Глава первая Как можно скорее!

Был мутный рассвет. Гости толпились на крыльце. Пирушка окончилась. Варя, невеста капитана Незеласова, замешкалась во внутренних комнатах с Верочкой, дочерью полковника Катина, коменданта крепости. Незеласов стоял у порога, держа в руке слегка влажную от тумана шелковую накидку.

Офицеры смеялись. От крепостной стены, прятавшейся в морской туман, к домику медленно идет часовой. Не дойдя шагов тридцать, он круто поворачивается и снова уходит в туман. А внутри домика сам полковник Катин, который любит «проветривать», открывает окна.

Затем, неслышно опустив крышку рояля, Катин подошел к капитану Незеласову и спросил твердым и ясным голосом, который так всем нравился:

— Довольны? Хорошо потанцевали? Люблю молодежь. Жаль, много курите. Верочка жалуется на голову… Верочка, Верочка, приятелей провожать пойдешь?

Из комнат донесся свежий голос, очень похожий на голос самого полковника:

— Нет, папочка, что-то нездоровится.

Вышла Варя и, принимая накидку от жениха, сказала, поводя многозначительно бровями:

— Верочке плохо, Саша. Ее знобит. — И добавила совсем тихо: — Не тиф ли?

Затем полковник Катин, провожавший гостей до крепостных ворот, повернулся к Незеласову и своим по-прежнему громким и самоуверенным голосом спросил:

— Говорят, капитан, вы — в тайгу? На усмирение мужиков?

— Мой бронепоезд здесь нужнее, — сухо ответил Незеласов. — Да, нужнее, господин комендант крепости!

— Ну что вы, я пошутил, капитан! Я вашим бронепоездом не командую… Вы какой-то сегодня подозрительный.

Ах, если бы быть еще более подозрительным — и капитану, и коменданту, и всем вообще! Густой голубоватый туман окружал офицеров, которые шутили, что теперь очень легко похитить любую даму. В этом липком тумане Незеласову послышался — не то на крепостной стене, не то вблизи ее — какой-то странный звук. Дернув за рукав полковника Катина, капитан спросил:

— Слышите?

— Ничего. А вы?

— Почудилось, — смеясь и слегка передразнивая голос коменданта, ответил Незеласов.

— Туман, — зевая, сказал полковник. — А вот и крепостные ворота. Эй, кто там! Пропустить! Надеюсь, дальше вы и без меня найдете дорогу? Я отдохну часок, а там — в обход. Тюрьма у меня серьезная: и Пеклеванов и его сообщники.

За крепостными воротами туман еще гуще. Офицеры взялись за руки, смех стал еще веселее, и Варя весело обратилась к Незеласову:

— Ах, Саша! Какой на площади подъем был сегодня!

— Вчера, — вставил поручик фон Кюн со смехом.

— Да, да, вчера! — подхватила Варя. — Какой духовный подъем! Когда прошли союзные войска и за ними двинулись наши, дружина Святого Креста, — весь город начал сбор пожертвований. Победить большевиков или умереть! Генерал Сахаров, командующий армией, перед отъездом в тайгу против партизан последнее столовое серебро пожертвовал.

— А епископ Макарий, — сказал торопливо юнкер Сережа, — крест, осыпанный бриллиантами.

— Я тоже не вытерпела и отдала свое последнее бриллиантовое кольцо!

— Разве у тебя два кольца? — полуиронически, полупечально спросил Незеласов. — Которое же на пальце?

— То есть я хотела отдать, но еще не отдала… Да, господа, поздравьте брата Сережу! Он вступил в дружину Святого Креста. Ты представляешь, Саша, когда епископ Макарий, который пожелал командовать дружиной, наденет высокие охотничьи сапоги и сядет верхом на лошадь…

Незеласов сказал холодно:

— Это будет внушительно.

Сережа, бренча на гитаре, запел. Дамы подхватили.

Тяжело дыша, верхом проскакал к городу пожилой офицер Фомин, помощник коменданта крепости.

— Господа, тише! Несчастье!

— Гражданская война кончилась? — засмеялся фон Кюн.

— Из крепостной тюрьмы бежал Пеклеванов. И все провода перерезаны!

— Я слышал на крепостной стене подозрительные звуки, — вспомнил Незеласов. — Пеклеванов спустился к морю, Фомин!

— По нашей крепостной стене? Невозможно! У нас точные сведения, что Пеклеванов пробрался переодетым через крепостные ворота и — в город!

И он поскакал к городу.

Незеласов с презрением посмотрел ему вслед и сказал глухо:

— Вот и воюй под их командованием!

Офицеры, по-прежнему шутя, медленно шли вдоль железнодорожной линии к городу.

Три юнкера вели арестованного матроса.

«Болваны! Конечно, приняли матроса за Пеклеванова!» — подумал Незеласов.

Фон Кюн сказал юнкерам:

— Позвольте, господа! Это матрос Семенов, с моего катера! Семенов, ты здесь откуда?

— Так что, ваше благородие, любовное свидание. А господам юнкерам померещилось…

— Пеклеванов! — сказал старший юнкер. — Переодетый, ваше…

Фон Кюн весело захохотал:

— Он?! Семенов?!

Капитан, под гитару, запел очень нравившуюся ему песню; слезы показались у него на глазах: не то от песни, не то от того, что Варя яростно кокетничала с фон Кюном, а тот косил большие выпуклые глаза в сторону капитана: «Незеласов, кажется, ревнует?»

— Незеласов, я слышал: вам как можно скорее — в тайгу, с бронепоездом?

— Глупости! Я хочу ловить Пеклеванова. Никто, кроме меня, его не поймает, клянусь.

— А почему именно вы?

— Потому, что вы пьянствуете, а я изучал город и знаю его как свои пять пальцев. Кто подавлял восстание? Вы? Я!

В то самое время по еле различимой крепостной стене ползли две тени. Со стены из-за тумана порт не виден, и тем более не видны городские дома; даже крепость на горе, свисающая к морю, не видна. Впрочем, ползти от этого не легче.

— К морю! К морю, Илья Герасимыч, как можно скорее…

— Да я, кажется, не задерживаюсь, Знобов.

Звякнула цепь. Пеклеванов быстро прошептал:

— Тише, Знобов!

— Говорил, Илья Герасимыч, позвольте сразу распилить…

— В тюрьме — слышно, а здесь — пили!

Легкий звук напильника словно всколыхнул туман. Часовой, идущий от домика коменданта к стене и лениво улыбающийся нестройной, но шумной песне офицеров, поднял голову и без особенного, впрочем, внимания оглядел стены. Звук напильника смолк.

— Масла, масла капните, Знобов. И не торопитесь.

— Ничего. Сейчас, по моему расчету, железнодорожники загудят. Мы под гудок и уйдем спокойно.

— Хорошо!

— Что, Илья Герасимыч?

— Все хорошо, Знобов! Вот только города не видно, жаль. У меня там невеста.

— Знает, что мы убежали?

— Если любит — почувствует.

Слышны частые гудки паровоза. За первым паровозом загудел второй, третий…

Цепь наконец перепилена, и Пеклеванов, держа в руке кандалы, тихо спросил:

— Куда же цепь, Знобов?

— А бросайте себе в море.

Цепь падает в море. Потом, несколько дней спустя, ее найдут вместе с напильником и догадаются, каким путем убежал Пеклеванов. Сейчас же из-за гудков, тумана, плеска моря часовой, ничего не подозревая, спокойно шагает от крепостной стены к домику коменданта.

Услышав шаги часового, Пеклеванов и Знобов, спустившиеся со стены, припали в кусты.

Часовой прошел мимо.

Они ползли по краю берега. Знобов бросил в море камушек. Неслышно появилась лодка. Знобов помог Пеклеванову спуститься, и лодка скрылась в тумане.

Никита Егорыч Вершинин как раз накануне бегства Пеклеванова собрался в город. Разумеется, Вершинин ничего не знал о предполагаемом бегстве — Пеклеванова он видел как-то на митинге, когда еще город не был захвачен белыми, — и никак не предполагал Никита Егорыч, что пути их сойдутся!

А они сошлись.

Телега миновала высокую каменную церковь, стоящую на косогоре, откуда далеко видно жнивье побуревших уже по-осеннему полей, горы, тайгу, широкую темную реку с медлительным течением, туманное море.

— Пахать бы да пахать, — сквозь зубы сказал Вершинин, — боронить бы да боронить, сеять бы да сеять…

— А ты и паши, — проговорила Настасьюшка.

— Для кого?

Борона с покривившимися зубьями занимала большую часть телеги. Настасьюшка, жена Вершинина, придерживала борону. Всхлипывающие ребятишки бежали за телегой. Настасьюшка погрозила им, указывая на Вершинина, который, отвернувшись, улыбался совсем не грозно.

Навстречу от реки шли рыбаки с сетью и рыбой.

Тощий рыбак Кольша спросил:

— В кузню, Никита Егорыч?

— В кузню да в город, — дрогнувшим голосом объяснила Настасьюшка. — Ребятишки, гляди-ка, Кольша, орут!

— Ничего, через день — другой вернетесь.