— А хоть бы и в Любеж, что из этого?

— А то, что у меня будет тебе задание!..

— Задание у меня уже есть!

— Возьмешь и мое за-да-ни-е! Понятно? — Китранов переходит на угрожающий шепот. Нет бы уговорить добром, а то хочет взять на испуг, думает, что она из пугливых. — Зайдешь на хутор Веселый, разведаешь о Черноруцком, он должен быть там…

— Ха-ха! — не удерживается Самонина от ядовитой усмешки. — А ты пошли-ка туда вон свою милашку!..

Лицо Китранова багровеет: о проделках своей ухажерки он, конечно, знает, и Марья Ивановна намеренно постаралась наступить на самую больную его мозоль — пусть хоть постыдится за эту неразборчивую, угождавшую и нашим и вашим бабенку, что возле своего бока пригрел!

Горькую пилюлю ему преподнесла, — ох, как ему неприятно, пыжится, как обиженный индюк.

— Посмей только не выполнить задания! — кричит. — Расстреляю!

Забавно смотреть на него, беспомощного в своей ярости, брызгающего слюной.

— Застрелишь, ну и что? И чего же ты тогда от меня получишь? Умру, и все… Я немецкой пули не боюсь — каждый день на смерть хожу, а советская пуля мне родная. Как конфетку проглочу!.. Ауфвидерзейн!

— Стой, Самониха, обожди!..

Марья Ивановна идет дальше.

— Стой! Я тебе приказываю!

Разведчица уже в двери.

— Марья Ивановна, пожалуйста, вернись!..

Вот это другой разговор. Вернулась.

— Я слушаю…

Выслушала его спокойно, думая про себя: ведь не ради Китранова она тут, не ради его благополучия жизнью своей каждый час рискует. И вообще, все мы вышли на смертельный бой с врагом не ради своих начальников, не за них головы свои кладем — за Родину!