Весна идет

есна в 1943 году выдалась ранняя. Все ласковее грело солнце. Все звонче гомонили птицы. Обнажая верхушки пней и молодые елочки, с каждым днем все плотнее жался к земле снег. Старики уверенно предсказывали большой разлив рек. Предательски почернели те участки дорог, что проходили по широким просекам. Они превратились в хорошие ориентиры для воздушной разведки противника.

Бригада удобно расположилась в землянках, оставленных соединением Героя Советского Союза Федорова. Партизанская жизнь текла своим чередом: шли диверсии на железных и шоссейных дорогах, велась активная разведка, продолжалось истребление мелких гарнизонов оккупантов.

Стоял на редкость теплый для марта солнечный день. Все свободные от наряда партизаны толпились «на улице». Слышались шутки, смех. Пристроившись на солнцепеке у самодельного столика, я готовился к бригадному партийному собранию.

О многом предстояло доложить коммунистам. Лазовцы непрерывно действовали на главных линиях рославльского узла вражеских коммуникаций. За осень и зиму разгромлены две железнодорожные станции. Взорвано два железнодорожных и восемь шоссейных мостов. Разрушено около двенадцати километров рельсового пути, восемнадцать километров телефонно-телеграфных линий, два узла связи. Пущено под откос двадцать шесть и уничтожено на станциях пять эшелонов с войсками и грузами противника. Истреблено в боях тысяча семьсот восемьдесят гитлеровцев и больше двухсот полицейских.

Партийная организация являлась в полном смысле слова цементирующей силой бригады. В боях героически погибли двадцать четыре коммуниста. Но на место каждого погибшего пришли три новых товарища из числа самых стойких и отважных.

Мои размышления прервал резко нараставший звук: к лагерю приближался вражеский самолет-разведчик.

— Воздух!

Разноголосый говор сразу затих. Партизаны укрылись под кронами деревьев. Самолет, едва не цепляясь за макушки высоких сосен, прошел над лагерем.

— Не заметил! — сказал кто-то из партизан.

Похоже было, что это так: если немецкий летчик замечал что-либо подозрительное, он обязательно сбрасывал бомбу или начинал обстрел из пулемета.

После обеда в самой большой землянке, принадлежавшей автоматчикам, открылось партийное собрание. Вдумчиво, строго обсуждали коммунисты итоги боевых действий, не стеснялись говорить об ошибках и недостатках, вносили много разумных предложений. В выступлениях чувствовалась решимость продолжать борьбу с ненавистным врагом, звучала уверенность, что недалек день, когда наша бригада сольется с частями Красной Армии.

Собрание кончилось поздним вечером. Я вышел за лагерь и долго стоял на полянке. Хотелось побыть одному, помечтать о будущем: весна настраивала на самый лирический лад. В чистом небе весело сверкали звезды. На душе было приятно и радостно. Фронт приближался к нам с каждым днем. Это чувствовалось буквально во всем: и в настроении наших людей, и в изменившемся поведении полицаев, и в том, как лихорадочно пытались оккупанты избавиться от партизан в ближайшем тылу своих армий… Не весной, так летом Смоленщина будет освобождена. Но еще предстоят жаркие стычки с фашистами…

Неприятности начались на рассвете. Не зря кружил над нами разведчик. Партизаны спали, когда на нас посыпались фашистские бомбы. Дождавшись тишины, я выскочил из землянки. Весь лагерь был устлан свежей хвоей, вокруг лежали сломанные деревья, зияли глубокие воронки, слышались стоны. Первое впечатление было такое, что мы за эти несколько минут потеряли больше, чем за время всех боев. На самом деле результаты бомбежки оказались не такими уж страшными. В 3-м батальоне погибло три человека, несколько партизан было ранено. Одна бомба угодила прямо в землянку, но людей в ней, к счастью, не было — ушли на задание.

Командир бригады приказал немедленно оставить лагерь. Это было сделано не напрасно: в полдень налет повторился.

В четвертый раз за последние четыре месяца мы вынуждены были строить себе землянки, хотя жить в них иногда приходилось меньше, чем затрачивалось времени на строительство.