шапке ее газеты "Labor Action", что партия является секцией Четвертого Интернационала, определением ее теоретического журнала как «органа революционного марксизма», неоднократными обращениями в вышеупомянутом основном документе к «революционным традициям Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого» и к «принципам марксизма» и в эпизоде во время учредительной конвенции, когда Троцкому была послана телеграмма. Ничто во фракционной борьбе не указывало на решительный отход от этой ориентации; наоборот, каждое резкое предложение в этом духе сразу же отклонялось. В действительности, откол от Социалистической Рабочей Партии не был построен на каком-либо фундаментальном принципе и Рабочая Партия сейчас существует как фракция троцкистского движения. В этом и скрывается причина огромной трудности, с какой фракция описала свою позицию в вопросе о «природе партии», и трудность в отмежевании от партии Кэннона. Это было трудно, вернее, невозможно, потому что обе позиции разнятся между собой лишь в деталях и ударениях, но не в главном.

Я не желаю, конечно, умалить свою ответственность за то, что случилось в недавнем и в более отдаленном прошлом. Я просто пытаюсь здесь обрисовать факты так, как они мне представляются, в числе их также и факт, что я не был профессиональным партийным работником и не принял на себя полную долю организационной ответственности.

Факты моих нынешних убеждений и характер Рабочей Партии неминуемо ведут к следующему выводу: я не могу быть лояльным членом Рабочей Партии; я не могу принять ее программу и дисциплину; я не могу говорить и действовать от ее имени. Я, конечно, не отрицаю всего, за что стоит Рабочая Партия. Я верю, что было бы хорошо достигнуть социализм, если бы это было возможным (хотя «социализм как моральный идеал», как мы знаем, не пользуется уважением среди марксистов). Я согласен с отношением Рабочей Партии к войне, по крайней мере в той степени, в какой это было связано с недавно законченной фракционной борьбой. Но я разделяю эти мнения со многими другими организациями и с десятками тысяч индивидуумов, совершенно не связанных с Рабочей Партией. В той степени в какой я действую политически, я не могу ограничивать то что я говорю и делаю только провозглашениями в пользу социализма и осуждением обоих лагерей в войне. Это стало абсолютно ясно для меня на первом же открытом собрании Рабочей Партии. Я попытался разобраться, что я могу сказать, но не мог придумать ничего такого, что отражало бы мои чувства и все же позволило бы мне появиться на трибуне как лояльный представитель Рабочей Партии. Я в конце концов примирился с собой, говорил «безопасно» о третьем лагере, и чувствовал себя в конце речи как лгун.

Итак, передо мной стоят две альтернативы:

Я могу остаться в партии и немедленно начать фракционную борьбу за линию, которую я только что обрисовал. Эта борьба с политической и теоретической точки зрения была бы, конечно, гораздо шире и основательней, чем недавно законченная борьба против Кэннона и, с моей точки зрения она имела бы своей конечной целью откол этой группы от марксизма вообще.

Или я могу просто выйти из Рабочей Партии.

С обычной точки зрения «принципиальной» или «ответственной» политики, я, конечно, обязан пойти первым путем. Но я не думаю, что это имеет смысл в нынешних условиях. С одной стороны, резкое фракционное столкновение в этот момент в Рабочей Партии (в которой моя точка зрения найдет поддержку со стороны очень маленькой группы) будет означать раскол группы, или, по крайней мере, ее ослабление до грани бессилия — а она уже начинает с очень слабой базы. То, что было бы завоевано в этом случае ничего не значило бы политически. С другой стороны, я лично не готов взять на себя руководство в такой борьбе. Я не являюсь сейчас, да и никогда не являлся, и никогда не стану «практическим политиком» и «организатором», а меньше всего, лидером.