Ч.1. 8. Наконец-то удача
Болгария, 2005.
Поскольку нечего было и надеяться на то, что Дася позволит им сегодня еще куда-либо поехать, решено было вернуться обратно в Пловдив. Там, пошарив в гугле, уточнив в справочном бюро, и изучив еще несколько карт, составили новый план передвижений.
С особенным удовольствием наши герои расстались с Дасей — та не стала печалиться: будущее обещало ей еще множество встреч с новыми интересными людьми. Вместо Даси они выбрали старенький Рено, с которым у них сразу установилось чисто мужское взаимопонимание.
Отмеченные на карте Николаево (не исключая и Сливенское), выглядело почти как равнобедренный треугольник с Пловдиво в виде точки на основании. Вчера они побывали в его правом углу. Повторять вчерашний путь не хотелось, поэтому сегодня поехали налево — в Радомир. Дорога почти ничем не отличалась от вчерашней — еще больше полей, еще больше лесов, рек, гор и достопримечательностей.
И результаты не отличались от вчерашних. Никто не слышал о турецкой семье по фамилии Новази.
К вечеру, после еще одного Николаева, Мишкин начал опасаться, что в Болгарии существуют еще десяток неизвестных им Николаево, настолько мелких, что их не найдешь в справочном бюро или на карте.
Ехать дальше было поздно. Два-три часа уходило на дорогу и еще два на обход деревни. Добираться из вершины треугольника в правый край требовало примерно столько же времени, как для возвращения в Пловдив, но ночью стучать в чужие дома с вопросами о неизвестных людях бесполезно. Да и времени прошло достаточно, за один дополнительный день никто никуда не убежит.
Удача улыбнулась им в том Николаево, что в Елхово. Вернее, наоборот: село называлось Елхово, а принадлежало оно к общине Николаево, пятьсот пятьдесят жителей. Здесь жило некогда несколько турецких семей, давно, правда. Местные обитатели не помнили имен, ведь прошло не меньше десяти лет с тех пор, как последние из них уехали. Помогло, как ни странно, фото. Несколько старожилов опознало по нему некого Мете, который жил тут лет двадцать назад с семьей. Хороший был человек, отзывчивый, добрый. Всегда помогал, если попросишь. И с женой жили дружно, красивая жена. Погиб, бедняга. Ушел на войну (на какую — было несколько вариантов) и не вернулся. А жена горевала, бедняжка. А в девяностом — уехала к своим. В Турцию. Куда? Да кто ж ее знает. Красивая такая женщина, и добрая. Да, был у них сын. Но тот уехал еще раньше — в восемьдесят пятом, в Софию, учиться. Он умный был мальчик. Все книжки читал. А откуда, спрашиваете, семья их? Не знаем. Знали бы, сказали бы, нет, не знаем. Если что вспомним — да, по этому адресу — напишем. А куда поступать поехал? Ну, конечно, в университет. А разве университетов несколько? В Софийский какой-то университет.
Итак, здесь след был тоже потерян.
Огорченные, но не потерявшие надежд, они вернулись в Пловдив. Работники отеля их встретили уже по-дружески: слух о двух русских, каждый день уезжающих на новой машине куда-то в провинцию, вызвал много любопытства. И казалось, они даже были огорчены, прощаясь с русскими на следующий день.
До Софии наши русские добирались на автобусе — самом безопасном виде транспорта.
Тут все было очень неопределенно. София может оказаться не Софией, а университет не университетом. Но, чтоб добиться хоть какого-то результата, решено было придерживаться самой простой полученной информации. Ведь удалось же найти следы семейства Новази, хотя и Николаево оказалось не Николаевым. Конечно, Мишкин позвонил домой Кате и попросил ее связаться с Милой, чтоб надавить на кого надо, чтоб те позвонили тем, кто есть, и чтоб к этим, последним, можно было бы затем прийти и задать нужные вопросы. Цепочка длинная и разматываться будет долго, но именно на нее он и возлагал основные надежды. А тем временем…
А тем временем двое странных русских приставали к администрации Софийского Университета с вопросами об архивах с данными о студентах чуть ли не двадцатилетней давности. Выглядели эти двое русских странно, рассказывали совсем уж дикую историю, и от активных действий администрации их спасло только традиционно хорошее отношение администрации к русским и представительность Мишкина.
Контакты сработали нескоро. К вечеру пятого дня Мишкин был допущен в архивы. Работа с бумагами заняла еще несколько суток, поскольку неизвестен был ни факультет, ни год обучения тут молодого человека (при условии, что он вообще тут учился), ничего, кроме того, что, предположительно, он был направлен в Киев по обмену в 86–87 году. Скорее всего, специализировался в каком-то из гуманитарных предметов.
И он его нашел!
Омар Новази, факультет философии, поступил в 85 году, в 87 — командирован в Киев на год, по истечении года не вернулся. Домашний адрес — село Елхово Николаевской области. Во время учебы в Софии жил в общежитии. На этом след прерывался.
Высокие контакты, за которые потянула Мила, продлили это мучение еще на неделю, изыскивая информацию о возможном местонахождении Омара Новази до и после Киевской командировки. Судя по результатам, большую часть этой недели они просто тянули резину. Из Киева Новази не вернулся, ни с кем из бывших друзей не связывался, кто-то предположил, что, возможно, он в Киеве и остался. Если так, то там он и умер, потому что родственник Сережи его в Киеве не нашел. Возможно и то, что из Киева он уехал к родственникам в Турцию. И это даже весьма вероятно, учитывая переезд матери. Но в какой части Турции жили его родственники? Мила опять дернула за нужные контакты, теперь уже на украино-турецкой границе. Однако разность культур и менталитетов, срок давности и склонность наших восточных соседей к секретности делала этот поиск почти безнадежным. Мишкин понимал, что теперь уже след заглох окончательно.
Но помощь пришла — и пришла из неожиданного источника. Именно когда все рухнуло, позвонил Дима и сообщил имя и адрес человека, к которому нужно обратиться в Стамбуле.
Стефани повторила свою историю еще не один раз со всеми необходимыми и шокирующими подробностями. Как следствие, арестовали и допросили обоих — и Френка Голдинга и Адама Стравински. Их почти сразу же отпустили под залог, а Стефани продолжала сидеть. И, хотя Ричард и утверждал, что дело идет как надо и Стефани больше ничего не грозит, Дима изгрыз свои локти до ногтей. За это время он поверил и в мировой заговор, и в революцию против власти капитала. К сожалению, для организации революции возможностей не было никаких: его тоже заперли. В несколько более комфортабельных условиях — на конспиративной квартире ФБР, с удобствами и телевизором, но сути это не меняло. Сейчас он был бы согласен на любое общество, лишь бы поговорить о деле. Но к нему не пускали даже Эмму. А Ричард объявлялся только чтоб дать ЦУ по телефону. Время, тем не менее, шло.
Газеты и сводки новостей давали сенсационные, в основном, клеветнические и оскорбительные для участников сообщения. Выгораживался «гениальный автор», «жертва безумной поклонницы» и «шайки жадных вымогателей». Адвокаты радовались — это дело обещало дать старт многим карьерам и обогатить некоторые карманы. Радовались журналисты — им наконец-то было о чем сказать. Радовались бунтари, а уж как радовались фирмы-конкуренты, можно было угадать только по фальшивым сожалениям о продажности некоторых адвокатов, наглости журналистов и подлости вымогателей. В общем, рутина. Нормальный человек не продержался бы в этом гадюшнике и суток. Но нормальные люди в нем и не водились.
И тут позвонил Ричард и сообщил, что Адам требует встречи, и что за ним, Дмитрием заедут через полчаса. Готовьтесь.
Жанр требует, чтоб где-то в последние минут ожидания прозвенел бы звонок в дверь, доверчивые охранники пошли открывать и были бы убиты наемными убийцами. Чтоб чудом уцелевший Дима следующие десять страниц спасался бегством сначала по крышам, а потом прятался в трущобах, и чтоб на суд он пришел в последний момент, не без помощи влюбленной в него молодой негритянки с пуерто-риканско-тайскими корнями. Но нет, поскольку это правдивое изложение событий, которые на самом деле происходили, мы не имеем права на такие лирические отступления. Нет, ФБР знало свое дело.