КАРУСЕЛЬ, КАТИ И Я

Хорошо, когда есть чего ждать. Хорошо, когда знаешь, что желание сбудется. Только для этого нужно время.

Так получилось у меня со снимками.

Деньги за снимки — у корреспондентов это называется гонорар — я уже заработал. Когда снимки появятся в газете, мне пришлют гонорар.

А вот сколько, я спросить постеснялся. Велосипед стоит сорок семь рублей. Если бы мне заплатили десять, осталось бы собрать тридцать семь. Вот было бы здорово!

Здорово-то здорово, а где взять тридцать семь рублей?

Ладно, придумаю, а пока буду отдыхать.

Ох как жалко, что в городе нет ребят. И ещё две недели не будет. Скучища быть одному. Хорошо бы, чтоб к их приезду у меня уже был велосипед. Тогда мы сразу начнём искать транзистор.

Хоть я и скучал, но время бежало, и совсем незаметно прошла неделя!

Каждый день я с надеждой развёртывал газету и искал свои снимки. Но их долго не было, и не хотелось мне браться ни за какие другие дела. Я целые дни гулял.

В нашем городе есть большой и красивый парк. Все мы им здорово гордимся. Не знал я, чем себя занять, и как-то утром поплёлся в парк.

Прихожу, а там ни души, тихо, пусто. Дорожки выметены чисто-чисто, на зелёных скамейках, на площадке для игр, в летнем театре — никого. Благодать! Немножко странно гулять одному в пустынном парке. А вон карусель; креслица на длинных цепях болтаются так уныло, как будто заскучали от долгого безделья.

Подхожу к карусели. Интересно, как ее запускают? Я катался несколько раз, а какое устройство, не знаю.

В самой серёдке стоит красная деревянная будка. Из будки торчит железный шест, и на нём колесо. Оно вращается. А что в будке? Наверно, машина, потому что когда надо пустить или остановить, карусельщик всегда входит в будку. На двери замок, но дверь прилегает неплотно и через щель можно кое-что разглядеть.

Запускаю я в щель глаза, а там полумрак и ничего не видно. Всматриваюсь, всматриваюсь… Наконец разобрался. На полу стул, а на стене зелёный железный ящик. Стул для карусельщика, а в ящике, должно быть, мотор. Ну конечно. Сбоку две кнопки: одна для пуска, другая для остановки. Жалко, что мотора не видно. Но он в ящике. Вон и здоровенная красная стрела, а внизу какая-то надпись. Наверное, «Опасно для жизни».

Если они предупредили меня, то, честное слово, зря старались — не нужен мне этот дурацкий ящик. И вообще из-за такой ерунды не стоило портить глаза.

Сел я в креслице, потом перебрался в другое, третье. Перебрал все двадцать пять — хотел узнать, какое самое удобное. Все одинаковые.

Потом пошёл смотреть золотых рыбок. Уселся на край бассейна, смотрю, смотрю — ничего особенного. Рыбки как рыбки. Только непонятно, почему они называются золотыми, когда они вовсе не золотые, а красные… И вдруг я увидел ещё кое-что тоже красное. Красное платьице, очень знакомое.

Клянусь копытами — нет, лучше велосипедными колесами, что это Кати!

Ей тоже, наверно, делать нечего, и она пришла в парк. Подошла к карусели, обошла кругом, уселась в креслице, наклонилась вперёд — пробует, не двинется ли машина.

Тут у меня блеснуло: сейчас будет цирк!..

Я, надо сказать, здорово ползаю. Верьте не верьте, но любого следопыта-индейца мог бы за пояс заткнуть.

Отрезал я от куста тонкий и крепкий прут — нет, не затем, чтобы поколотить Кати, — и пополз к карусели. Здорово полз. Если б за ползанье ставили отметки, то даже Сивар, наш людоед, не пожалел бы мне пятёрки! Подполз я под самую карусель, а Кати и не догадывается.

Чуточку потруднее было влезть на помост, но я взобрался с той стороны, где Кати спереди прикрывала будка.

Крался я медленно, тихо, совсем незаметно. Не чихнул и не охнул, не то что тогда, когда — помните? — подбирался к тому негодяю, что украл у Лали транзистор. Вот и будка, и дверь со щелью, а Кати меня не видит. Я просунул прут в щель и как нажму на нижнюю кнопку! А карусель стоит не двигается. Тогда я нажал на верхнюю. Карусель тронулась и медленно-медленно закружилась.

Угу, сейчас будет визг… Но Кати не взвизгнула, не закричала — вот молодчина! — только схватилась покрепче за цепи и оглянулась…

— Это ты, Пишта?.. Зачем ты её пустил? — закричала она, но ни капли не струсила. Аги бы, конечно, визжала.

— Кати, привяжись к сиденью, а то упадёшь, — сказал я, хотя мы с ней и не разговариваем.

Она привязалась. Карусель кружилась всё быстрее, быстрее, а я стоял возле будки и пялился во все глаза.

Двадцать четыре креслица были пустые, и только в одном, двадцать пятом, развевалось, полыхало на солнышке красное платье и мелькало в воздухе, как в воде золотая рыбка. Ух, красотища!

— Я уже накаталась, Пишта! Спасибо! Больше не надо! Останови!.. — закричала Кати.

— Проще простого! — крикнул я в ответ и просунул прут в щель. И для большей важности скомандовал: — Раз, два, три!

Я сказал «три», но карусель не остановилась. Она и не думала останавливаться, считай я даже до тысячи. Что там такое? Может, стоп-кнопка в другом месте? А может, нижняя кнопка туже, чем верхняя, и я слишком слабо её прижал? Кружится карусель, а я не знаю, как остановить. Опять нажимаю верхнюю кнопку, а карусель, проклятая, кружится, и, по-моему, ещё быстрее. Колесо вертелось как бешеное.

— Пишта! Останови! Ты не можешь? Ай! Ай! Зачем ты пустил!.. — всхлипывая, кричала Кати. Теперь-то она, конечно, струсила.

Я ошалело давил то на верхнюю, то на нижнюю кнопку, пот лил с меня градом, а колесо вертелось. Что делать?! Ухватиться за креслице и тянуть изо всех сил назад. Я подпрыгнул, зацепился, а меня как подбросит! Я сразу же отпустил и загремел вниз. Здорово ушибся, даже искры из глаз посыпались. Но хорошо, что вовремя отпустил, а то бы повис и кружился бы на руках вместе с Кати.

А Кати совсем растерялась, заплакала, и я тоже совсем растерялся…

Что делать? Куда бежать? В город за карусельщиком? Но где я его найду? На завод за электромонтёром? А как же Кати? Кати умрёт от страха…

Может, взломать дверь будки? Но чем? Чем?.. Перочинным ножиком?

И тут высоко на столбе, с которого провода протянуты в будку, я увидел большой выключатель.

Я — на столб. Так быстро я никогда ещё в жизни не лазил. Все мои ноги утыкали занозы, от содранной кожи саднило коленки, но я даже не поморщился. Вот выключатель. Я его повернул, и карусель закружилась медленней, медленней и наконец — стоп! — остановилась. Наверно, это был главный переключатель.

Кати соскочила и даже улыбнулась. А потом говорит:

— Покажи, как ты её пустил, Пишта!

Мы подошли к двери будки, и я показал ей две кнопки и прут. Кати заглянула в щель и прочла под стрелой слова: «Опасно для жизни». Глаза у неё, наверно, зорче, чем у меня.

— Знаешь, Пишта, — сказала она, — ведь это не шутка.

А я только рукой махнул. Подумаешь, важность! Рисковать жизнью для меня дело привычное.

Кати хотела идти домой, а я в магазин — посмотреть, стоит ли ещё велосипед, который я уже присмотрел. Пошли мы с ней вместе, идём, разговариваем — в общем, помирились. Придётся теперь здороваться, а Аги будет дразниться. Дурища у меня сестра… Но посмотрим, что она запоёт, когда увидит в газете снимки. Заткнётся, наверно. Не посмеет издеваться над фоторепортёром.

Жалко, что мне нельзя, как Лали Дока, перескочить через класс. А то бы я был теперь в шестом и учился бы в одном классе с Кати.

Посмотрел я на Кати, а у неё какой-то странный взгляд и как-то она на меня поглядывает — стесняется, наверно, что я пятиклассник.

Но потом я узнал, что совсем не поэтому.

Скажите, пожалуйста, у вас так бывает? Выпадает в жизни такой денёк, когда за что ни возьмёшься, всё удаётся. И вдруг какая-то мелочишка всё испортит, и хочется тогда всех убить.

Так было со мной в тот день.

А ведь сначала всё шло как по-писаному, просто лучше не надо.

1. Здорово покатал на карусели Кати, а то, что карусель не сразу остановилась, конечно, не в счёт.

2. Пришёл в магазин, а там велосипед «Прогресс», тот самый, серебристый, который я считал уже наполовину своим.

3. Шёл я, задумавшись, из магазина и налетел на папиного директора. А он был с газетой. Только он собрался меня отчитать, чтобы под ногами не путался, но увидел, что это я, сразу заулыбался и говорит: «Здравствуйте, товарищ фоторепортёр!» А потом показал газету, а там мои снимки и подпись: «Фото Иштвана Хиди-мл.»