11

Я поддался общему настроению и тоже готов был восторженно славить победу, но Никитин толкнул меня и сказал на ухо:

— Готовься! Начинается второй этап… Пробираемся ближе к мэрии. Будем штурмовать!

Мэрия, бывшее здание Совета экономической взаимопомощи, высилась неподалеку в наступающих сумерках как громадная раскрытая книга.

— Ты что, — поразился я. — Ее же взять нельзя! Она нашпигована спецназом. Они завалят трупами.

— Не бойся, возьмем. Они в курсе… Только выше пятого этажа не суйся. Понял?

Толпа начала умолкать, готовясь слушать Руцкого, который на балконе поднял обе руки вверх, одновременно и приветствуя, и успокаивая народ. И вдруг в почти наступившей тишине простучала автоматная очередь. Люди со стороны мэрии шарахнулись на площадь, сжимая толпу. И те, что были на балконе, и мы — на площади, повернулись разом в сторону мэрии, туда, откуда раздалась автоматная очередь, и сразу все затихло.

— Мужики! — загремел в тишине яростный голос Руцкого. — Если вы еще мужики, возьмите мэрию! Возьмите Останкино!

— Сработало! — радостно, но негромко воскликнул Никитин, толкнул меня и заорал: — На мэрию! — скомандовал мне. — Не отставай! — И побежал к мэрии, увлекая за собой людей.

Снова толпа послушным стадом рванулась туда, куда погнал пастух. С ревом неслись люди, обгоняя нас. Никитин, хоть и орал: На мэрию! — но не шибко рвался первым подскочить к ней, уступал это право другим. Я топал следом, каждую секунду ожидая услышать автоматные очереди и полузабытое жужжание пуль, думал, что здесь прольется кровь, о которой говорил Никитин, не было слышно ни одиночных хлопков, ни быстрых очередей. Вслед за толпой мы протиснулись в вестибюль, нигде не было видно ни милиции, ни военных.

— Хватит, — остановил меня Никитин и прижал к стене. — Мы свое дело сделали. Это было не трудно. Дальше посложней…

Мимо нас, придавливая, притирая к стене, текли люди, почти одни мужики, лишь изредка мелькали женские шапочки и платки. Все стремились к лестнице наверх, у всех были целеустремленные, возбужденные лица, у всех горели глаза. Поток тек в одну сторону, и был нескончаем. Толпа у входа в мэрию увеличивалась и увеличивалась. Всем хотелось в мэрию, хотелось своими глазами увидеть победу, пощупать ее руками. Выбраться назад не было никакой возможности. Никитин опять нашелся. Он отодвинул руками, напиравших на него людей, освободил возле себя пространство и закричал, раздирая рот:

— Победа, товарищи! Мэрия взята! Ура-а-а! Нужно брать телевидение! Останкино!

Люди рядом с нами приостанавливались, смотрели осмысленней.

— Останкино! — ревел Никитин.

Я, увидев некоторую приостановку потока, тоже крикнул: В Останкино! — И двинулся на толпу по направлению к выходу. Никитин шел за мной и орал мне в затылок: — В Останкино! В Останкино! В толпе послышались другие возгласы: Победа! Телевидение! Останкино!

Мы медленно двигались к выходу. Никитин замолчал. Кричали другие.

— Охрипну я сегодня, — хохотнул он мне в ухо сзади.

Выбрались на улицу, Никитин шепнул мне:

— Смотри, тут где-то грузовики должны быть… Ага, вот они, смотри!

На площадке стояло несколько машин с крытыми брезентом кузовами.

— В Останкино! — снова заревел Никитин и бросился к машинам Я бежал за ним, кричал, не оглядывался, чтобы проверить: бегут ли за нами люди? Подхвачен ли порыв? Был уверен из опыта сегодняшнего дня: бегут, порыв подхвачен. Дураки всегда найдутся.

Никитин вскочил на подножку одного из ЗИЛов со стороны водителя, рванул дверь. Открыта. Я вскочил в кабину с другой стороны и не поверил глазам своим: ключ зажигания был в замке. Заметив мой ошеломленный взгляд, Никитин засмеялся:

— Никакого чуда — все продумано!.. — увидел, что один из парней в шерстяной лыжной шапочке с помпончиком подбегает к кабине, добавил быстро: — Никого не пускай!

Лыжная шапочка мелькнула в окошке с моей стороны, дверь распахнулась, и я крикнул навстречу:

— В кузов! Занято!

Никитин открыл свою дверь, высунулся наружу и кричал:

— По машинам! В Останкино!

Грузовики облепили, лезли в них, мешая друг другу. Никитин завел мотор и стал потихоньку трогаться. Он поминутно сигналил, чтобы согнать с пути суетящихся людей.

— Мы Останкино также возьмем? — спросил я. — Зачем это нужно? Ведь Руцкой может обратиться к народу и его поддержат…

— Кто нас туда пустит… Главное, мятеж начался, а значит, есть повод раздавить парламент военной силой… Все идет по сценарию. Там, — Никитин показал пальцем вверх, — больше всего боялись, что Руцкой не купится. Самое страшное было бы, если бы он не призвал народ брать мэрию и Останкино, а наоборот, призвал бы угомониться, начал бы успокаивать, оставил бы народ у Белого дома. Вот тогда бы Ельцин задницу почесал. А теперь завтра от парламента пух и перья полетят… Депутаты проиграли… Президенту правильно подсказали в ЦРУ, Руцкой военный, не политик, создали ему иллюзию победы, будто таманцы на его стороне, сейчас подойдут. Вот он и распетушился: берите Останкино! Держи карман шире, телевидение туда само прыгнет… Кстати, первый этаж мы тоже возьмем. Там ничего нет: вестибюль, раздевалка, буфет. Этим пожертвуют. Вот тут будет бой, или, скорее всего, бойня! Из машины не вылазь, по машинам стрелять не будут…

— Но нас же могут на любой улице сорок раз остановить, перекрыть дорогу и все.

— Ты что, не понял? Мы нужны там. Нужна бойня, нужна кровь!

Мы спокойно проехали Садовое кольцо, свернули на проспект Мира. Никто нас не останавливал, хотя раза два мелькнули машины гаишников. Стемнело.

— Едут ли за нами? Не видно? — спросил я.

— Доедут. Главное, чтоб Макашов вовремя прибыл. Без него начинать не велено. Подождем.

Мы подъехали к телецентру, когда там было уже полно народу. Было темно. Фонари не горели. Освещалась площадь прожекторами и светом фар машин. Было много телевизионщиков с камерами, со своими осветительными приборами. Видно было из кабины, что на освещенном месте стоит Макашов в пятнистой военной одежде, окруженный боевиками с автоматами, и что-то кричит в мегафон в сторону телецентра. Свет в телецентре выключен. Здание его чернеет рядом. Мы остановились. Слышно было, как из кузова посыпались люди. Раздавались одобрительные вскрики, виднелись фары приближающихся машин.

Выстрел прозвучал неожиданно. Откуда стреляли, то ли из телецентра, то ли из толпы, я не понял, но почти сразу возле группы Макашова грохнул гранатомет и вспыхнул, осветился угол здания телецентра.

— Началось, — процедил Никитин и включил скорость. — Опустись пониже, как бы шальная не зацепила.

Я думал, что он будет выбираться из заметавшейся толпы на дорогу, но он повел грузовик, освещая себе путь фарами, прямо на стеклянные двери телецентра. Ехал медленно, чтобы не задавить кого-нибудь, но перед зданием газанул и врезался в телецентр. Огромное стекло рухнуло, рассыпалось, полетело на капот, на кабину машины. Кто-то прожектором светил на нас изнутри телецентра. Никитин сдал чуточку назад и снова ударил, потом медленно отполз назад. В пролом хлынули люди. Трещали выстрелы. Пули огненными полосами чертили ночное небо. Медленно колыхалось, разрасталось пламя там, куда шарахнул гранатомет.

— Все! — выдохнул Никитин. — Задание выполнено. По домам. Отходим через станцию Останкино на ту сторону и разбегаемся. Завтра с раннего утра в отделение! Жаркий денек предстоит.

Мы выбрались из машины и, пригибаясь, побежали по темной площади, озаряемой вспышками, подальше от телецентра. Позади трещало, вспыхивало.