Стамбул, 2011.

Маленькая аккуратная комната, в которой дожидался Дениз, много говорила о хозяевах дома. О том, что они собранны и придерживаются строгих правил. Даже удивительно, что безалаберный Челик и взрывная Кара имеют такой строгий дом. Видимо, в убранстве отразился характер их родителей. После того, как повзрослевший Дениз начал жить отдельно, он не бывал в таких домах, кроме, разумеется, родительского.

— Подожди тут. — Сказала ему мать Челика, хмурая женщина с тяжелыми косами. — Я спрошу, хочет ли она тебя видеть.

Значит, она ничего не знает о связи Кары с мужчиной, понял он. Иначе она ни за что бы не подпустила к дочери постороннего. И смотрела бы на него как на вероятного виновника беды. Но ожидание затягивалось. Кара, наверно, не хотела его видеть. Они ведь никогда-то и не дружили. Он даже не знал, зачем пришел и что хотел бы сказать.

Ожидание тянулось, превращаясь в дни и года, и он уже начал подумывать о бегстве, когда, наконец, его пригласили в соседнюю комнату. Мать Кары села в соседнее кресло, ясно дав понять, что встреча будет происходить в ее присутствии. Кара, бледная и маленькая, казалась потерянной среди подушек дивана, на котором сидела. Денизу предложили кресло напротив.

Обменялись необходимыми приветствиями. Сказав несколько слов, Дениз умолк. Он не знал, что делать дальше. Повисла неловкая тишина.

— Я зашел проведать тебя, — наконец, сказал он после паузы. — Наши… друзья беспокоятся.

— Это они послали тебя? — В лице ее проскользнула искра жизни.

— Нет. Это… я сам. Я хотел узнать, как твои дела.

— Все хорошо, мне уже лучше.

— Каре лучше, — кивнув головой, подтвердила мать. — Аллах знает, как мы все испугались! Надо же было перепутать таблетки!

— Было темно, — словно оправдываясь, сказала Кара.

— Страшно подумать, что могло случиться! — повторила мать.

— Было темно…

Такова, значит, официальная версия. Ну и влип же он! Что же делать? Что сказать?

Дениза выручил телефонный звонок, прозвучавший где-то в соседней комнате. Извинившись, мать Кары вышла, оставив их наедине.

Дениз ожидал раздражения, оправданий, страха, но Кара осталась такой же — холодной, заторможенной. След той девочки, которую все они любили. Видеть ее такой было больно. Это разрывало сердце — если это было сердце.

— Кара! Ты сделала это из-за него? — Времени было мало, мать вот-вот войдет, а ему нужно было достучаться под эту ледяную корку, сказать что-то важное. Не для нее — для себя.

— Было темно. — Машинально повторила она.

— Я знаю, что ты сделала это специально. Знаю, почему.

— Нет, не знаете.

— Ты сделала это, потому что он бросил тебя.

— Нет, не поэтому. Он бросил меня, но потом потребовал, чтоб я вернулась. Грозил все рассказать. Не потому что любил, просто ему нравилось унижать меня. А мне было противно, когда он до меня дотрагивался…

Все еще хуже, чем он думал.

— Кто еще знает о нас с ним? Об этом говорят… там? — Помолчав, спросила Кара.

— Нет. — Солгал он. — Никто не знает. Они не наблюдательны.

На самом деле разговоры были, но сразу обрывались. Всем это было неприятно.

— Я пришел сказать, что уничтожу его, Кара. Больше он никого не обидит.

Вошедшая мать оборвала его, да, в общем, все было сказано. Дениз стал прощаться, так же неловко, как недавно здоровался.

— Как, вы уже уходите? — Вежливо спросила мать.

И он ушел, унося в памяти ее слабую улыбку.

Вот уже неделю образ Сезен Марты померк в его голове. Не до этого сейчас. Он должен был сделать то, что должен делать всякий мужчина, столкнувшийся со злом. До сих пор он вел себя как безответственный инфантильный дурак, слоняясь по злачным заведениям, куря всякую гадость и тратя деньги, которые ему не принадлежат. Он позволил втянуть себя в аферу, размеров которой не мог угадать. Он безучастно наблюдал за тем, как подонок развращает хорошую девушку и ломает ей жизнь. Все это время он оправдывал себя тем, что его это не касается, что жизнь такова, что если его отвергла Сезен Марты, все остальное не имеет значения. Сейчас видеть Птичку ему было бы неприятно.

Пора стать мужчиной. Здесь хорошо бы подошли какие-нибудь красивые фразы, но, как назло, в голову не лезло ничего подходящего. Если честно, ему было страшно, очень страшно.

Добравшись до ближайшего телефона, он позвонил в полицию.

Киев, 2006.

Месяц прошел как несколько дней. Эмма была счастлива, несмотря на полную перемену образа жизни. Кто бы из знавших ее раньше представил Эмму в чужой кухне, без ее изящных чайничков и чашек, пьющую бурду вместо хорошего чая? Эмма без пятничных посиделок в пабе, без компьютерных версток, сроков, ночной работы, никуда не спешащая, домашняя Эмма.

День делился на много мелких отрезков: раннее утро, просто утро, утро, ранний день, поздний день, начало вечера, все еще вечер, ночевечер, ночь. И каждый отрезок был по-своему связан с Димой и их новой жизнью. Днем она с наслаждением носила Димкины свитера, вдыхая его запах в его отсутствие. Засела за учебники и словари, листала книги с незнакомыми словами, радуясь, когда узнавала какое-нибудь из них. Впрочем, большую часть дней они проводили вместе — на стадионе, в классах, служебных помещениях. Куда бы он ни шел, послушно переносились ее учебники, словари, тетради и ручки. Обучение, конечно, в таких условиях не шло, но дети — суетливые, своевольные, болтливые, восполняли то, что не могли дать учебники. Уже через месяц Эмма говорила — смешно, но понятно.

Они продолжали жить в комнате при школе. Неизвестно каким образом Диме удалось добиться такого расположения администрации, скорее всего все тем же своим обаянием, которое привлекало к нему всех. Ему не только разрешили поселить девушку у себя, это, казалось, еще и вызывало восхищение невольных свидетелей их счастья. Впрочем, с морально-законной точки зрения у них было все в порядке — они уже подали заявление и только ждали дня свадьбы. На людях не обнимались. Эмму устраивала роль тихого привидения. И так она вызывала много любопытства — еще бы! Рыжая англичанка, девушка Димы — нашего собственного Димы!

Это было счастье. То самое, неуловимое. То, что состоит из мелочей и не может быть подделано, разыграно и даже понято. Какая-то часть ее сознания, что следила за всем, как будто со стороны, знала, что счастливее чем сейчас, она не будет никогда. При ободранных обоях и всяком-прочем.

И однажды все это было разрушено звонком, прозвучавшим поздним вечером незадолго до свадьбы. Звук раздавался откуда-то из сумки, и понадобилось время, чтоб вспомнить, что это такое, а потом извлечь его оттуда. Мобильник. Давно забытый, чудом включенный — лишь на днях Эмма хотела позвонить домой, да так и не собралась. Пока искала его, звонок оборвался. Минуту Эмма раздумывала, стоит ли перезванивать. Ночной звонок мог не означать ничего, а мог значить многое. Та же думающая часть заметалась в панике, предчувствуя попытку чужих вторгнуться в их счастье и разрушить его. Но телефон зазвонил опять. И, начиная с этого момента, мир перестал быть прежним.

Обернувшись, Дима увидел, как медленно меняется ее лицо.

— Что случилось?

— Суд… — прошептала она. — Перестрелка в суде.

— Какой суд? Что за перестрелка?

— Суд, стреляли. Ричард ранен. Ронни убит.

Звонила тетя Алина. Послезавтра похороны, мне придется вернуться.

— Как это случилось?

— Был суд. Бракоразводный процесс. Ричард со стороны жены, да это громкое дело, в газетах уже несколько месяцев. Много денег. Тот человек был сумасшедшим, он где-то достал оружие и ждал его у выхода. А Ронни в тот день зашел за ним. И понимаешь, ведь он в Ричарда почти не попал! Задел только. Прибежала полиция, его окружили, а он начал стрелять по толпе. Ронни прикрыл какую-то женщину. И все… он умер, Дим! Он умер!

Обнимая, что еще он мог сделать? Вся история их знакомства состояла из цепочки чужих преступлений. Он долго гладил ее волосы, пока рыдания не стихли. Он никогда не знал этого Ронни, но сказал то единственное, что было важно:

— Нет большей любви, чем отдать свою жизнь за другого.

— А знаешь — он бы сказал то же самое…