8

Дома за ужином черт дернул меня рассказать Рае о поездке к Паше.

— Я тебе говорила, я тебе всегда говорила: Никитин твой сволочь. Он весь опутан мафией, по уши в дерьме, — быстро сказала Рая с ненавистью в голосе.

— Ты еще так влипнешь из-за своего Никитина, попомни мои слова!

— Брось заводиться! Чего ты снова… Хороший парень…

— Хороший… — перебила Рая, раздражаясь сильней. В последние дни она слышать не могла о Никитине. — Да этого хорошего поганой метлой надо гнать из милиции. И выгонят, выгонят! Вот увидишь! А выгонят, он сам банду соберет, грабить пойдет. А ты будешь у него помощником.

— Чего плетешь, ты понимаешь, что ты плетешь, — начал раздражаться я. — Подумай хоть капельку, — постучал пальцем я себе по лбу. — У тебя жизнь, что ли, стала хуже с появлением Никитина?

— Хуже! Хуже! — выкрикнула Рая. — Покоя нет! Покой не стоит твоих денег!

— Это у тебя покой был, а я готов был в петлю лезть! — заорал я, не сдержавшись.

— Ага, плохо тебе на диване лежалось! — ехидно сказала Рая, покачивая головой.

— Да, да, плохо! Я впервые сейчас человеком себя почувствовал. Меня везде уважают! А дома — вонь! Хоть не приходи…

— А ты и не приходишь, я тебя раз в неделю — вот так — вижу! Задания у него каждую ночь. Как связался с Никитиным, так дома ему говном запахло…

Она меня достала совсем, и я не выдержал, взорвался, заревел:

— Да заткнись же ты!.. Дай пожрать! Чего ты развонялась…

— Это ты воняешь, ты! — с ненавистью глядела на меня Рая. — Каждую ночь от тебя перегаром за версту несет! Хоть в постель не ложись с тобой…

— И не ложись, не ложись! — орал я. В запале у меня сорвалось, что не нужно было говорить. — Тебе там делать не хрена! Бревно!

— Ученую нашел? — стала медленно подниматься Рая. Глядела она на меня с еще большей ненавистью. «Как она отвратительна! — пронеслось в моей голове. — Чудовищно отвратительна!» — Задание выполняешь каждую ночь, — шипела Рая. — Я тебе покажу неумеху!

Она швырнула в меня ложку, я отбил ее на лету. Ложка звякнула по холодильнику. Рая схватила стакан. Я вскочил, через стол вырвал его.

— Успокойся, овца! Сиди тихо, пришибу, — я старался не разбушеваться, встал и вышел из кухни.

— Козел, козел вонючий! — закричала мне вслед Рая и заревела.

«Стерва поганая! Истеричка!» — думал я, лежа на диване, и старался успокоиться. В голове невольно всплывала Лара, нежная, огненная молчунья. Я уже знал, что, конечно, ее зовут не Ларой, а Светой, но не знал, где она живет. В первую ночь для меня она так и осталась Ларой. Дня через три меня потянуло к ней, хотелось обойтись без посредничества Никитина. Но я не знал ни телефона ее, ни настоящего имени, ни где ее найти. Пришлось все-таки обращаться к Никитину. И мы снова были в той квартире, снова было блаженство. Я сказал ей, что она не выходит у меня из головы, что меня тянет к ней, что я вздрагиваю, когда слышу имя Лара. Она засмеялась и призналась, что ее зовут не Лара, а Света. Но ни адреса, ни телефона своего она мне не дала.

— Я хочу тебя видеть! Я хочу тебя целовать! Где мне тебя найти? — взмолился я.

— Никитин знает, — ответила она, смеясь. Ей нравилось, что я хочу ее видеть, что я схожу с ума от нее.

Я как-то не думал о том, что каждый вечер, каждую ночь ее за деньги обнимает другой, а может быть, и не один, что она также нежна с ними и проделывает то же самое, что и со мной, с другими мужчинами. Над этим я тогда еще не задумывался, может быть, потому, что у меня была жена, и я мог бы проделывать с ней то же самое, если бы она не была холодна и бесчувственна в постели. Раньше, пока я не знал Лару, меня это не беспокоило. Дважды, будучи женатым, я был с другими женщинами, но оба раза это было в кустах на берегу речки, на траве, на газетке. Первый раз ужасно мучили комары, а второй раз, в сентябре, была адски холодная ночь, и ноги у нее были как два ледяных столба. Какая уж тут страсть, какая нежность!

Я лежал, вспоминал Лару, с какой-то злорадностью слушал доносившиеся из кухни всхлипывания жены, и впервые подумал: «Неужели она дана мне на всю жизнь? Неужто я обязан всю жизнь выслушивать ее нытье, обнимать ее бесчувственное тело? Кто меня к ней привязал?» Слава Богу, хоть теперь не нужно ездить вместе на работу и с работы, не видеть ее хотя бы днем. Конечно, я сам ее выбрал… Тогда она казалась спокойной, надежной. Нравилось мне, что я ей нравился, думал — любить будет, будет и счастье!.. Неужто она всю жизнь будет такой? Нет, ее не переделаешь… И такую тоску я почувствовал, хоть собирайся и убегай из дому. И убежал бы я, знай адрес Лары. Но я не знал его, и не было у меня никого в Москве из близких людей, кроме Никитина. К Никитину, что ли, рвануть сейчас? У него, видно, свои проблемы, недаром жена такая. У всех проблемы… Захотелось домой, в Курск.

Рая не вошла ко мне ни разу за весь вечер. Ушла в спальню. Даже не стала смотреть по телевизору эту бесконечную «Санту Барбару». Я нарочно громко включил телевизор, думал, услышит — придет, хотелось помириться, подумалось — не такое уж она у меня чудовище! Но не пришла. Ночевали в разных комнатах. Утром я слышал, как она собиралась на работу, ждал — заглянет попрощаться. Ушла, нарочно громко хлопнув дверью.

— Стерва! Овца! — выругался я вслух, и снова до жути захотелось к Ларе.

Днем спросил Никитина, не желает ли он увидеться с Лорой и Ларой.

— Замагнитила? Сладкая девочка! — подковырнул Никитин, но встретиться согласился.

Весь день мы были вместе. Я специально следил, хотел узнать, когда и как он будет договариваться с девочками, хотел подсмотреть телефон, чтобы потом самому звонить. Весь день я не отходил от Никитина ни на шаг. Он не звонил Лоре, и я решил в конце дня, что он передумал, загрустил и спросил, когда выходили из его кабинета:

— А как же девочки?

— Все о’кей, едем!

Мы поехали в тот же ресторанчик на Садовом, где в первый раз встретились. Девочки были там. Я дважды, когда грустилось, приезжал один в этот ресторанчик, надеялся встретить девчат: их не было. А сейчас — на месте!

Мы выпили, похохмили. Никитин вытащил из кармана брошюрку с анекдотами, которую купил днем, и начал читать вслух, похахатывая. Мне не терпелось попасть на квартиру, остаться наедине с Ларой. Но приходилось слушать, смеяться.

— Не пора ли нам на хазу? — спросил я, как только выпала маленькая пауза.

— Квартира сегодня занята, — ответила Сорока.

— Как!? — воскликнул, испугался я, и они дружно захохотали, глядя на меня.

Никитин похлопал меня по спине:

— Сладострастник!

— Шутка, — понял я облегченно.

— Я не шучу, — улыбалась Сорока. — Квартира не наша.

— Не переживай, — сказал Никитин. — Поедем ко мне.

Я хотел спросить про жену, но подумал: вероятно, ее нет дома, если он приглашает к себе.

Жена Никитина открыла нам дверь. Я увидел ее и сразу скис: вечер пропал даром. А Никитину хоть бы что. Он ничуть не изменился, бросил жене небрежно:

— Как всегда.

Девчата тоже вели себя так, будто ежедневно бывали здесь и все им хорошо знакомо. Шумно разделись, шумно прошли на кухню, смеялись, пока жена Никитина молча ставила на стол еду, водку. На нее совершенно не обращали внимания, не удивились, когда, собрав на стол, ушла, исчезла в комнате на весь вечер. А мне было немножко не по себе от этого. Я подумал, что девочки либо уже бывали здесь, либо знают о взаимоотношениях Никитина и его жены больше, чем я. После третьей рюмки я забыл о существовании жены Никитина. Вместе со всеми хохотал, орал, с восхищением смотрел, как Никитин легко вырвал из-за стола маленькую Лору и, дурачась, держа под мышкой, потащил из кухни в спальню. Она держалась за его плечо, визжала, хохотала. Я тоже подхватил Лару и направился в другую комнату, но Лара, смеясь, толкнула меня:

— Туда нельзя.

Я вспомнил о жене Никитина и похолодел, остановился посреди коридора: что же мы делаем? Лара не поняла меня, толкнула снова и указала на дверь, за которой скрылись Никитин с Лорой и откуда доносилось громкое повизгивание Сороки.

— Туда.

Я с растерянной улыбкой толкнул ногой дверь. Руками я держал, обнимал Лару. Свет из коридора осветил барахтающихся на постели Никитина с Лорой. Он срывал с нее одежды. Она притворно сопротивлялась, хохотала и повизгивала. На нас они внимания не обратили. Комнатка была маленькая. Две кровати стояли у противоположных стен, близко друг к другу, шкаф, тумбочка и зеркало на стене. Я опустил Лару на кровать и так же ногой со стуком захлопнул дверь. Стало темно. Я растерянный лег рядом с Ларой. Она начала быстро расстегивать мою сорочку, провела огненной ладонью по моей груди. Совсем рядом с нами в темноте возились, повизгивали Никитин с Лорой. Глаза стали привыкать к темноте, и я начал различать шевелящиеся бледные тени на соседней кровати. Лара стянула с меня сорочку и принялась раздеваться сама. Я помогал, вернее, мешал ей, с содроганьем касаясь пальцами ее теплой бархатной кожи. От звуков, раздававшихся совсем рядом, от возни, воркотни, от ахов Никитина, смеха, возгласа: Ой, откусишь! — я сильнее распалялся, прижимал к себе Лару, готов был взорваться от страсти. Казалось, наше безумство, наслаждение длилось вечно. Я не слышал, как затихла возня на соседней кровати, как Сорока встала с постели и выскочила в коридор, в ванную. Даже плеснувший в комнату свет не отвлек, не затронул мою страсть. Ничего для меня не существовало. И вдруг, как взрыв, визг, и со стуком распахнулась дверь. Я ошалело вскинул голову, не выпуская из объятий Лару. Сорока влетела в комнату, показывая рукой в коридор и восклицая: