Это был конец восьмидесятых. Все чувствовали напряжение неизбежного конца эпохи и были неспособны его выразить. Будь это десять лет назад, они бы ездили в горы, орали бы песни у костра, и спивались бы тихо на кухнях. Но тот путь не оправдал себя. Родители Марины относили себя к многочисленной интеллигентской прослойке. И единственное, что могли они противопоставить окружающему кошмару безысходности — это свое отличие от других слоев. В конце восьмидесятых вопрос о том, настоящий ли ты интеллигент или притворяешься, каждый решал так же серьезно, как спустя двадцать лет его дети ломали копья над тем, тру ты или фалс эмо. Жизнь постепенно выскользала между пальцами, никакого материального вознаграждения она не несла, материальное благодушие и не могло бы удовлетворить тех, чьи требования к жизни строились на духовном основании. Но в духовном плане им не было дано ничего, выходящего за рамки «Войны и мира», в лучшем случае «Униженных и оскорбленных». Они были слишком хорошо образованы для того, чтоб верить в Бога, и слишком плохо — чтоб встретить Его. Постоянный и неутолимый голод трансформировался в недовольство собой и друг другом, срывы и ссоры. Что могла сделать с этим горем одна маленькая девочка, попавшая в жернова тяжелого механизма? Даже понять причины происходящего может лишь тот, кто имеет опыт переживания подобных ситуаций, а, значит, находится вне ситуации.

Но она смогла убежать. А привитая с детства щепетильность и привычка читать заковала ее в броню. Однажды на втором курсе она попыталась объяснить близкой (по университету — а других у нее не было) подруге свое состояние. Дело было на перемене, девушки подошли к окну, чтоб в свободные десять минут размяться и поговорить, как положено, о нашем, о девичьем.

— Мне кажется, каждый человек состоит из двух противоположностей: желания открыться и желания спрятаться. — Сказала Марина. Это был итог ее самонаблюдений и максимум свободы, данный ей.

— Что ты имеешь в виду? — Спросила подруга.

И, поскольку, личная борьба Марины в данный момент свелась к фазе «закрыться», объяснить она не смогла, и разговор перешел на мальчиков и тряпки.

Но именно тогда она ощутила всю отчаянность своего положения. Тяжело жить в хрустальной башне. В основном, потому, что все вокруг ждут от тебя адекватной реакции вменяемого человека, и, не встретив отклика, отворачиваются туда, где они желанны, где их ждут. И никто не видит того, другого человека, который отчаянно бьется за стеклом, пытаясь пробить слабыми руками тонкую, невидимую и непреодолимую преграду. Другой Марины никто не знал. Она смирилась с тем, что так будет всегда.

Стамбул, 2011.

— А как же вы встретились, Омар-бей?

— Это произошло намного позже.

Когда Омар встретил Марину, она уже сделала первые шаги к тому, чтоб вырваться из хрустальной башни. Не очень удачные, совсем не умные, но когда человек спасает свою жизнь, он хватается за то, что находит.

— А что было дальше?

— Дальше? Дальше, Сезен Марты, было многое. Но тебе пора домой.

— Но Омар-ефенди!

— И ни-ни, домой и все!

Птичка не смела настаивать. Она молча собралась и пошла к выходу.

— Сезен Марты! Завтра поговорим.

— Да, Омар-бей!

Мир снова прекрасен!

Легкие каблучки простучали по мраморной лестнице. Вечер только начинался, воздух пьянил. Завтра — непонятно что завтра, но Омар-бей не любит больше эту женщину, а вечер действительно прекрасен!

— Сезен Марты!

Она оглянулась. Ну, конечно! Этого еще не хватало!

— Дениз! Ты что тут делаешь?

— Да вот, тебя ждал.

— Зачем?

— Увидеть хотел.

— Ну, видишь.

— Сезен Марты, а пошли со мной в кино?

— Извини, Дениз. Я сегодня устала. Не могу.

— Давай я тебя провожу.

— Не надо, Дениз. Я и сама дойду.

— Почему, Птичка?

— Люди подумают, ты ухаживаешь за мной. А ведь это не так.

— Пусть думают! Что здесь плохого, если я даже и ухаживаю за тобой?

— Прости, Дениз. Ты мне как брат. Но и только.

— Так значит, люди правду говорят!

— О чем ты?

— Что у тебя роман с этим генералом! Ты с ним спишь?

— Как тебе не стыдно! Уйди! Видеть тебя не хочу! Никогда!

Слезы жгли ее лицо. Она побежала, не оглядываясь, и не видела, как несколько кварталов Дениз шел следом и бормотал извинения, а затем отстал.

Вечер, который обещал стать таким приятным, был безнадежно испорчен.

Почти четыре квартала тащился Дениз за Сезен Марты, как приклеенный, на глазах у всех, понимая, как он жалок и глуп.

— Дениз! — окликнул его знакомый голос. А, это Озан.

— Ну и видок у тебя! — Хохотнул Озан, догнав его.

— Чего тебе?

— Пошли, выпьем.

— Да ну тебя!

— Ну чего ты! Пойдем!

И Дениз пошел. В их компании весельчаку Озану не отказывали. Высокий, широкоплечий, румяный, балагур и любимец девушек, он просто не знал, что такое отказ и горечь поражения. В тех редких случаях, когда его отвергали, он этого просто не замечал.

В кафе, когда они пришли туда, уже сидела большая часть их компании: прежде всего Тимур, завсегдатай и заводила большинства проделок, Укзмет — студент-зубрила, но когда выпьет и расслабится — оказывается совсем ничего, Бату и Нико — эти всегда что-нибудь придумывают, не всегда приличное. Был тут и Давид — иностранный студент, глядящий на их компанию через дужки узких очков. Челик и Кара, брат и сестра. Вообще-то сестер обычно в такие компании не берут, но Кара с детства бегала за братом, и так как-то все привыкли к ее обществу.

— А вот и мы! — Весело заорал Озан. Люди оборачивались на голос Озана, стараясь рассмотреть сквозь клубы дыма, заполнявшие комнату, кто такие «мы». Но Озана не смущало чужое внимание, смутишь такого!

— Привет, Озан!

— Привет. Кара, Челик, Бату, Давид! Посмотрите, кого я вам привел сегодня! Дениз, иди сюда.

— Понимаете, — продолжил он рассказ после неизбежных приветствий, — иду по улице и вижу нашего друга в слезах.

Он сделал многозначительную паузу и продолжил:

— Из-за девушки!

Озан не прогадал, привлечь внимание ему удалось, и поднялся шум.

— Из-за девушки!

— Ого!

— Ну, приятель!

— Я был лучшего мнения о тебе!

— И кто же это? — Спросила любопытная Кара.

За Дениза ответил все тот же Озан:

— Сезен Марты, вот кто!

Снова поднялся шум, но теперь уже сложно было понять, выражают ли приятели сочувствие, восхищение или осуждение. Страдать из-за чувств в этой группке считалось плохим тоном. Настоящие мужчины (а даром, что никто из них еще не успел обзавестись семьей и постоянной работой — современными атрибутами мужественности) никогда не страдают из-за чувств. Тем более, по поводу женщин. Так же у них было принято отрицать патриотизм, выступать за свободу секса и — по какой-то необъясненной причине — предпочитать Фенербахче другим футбольным клубам.

Но Сезен Марты — другое дело. Все они выросли в одном квартале, вместе взрослели, вместе менялись, многие в детстве ходили в одну школу. История любви Дениза к Птичке была известным поводом для шуток. А главное, каждый прекрасно понимал, что помани Птичка хоть пальчиком, ну улыбнись при случайной встрече — он забудет о презрении к женщинам, снизит количество сигарет до одной-двух в день, забудет про Фенербахче и свободе секса, и добровольно залезет в ярмо брака и выплаты кредитов долгие годы. Но она, кажется, совсем об этом не думала.

— Сезен Марты — прекрасная девушка! — Поэтично воскликнул Тимур.

— И давайте выпьем за это! — Провозгласил Озан. Возможно, он меньше других был способен сочувствовать приятелю, зато пить готов был всегда.

— А кто такая эта Сезен Марты? — Спросил Давид, новичок в их команде.

Парни начали хором объяснять, всплыло имя Новази, причем Челик вдруг вспомнил что Кара — девушка, и спешно нашел причину увести ее из кафе. Пусть она свой парень, но все-таки девушка. Мать не поблагодарит, если узнает, как много мужских разговоров уже слышала сестра.

Много сигарет, раки и разговоров, и скоро у Дениза смешалось в голове — и кто говорит, и что говорит, и кто такая Птичка, и, причем тут секс. Но вот чужое лицо привлеко его внимание. Молодой человек присоединился к ним в какой-то момент, Дениз не мог бы теперь вспомнить, когда. И этот новый парень болтал теперь, совсем как свой.