Глава 33

Если бы вы сказали мне несколько недель назад, что я буду смотреть поединок в среду вечером на переполненном стадионе кампуса, я бы никогда не поверила.

Ни за что на свете.

Но я здесь, Эллисон рядом со мной для поддержки, потому что я ни за что бы не пошла одна. Не тогда, когда два билета, врученные мне вчера вечером, были местами в первом ряду.

Долбаный первый ряд. У самой площадки.

— Мы получаем их для наших семей, но я хочу, чтобы они были у тебя, — сказал Оз, засовывая их в карман моего рюкзака и оставляя небрежный поцелуй на моих губах.

— Ты все еще планируешь прийти, да?

Я неуверенно кивнула, касаясь пальцами место, где только что коснулись его губы.

— Да. Эллисон пойдет со мной.

— Отлично. Я не хочу, чтобы ты была одна на нашем втором свидании. — Его карандаш постучал по краю жесткого деревянного стола.

— Как это можно считать свиданием, если тебя там даже не будет?

— Что значит, не будет? Ты будешь наблюдать за мной в действии. А потом… — он заколебался. — Может, отпразднуем большую «П» ужином?

Я смущенно наморщила лоб.

— Большая «П»?

Мой разум немедленно ушел в разнос: большой «О».

Оргазм.

Большой «Ч».

Член.

О боже, это официально: я мысленно занималась сексом двадцать четыре часа в сутки, и виноват только один человек.

— Большая «П» означает победу, — рассмеялся он. — А что, по-твоему, это означает?

— Определенно не это?

— Что же тогда?

— Большие, важные вещи.

— О боже! — завопил Оз. — Не могу поверить, что ты такая извращенка.

— Я не извращенка, просто потому что это заставило меня подумать о сексе!

— Попалась! — Он снова рассмеялся, еще громче, откинув голову на спинку кожаного кресла в кабинете. — Я никогда не говорил, что ты об этом думаешь.

— Джеймс. Джеймс, ты слушаешь? Ты на месте этого парня.

А?

— Ты должна присесть, Джеймс. Земля Джейм. Джеймс?

— О, черт, прости!

Я спешу подвинуться, бросая извиняющуюся улыбку человеку, терпеливо ожидающему своего места на стадионе. Схватив куртку и гигантский поролоновый палец Айовы, купленный Эллисон, я пересаживаюсь.

— Не могу поверить, что это наши места! — визжит Эллисон рядом со мной, вырывая из фантазий, грез. — Они изумительны, Джеймс. — Она достает телефон, открывает Снапчат[28] и делает селфи с борцовскими матами на заднем плане. Она пролистывает фильтры. — Сладкая, есть геоточка борьба Айова!

Я улыбаюсь ее энтузиазму и примеряю поролоновый палец, помахав им перед тем, как положить на пол перед собой.

Бабочки в моем животе умножаются на сотни, когда огни на стадионе внезапно мерцают и становятся темно. Наш талисман Айовы появляется на гигантском экране, и единственный прожектор появляется в центре огромной, деревянной площадки, который был преобразован в борцовский стадион.

Свет сияет над центральном матом, когда гремит баритон вещателя. Марширующий оркестр начинает бойцовскую песню, и приветственные крики из переполненного домашнего сектора звучат так оглушительно громко, что я борюсь с желанием заткнуть уши.

— Это безумие! — кричу я Эллисон, искренне удивленная.

Количество людей, заполняющих места, невероятно; трибуны теряются в море черного и желтого. Развеваются знамена, вывески и флаги. Сквозь блестящую древесину рукописный плакат гласит: «Зик Дэниелс! Я хочу сделать с тобой детей», ещё один золотым блеском сверкает: «Оззи, номер 4», а другой рядом умоляет: «Оз Озборн, ПРИГВОЗДИ нас своим большим Ч***! МЫ ЗАМУТИМ ТРОЙНИЧОК!»

Я съеживаюсь от этого.

Один за другим объявляются борцы из команды гостей, и произносится их статистика, они выбегают из раздевалки и приветствуют зрителей. Бегут по периметру. Опускаются на пол и отжимаются.

Снимают свои тренировочные костюмы.

И Святой Иисус…

— Дорогой. Господь. Можно увидеть все, — вопит Эллисон, чтобы перекричать музыкантов, когда они начинают петь, чтобы зажечь толпу, в то время как наши чирлидеры крутят свои блестящие желтые помпоны и… подождите.

— С каких это пор в борьбе появились чирлидеры? Что это? — Я кричу своей соседке по комнате.

— О, все в порядке, — громко смеется она. — Ты не очень-то увлекаешься спортом, да?

Я качаю головой.

Чрезмерно усердная толпа вокруг нас приходит в неистовство, когда вспыхивают стробоскопические огни, лица нашей команды появляются на гигантских экранах табло и экранах высоко над нашими головами. Сначала выбегает какой-то парень по имени Рекс Гандерсон. Другой по имени Джонатан Пауэлл. Монаган. Льюис. Фэрчайлд. Питтуэлл. Бауэр. Родригес. Эберт. Шульц.

Этот гигантский придурок Зик Дэниелс.

Себастьян Осборн выходит последним — каждый мужественный, мускулистый дюйм его тела. Добравшись до центра, он подпрыгивает на месте, с ног до головы закутанный в черный спортивный костюм, на спине которого жирным желтым шрифтом выведена его фамилия.

Я потрясенно смотрю, как он расстегивает куртку и снимает ее с плеч. Ремни его тесного костюма еще не натянуты на его четко очерченные грудные мышцы; скорее, они свисают по бокам. Он обнажен до пояса, наколка на рукаве развевается, когда он разогревается с командой. Кожа уже влажная от пота, он воплощение непоколебимости, непреклонности, сексуальности…

— Милостивый. Младенец. Иисус! — кричит Эллисон, пихая меня локтем в бок так сильно, что чувствуется укол боли. Она протягивает руки, широко расставленные, умоляющие. — Почему я никогда не уделяла больше внимания команде по борьбе? Почему, Боже, ну почему? Это… это…

— Суперпотрясающе? — дразню я.

— Нет. Лучше. Это величественно. Это восьмое чудо сумасшедшего света— вот что это за дерьмо. — Она бросает на меня взгляд. — Будет странно, если я сфотографирую для своего банка секс-фантазий?

— У девушек такие есть? — Я отказываюсь произносить слова «секс» и «банк» одновременно.

— У этой девушки есть. Господи, Боже, Джеймс. Посмотри на все эти обтянутые члены в этой комнате. — Она прикрывает рот. — Дерьмо, прости. Я просто… Просто можешь увидеть буквально все. Я имею в виду, что парень из Висконсина выглядит так, как будто он запихал целый баклажан в свой…

— Я прекрасно понимаю.

Но спасибо, что упомянула об этом.

Эллисон многозначительно смотрит через комнату на женщин-болельщиц в студенческой секции. С их непристойными знаками и скудными нарядами их цели очевидны для всех, у кого есть набор функционирующих оптических чувств.

Моя соседка констатирует очевидное взмахом волос.

— Ты же на самом деле не думаешь, что они здесь для того, чтобы смотреть борьбу, не так ли? Сучки.

— Напомни мне еще раз, зачем я тебя привела?

— Потому что после этой встречи тебе придется проталкиваться через толпу шлюшек, чтобы должным образом поздравить своего милого с его п-о-б-е-д-о-й, и я собираюсь помочь тебе сделать это.

Шлюшек?

Я давлюсь водой, которую пью.

— В этом сложносочиненном предложении было так много ошибок.

— Ш-ш-ш, они начинают. — Эллисон подпрыгивает. — О, блин, у меня будет миллион фотографий в моей истории Snap. Все будут такими горячими.

Я закатываю глаза, но мое лицо озаряется улыбкой.

— Что бы ты ни делала, не отмечай меня на них. Я не шучу на этот раз Эллисон, те фотографии, которые ты опубликовала в Instagram на прошлой неделе, не были смешными.

Она делает селфи и бросает на меня косой взгляд.

— Но на тебе было пуховое пальто.

— И?

— Было сорок пять градусов![29]

— Некоторые люди мерзнут, Эллисон.

— Перестань обижаться, его почти никто не видел.

Глубокий вдох, Джеймс.

— Эллисон, — спокойно рассуждаю я с ней. — Двести шестьдесят семь человек лайкнули это.

Она игнорирует мое раздражение легкомысленным: — Ты собираешься смотреть на своего борца или начать ссору?

Черт возьми, она права. С негодованием я возвращаю свое внимание к происходящему, к студентам-атлетам перед нами. Двое молодых людей сцепились на центральном мате, в то время как их тренеры зависают на уровне пола, пригибаясь и выкрикивая указания. Судьи лежат плашмя на матах, широко раскинув руки, чтобы ловить каждое движение, приготовившись свистеть для любого очка или шрафных.

Это громко. Хаотично.

Бодряще.

Мое сердце колотится, как один Айовский борец за другим борется за победу на центральном ринге. Легковесы Гандерсон и Питвелл. Бауэр. Средний вес. Какой-то безумно красивый латиноамериканец по имени Диего Родригес.

Зик Дэниелс.

Толпа сходит с ума, когда Оз начинает разминку в ожидании своей приближающейся очереди. Взрываются оглушительно громкие аплодисменты, в то время как он просто растягивает подколенные сухожилия. Тянет руки. Наклоняется и касается пальцами ног.

Мои голодные глаза устремляются к его фантастической… круглой… заднице. О, эта задница. Эти большие, мощные бедра.

Даже не задумываясь, я облизываю губы, и румянец распространяется по моей груди, шее и щекам, пока Оз проходит предматчевую подготовку. Я прижимаю руки к лицу, чтобы охладить его, и сопротивляюсь желанию обмахиваться программой, которую нам вручили на входе.

— Ты бы видела себя сейчас, — смеется Эллисон. — Серьезно. Ты выглядишь так, будто хочешь сорвать с себя свитер.

Я хочу сказать, что на мне кардиган из хлопка, а не свитер, но слова застревают у меня в горле, потому что я… я хочу сорвать его. Я горю, и это не от температуры в зале.

Я с тревогой наблюдаю за началом матча, слышу, как судья свистит фальстарт. Они начинаются снова. Борются руками. Захват. Несколько бросков через бедро, прежде чем Оз берет своего противника в захват, затем через несколько секунд они оба на матах.

Они кружатся кругами, словно рыбы, выброшенные из воды, и…

— Тебя беспокоит, что все видят его яйца через этот костюм? — Спрашивает Эллисон.