— Ваня, по единой? — потянулся Роман к Егоркину со стаканом. — Не пропадем! Все хорошо… Галя, все хорошо?

— Нет вопросов! — засмеялась Галя, ответив любимым выражением мужа, и взглянула на Ивана. — Ванюша, ты чего такой? Выпей, в следующее воскресенье у нас соберемся…

— Только не с ними, — шепнул ей на ухо Егоркин, обводя глазами стол.

— Что я, слепая? — засмеялась Галя. — Только Романа с Ирой позовем.

Иван поцеловал ее в ухо и прошептал:

— А вот та, Надя, профессиональная проститутка. В ресторане промышляет.

— Да-а… Врешь?

— Роман говорил… Не смотри ты на нее так, догадается.

— Догадается, гляди-ка, они уже пьяные все, вилки не видят.

— Черт с ними!.. А к нам я хотел Антошкина пригласить, Наташу с кавалером…

— А разве у нее есть? — Галя взглянула на него удивленно.

— Пригласи — увидишь.

— Ну да, она с тобой в последнее время больше, чем с родной сестрой, бывает…

Заметив, что гости стали говорить разом, Роман врубил магнитофон почти на полную мощность. Ребята загремели стульями, Ира начала собирать грязные тарелки, но Борис схватил ее за руки, потянул к танцующим.

— Ирочка, у кого новоселье — у меня или у тебя? Давай веселиться, плясать! Уберется, успеется!

Ира танцевала, но озабоченность с лица не исчезла. Роман следил за женой и за Ларисой. Лариса — огонь, танцевала, извиваясь, как пламя, руки ее гибкие ни на секунду не замирали. Глаза сверкали, влажный рот полуоткрыт в улыбке. А Ира — рыба вялая, дергалась потихоньку на одном месте, так и хотелось крикнуть: «Да развеселись ты, дурачься, тебе же только двадцать лет!» «Какая-то она не компанейская! Какие мы разные! — думал Палубин. — Как же мы будем дальше жить? Я не могу жить как она хочет! Мне хочется жить весело». Он представил своей женой Ларису. У-у, сейчас бы и он ходил ходуном по комнате! «Господи, как же я ошибся!» — впервые подумал о своей женитьбе как об ошибке и ужаснулся этой мысли.

Егоркин после разговора с женой повеселел, танцевал, любовался Галей. На его взгляд, танцевала она красивее, чем девчата. И в азарте не уступала, несмотря на то, что, судя по всему, танцы для Риммы и Ларисы — родная стихия. Но движения их для Ивана были менее изящны, развязность сквозила.

Устали дергаться, прыгать, посидели за столом.

— Боря, врубай порнуху! — сказала Лариса.

— Не насмотрелась тогда, — засмеялась Римма, взглянув на Романа.

Шутку ее поняли, вспомнили, как пьяный Роман бродил в одном свитере по квартире Димки, захохотали.

— С чего начнем?

— Все равно…

Борис заряжал кассету, а ребята сдвигали стол, чтобы, сидя за ним, всем было удобно смотреть. Ира повела Соню укладывать спать, сказав, что девочка засыпает быстро. Она неторопливо, отдыхая от суеты и шума, стелила постель, разговаривала с дочерью по привычке, а думала о Романе, о гостях, о Гале. Повезло ей: Иван спокойный, понимающий, добрый, не потянулся за этим пошляком Борисом и не алчный. В последнее время главным злом на земле Ира считала деньги. От них все горе. Ей казалось, если отменить их, то путь к счастью для всех будет открыт. Ничего нет страшнее денег. Придумал их дьявол, чтобы совратить человека. И он так бездарно попался на эту приманку.

— Ну вот, сейчас мы с тобой бай-бай. И Маша спать будет, — накрыла Ира одеялом Соню и куклу. — Видишь, Маша уже глазки закрыла. Так ей бай-бай хочется. Сейчас мы Маше сказку расскажем, как идет бычок качается, вздыхает на ходу… Сейчас мы узнаем, куда идет бычок и о чем он вздыхает…

В комнату вдруг, смеясь, вбежала Галя, ойкнула, увидев Иру над кроваткой.

— Ой, иди посмотри, что там показывают! Я посижу. Иди глянь!

Ира вышла и через минуту вернулась, морщась:

— Мерзость какая! И эти… как они смотрят, как не стыдно, ребята рядом…

— Как смотрят? — фыркнула Галя. — Это их жизнь! Они на себя смотрят. Ты разве не знаешь, что Надя проститутка…

— Как? — смотрела на нее удивленно Ира.

— Так… Настоящая проститутка, работает в том же ресторане, где и Роман. И Костя там работает.

— Костю я знаю. Он Ромку учил, — прошептала Ира и вдруг заплакала. — Ой, Галя, я не знаю, как мы дальше жить будем… Роман погибает! Ничего… не могу сделать… Ничего… И рожать я не буду, ой не буду!

— Ты что, шестой месяц уже…

— Пусть… пусть… Не будет у нас жизни…