А тогда, в ноябре 1942 года, моим ближайшим помощником стал журналист Евгений Петрович Малинов. Попал он к нам с одной из партизанских групп, потерявших связь со своим командованием. Малинов взял на себя обязанность, как мы тогда говорили, «доводить сводки Совинформбюро до каждого бойца и до каждого крестьянского двора». Утром он забегал к нашим радистам и принимал вместе с ними последние известия, затем с помощью комсомольцев размножал сводки. Уезжали бойцы в далекую разведку, уходили громить волостную управу — вместе с гранатами и боеприпасами они получали и небольшую стопочку наших листовок.

Появился хороший помощник и у нашего начальника особого отдела. С ведома Германа Кадачигов пригласил к себе работать К. Д. Карицкого — командира молодежного партизанского батальона. Фактически батальона как такового не было. Он понес большие потери в боях за Партизанский край. К нам пробилось несколько десятков человек, большинство из них были больные и раненые. Герману удалось переправить их в советский тыл. Небольшая группа бойцов этого батальона вошла в состав одного из отрядов бригады.

Наше знакомство с Карицким состоялось у Кадачигова. Как-то днем, зайдя в избу, где размещались наши особисты, я увидел там командира лет тридцати. Поздоровавшись с начальником особого отдела, спросил:

— Александр Филиппович, у тебя, кажется, пополнение? Знакомь.

Командир шагнул ко мне и протянул руку:

— Карицкий.

— Слышал, что вы в бригаде уже несколько дней. Как вам нравится у нас?

— Нравится, — ответил Карицкий. — Я ведь в прошлом пограничник. За годы службы на границе привык к строгому укладу армейской жизни. Последнее время мне его частенько не хватало. У вас условия сейчас, конечно, трудные, но вы, вопреки всему, живете по законам воинского соединения. И это очень хорошо.

Карицкий нам всем пришелся по душе. Пробыл он у нас около четырех месяцев. Константин Дионисьевич много помогал Кадачигову, но по всему чувствовалось — сердцем капитан-пограничник там, где грохочут выстрелы.

В феврале 1943 года Ленинградский штаб партизанского движения формировал 5-ю партизанскую бригаду. Ее командиром был назначен капитан Карицкий, а комиссаром — наш ветеран-чкаловец Иван Иванович Сергунин. Бригада хорошо воевала и в начале 1944 года стала ведущей в партизанском войске Ленинграда. Не ошибусь, если скажу: Карицкий многое перенял у Германа и прежде всего его тактику гибкого, дерзкого маневра. Девиз нашего комбрига: «Искать! Преследовать! Истреблять!» — был девизом и комбрига Карицкого.

В ноябре 1942 года Герман несколько дней провел в Валдае. Прилетев оттуда, сразу же собрал командный состав бригады и рассказал о своих встречах и беседах с руководителями Ленинградского штаба партизанского движения. Побывал комбриг и у летчиков, обеспечивающих связь партизанских отрядов и бригад с Большой землей, договорился с их командованием о регулярных рейсах в нашу округу.

Заканчивая интересный рассказ о своем кратковременном пребывании в советском тылу, Герман сказал:

— Надо любым путем расширить район нашего влияния.

Было решено: отрядам рассредоточиться по разным районам Псковщины и попробовать действовать некоторое время самостоятельно. При штабе бригады Герман оставил отряд Седова, группу пулеметчиков и отделение бронебойщиков Бабыкина. Вскоре мы направились в Сошихинский район.

Глухая осенняя ночь. Под ногами трава, густо покрытая инеем, ломается ледок в лужах. Холодный пронизывающий ветер. Идти трудно, и все мы радуемся, когда слышим, как разведчики докладывают Герману:

— Деревня Памжино в двухстах метрах. Немцев и полицаев нет.

Деревня небольшая — полтора десятка домов, и наши квартирьеры распределяют партизан по домам большими партиями. Политотделу и радистам штаба бригады они отвели маленькую избушку.

Осторожно стучим. Слышен скрип двери, и в сени кто-то выходит, но молчит. Немного погодя встревоженный женский голос тихо спрашивает:

— Кто там?

— Пусти, хозяюшка, переночевать. Партизаны мы.

— У нас ночевать нельзя. В доме больная. Идите к другим.

Но куда идти? В других домах уже полно партизан. А холодный ветер еще сильнее обрушивается на нас. Начинаем через закрытую дверь убеждать женщину, что ночлег нам все же необходим.

— Не могу я вас пустить. У меня вот-вот невестка должна родить.

Мы собирались уже уходить, когда услышали голос хозяйки:

— Ладно, ребята. Куда же вам деваться. Заходите. Как-нибудь обойдемся.

Небольшая изба. У стены на деревянной кровати лежит молодая женщина, она смотрит на нас, и в ее взгляде испуг и тревога. На лавке у другой стены — молодой мужчина, обросший темной бородой. Сняв с себя вещевые мешки, оружие и полушубки, наслаждаемся отдыхом и теплом. Пока мы ели, хозяйка принесла соломы. Ложимся на полу и быстро засыпаем.

Проснулся я внезапно. Разбудил меня какой-то шум. Изба освещалась тусклым огоньком коптилки. Кровать с молодой женщиной была уже отгорожена занавеской. Слышно, как свекровь что-то достает из печи, потом торопливо идет к невестке. Доносится громкий шепот:

— Мама! Ох! Мама!

Я понимаю, что присутствие посторонних роженицу очень стесняет и она сдерживает свои стоны. Ребята наши лежат, не двигаясь, и я не вижу, чтобы кто-нибудь из них проснулся. Я тоже не шевелюсь.

Сколько времени все это продолжалось, не знаю. Но вот у роженицы вырывается громкий стон и сразу же слышится плач ребенка.

— Мама, я, наверное, всех разбудила? — через минуту спрашивает она.

— Чудачка, нашла о чем беспокоиться, — говорит Миша Лебедев, наш радист. Он, оказывается, тоже не спит. — Скажи лучше, кто родился, мальчик или девочка?

— Дочка родилась.

И тут ребята подняли головы. Стало ясно, что никто из нас не спал. Все зашумели:

— Поздравляем с дочкой!

— Мы все к тебе идем в кумовья.

— А ты молодец!

Мы еще долго разговаривали с хозяевами, пока не уснули. Утром каждый из нас занялся своим делом, но у всех тревожно было на душе. Вдруг бой? Что будет с роженицей и ребенком?

И верно, этот день спокойно не прошел. Фашисты узнали о нашем приходе в Памжино. К полудню два отряда гитлеровцев, усиленных группами полицаев, повели наступление на деревню с двух сторон.

О приближении врага дозоры доложили своевременно. Отряд Седова и боевые силы штаба бригады успели занять оборону на подступах к деревне, а мы, работники отделов и служб штаба, с оружием в руках расположились у стен деревенских построек. Как только стало известно о приближении фашистов, я сбегал в дом, где мы ночевали, и посоветовал хозяину немедленно переправить семью в соседнюю деревню. Он послушался совета, быстро запряг лошадь и уехал, заботливо закутав в одеяла жену и крошку-дочку.

А перестрелка становилась все жарче и жарче. Седов через связного сообщил о появлении танкеток. Вскоре на улице деревни стали рваться мины. По огню чувствовалось, что силы врага намного больше наших.

Герман, Крылов и Исаев стояли у крыльца, что-то разглядывая на карте.

— Ну-ка, Гриша, попридержи лестницу, — неожиданно приказал комбриг своему адъютанту и полез на крышу избы.

Устроившись у печной трубы, Александр Викторович в бинокль стал осматривать окрестность. В это время к штабу торопливо подошел разгоряченный боем Седов.

— Товарищи, противника много. Он нахально прет и прет. Долго сдерживать его будет просто не под силу.

— Погоди, — прервал Седова комиссар и жестом показал на крышу.

Через несколько минут Герман спустился по лестнице. Спрыгнув на землю, комбриг лукаво улыбнулся нам:

— Седов здесь? Это хорошо. Давайте, Николай Николаевич, команду своим бойцам немедленно, но скрытно передвинуться сюда, в деревню, и дальше вот этой лощиной и кустами пройти в лес. А вы, Крылов, прикажите открыть огонь пулеметчикам, укрывшимся в сараях. И пусть стреляют, пока все не отойдут от Памжино.

Через несколько минут партизаны, отходившие с рубежа обороны, и штабные работники бригады лощиной направились к лесу. Идем — торопимся: надо побыстрее оторваться от противника. Деревня осталась далеко позади. Вот и опушка леса. Останавливаемся.

Но что это? Мы уже отошли от Памжина километра на два, а там все еще трещат пулеметы, рвутся мины, слышны частые автоматные очереди. Герман приказывает проверить, не осталось ли кого в деревне. Разведчики докладывают: в деревне партизан нет, отошли все.