Луна с кольцами посеребрила перед нами почти прямую дорожку, слегка укрытую снегом. Аня попятилась, закрываясь от чего-то, начала задыхаться. Грымова поймала её и взяла под локоть:

— Тшш! Всё окей! Держись, рыженькая!

— Он… он… там… — говорила Аня.

— Кто бы там ни был, он козёл! — заявила Грымова.

— Огонь? Пожар?! — вскинула на неё ресницы Аня и будто очнулась. Болезненная улыбка ослабила напряжение на её лице: — Спасибо!

Десять минут мерного похрустывания снега и камней под ногами, обдачков пара перед лицами, пятен от факелов и сталактитов на тропе. Аридо провёл нас за поворот, и мы пошли, придерживаясь за скалистую стену и осторожно нащупывая путь по скользкому козырьку над пропастью.

— Значит, на самом деле ты считаешь меня уродиной?! — вдруг вскрикнула Галя Крохина и толкнула Большого Трэджо. Он еле удержался на ногах. — Ты б рад от меня отказаться, как мама, да?! Не увиливай, говори прямо! Давай, скажи, что я носорог! Бегемот! Танк на колесиках! Я — толстая! А-а молчишь?! Да ты боишься, что я закидаю тебя камнями! Вот у тебя какой страх! Ха-ха!

— Что ты, крошка! — обнял её великан, несмотря на градом посыпавшиеся на него удары внушительных кулаков «крошки». — Ой! Потише, крошка! Идём дальше, всё пройдёт.

— Я знала! Я с первого дня знала это! Гад ты! Ты только притворяешься добряком! Га-ад!

Скандал великана и тяжеловески стоил нам обвалившихся на плечи снежных сугробов и задержки минут на пять. Трэджо изо всех сил не давал Гале соскользнуть в чёрную бездну и вёл за ручку, как бы она не пиналась. Он провёл её перез каменный мост, и тогда Галя успокоилась, взглянув на него виновато:

— Прости Трэдж… Это я… На самом деле, меня мама бросила. Я… я..

Трэджо обнял её крепко и пробормотал, не сдерживая слёз:

— А моя умерла. Упала в пропасть и разбилась… у меня на глазах…

Галя ахнула и прижалась к нему:

— Прости меня!

— Береги себя, Крошка! — шморгнул носом здоровяк. — Ты самая красивая на свете!

«Надо же! У них один страх на двоих. Разделился…», — подумала я, а Базз пробормотал то же самое. Мы с ним замыкали отряд. Базз — чтобы поймать истериков, я… просто так. И вдруг он стиснул зубы и замедлил шаг. Я увидела капельки пота, выступившие у него на лбу, и тоже притормозила.

— Ты как? — спросила я.

— Это всё бесполезно, ты понимаешь? — нервно сказал он. — Нами играют, манипулируют. И мы просто пешки, бесполезные пешки! Живёшь ради высшей цели, а потом оказывается, что ты кто?! Марионетка! Высоко образованная, хорошо обученная марионетка аристократических кровей…

Базз споткнулся о камень, выругался жёстко. Я взяла его за руку.

— Идём.

Он вырвал её, психанул:

— Я сам!

— Пожалуйста. Только я буду шагать рядом.

— Ха! Ты тоже считаешь меня бесполезным?! Ты — гордая мухарка! Хочешь унизить меня? Ну давай! Не выйдет!

Лицо Базза исказилось, и как по волшебству в чертах взрослого мужчины я увидела маленького красивого мальчика, а затем то, как его бьёт мать, высокая стройная женщина в роскошных одеждах, и зовёт слугу, чтобы выпорол как следует на конюшне. «Как ты надоел мне! И твоё баловство! Ты бесполезен! Никчёмный мальчишка!» И тут же я углубилась в глаза Базза и прочла, что его мать выдали замуж за нелюбимого капитана, гораздо старше её лет. А она любила другого и после свадьбы мечтала лишь сбежать. В день рождения Базза узнала, что тот, кому писала письма, о ком молилась и страдала, женился… Она была несчастна, и я понимала её, но моё сердце сжалось за Базза. Он вдруг стал мне ещё более дорог.

Гораздо проще понять чужих демонов, когда своих не счесть. Впрочем, я их хотя бы знаю… Наверное, привычное не считается. И я шагнула к нему, остановила. Обняла за шею, притянула к себе и поцеловала. Он напряг мышцы и подался назад.

— Жалость оскорбляет! Прекрати! — стиснул зубы Базз.

— Здесь некого жалеть, — ответила я безаппеляционно. И поцеловала ещё раз. А потом пошла вперёд, за нашими, подсвечивая дорогу сталактитом и прислушиваясь к его шагам. Базз выругался и пошёл. Я ускорила шаг. Он тоже. И ещё. Через несколько минут «догонялок» он поймал меня и развернул к себе.

— Рита… Всё, что я сказал, если ты слышала, было ерундой!

— Я знаю.

— И я так не считаю!

— Я знаю.

Он всмотрелся в меня, видимо, убедился, что в моём тоне нет сарказма. Положил руки на мне плечи и взволнованно сказал:

— Рита! Мне правда не всё равно, что ты обо мне думаешь. И вообще всё, что происходит с тобой. — Он задержал дыхание на мгновение и решился: — Рита, я люблю тебя!

И тут растерялась я. Отвела глаза. В горле у меня запершило, и захотелось спрятаться.

— Это страх. Здесь не лучшее место.

— Не мой страх, — сказал Базз. — Больше не мой. Но ты права — место не лучшее. Идём.

«И не мой. Просто неожиданно, — подумала я. — Я уже давно в жизни ничего не боюсь. Я уже умерла один раз, так что больше ничего не осталось.»

Гравий снова зашуршал под нашими ногами. И не было более странного путешествия на свете, когда спутники тяжело дышали, то вскрикивали, то обливались слезами, то ругались, то скрючивали пальцы, словно в агонии, то приседали, пытаясь укрыться от своих демонов, но шли вперёд в темноту, к пещерам, из которых почти никто не возвращался…

* * *

Наконец, Аридо посветил факелом по правую сторону и сказал:

— Пришли. Это пещера, в которой можно переночевать.

Мы полезли за ним в узкий лаз. Укрытие на небольшом возвышении над каменистой тропой осветилось факелами и сталактитами. Здесь действительно можно было с облегчением выдохнуть и дать отдых натруженным ногам. Внутри места хватало на всех, хотя снаружи так не казалось. Парни зажгли несколько костров, разложили защитные шнуры на «зубастом» входе. Сумки, запасные плащи и пледы, пучки сена, всё пошло в ход. Мы расселись по кругу, уставшие, измученные, но будто обновлённые. Сил ни у кого не было, но все протягивали друг другу лепёшки, фляги, вяленое мясо, орехи; делились, чем могли. Улыбались понимающе, похлопывали друг друга по плечу, предлагали место поудобнее. От этого было уютно, хорошо. И чем больше я всматривалась, тем роднее казался мне каждый. Как мои девчонки из сиротского приюта. Верно говорят: пережитое вместе объединяет. Но я… я ещё не встретила своего большого страха, и потому я всё-таки чувствовала себя изгоем. Даже несмотря на тёплое плечо Базза рядом. Словно я не имею права радоваться с ними одинаково… А так хотелось!

Ладно, и это пройдёт. Я усмехнулась про себя и, отпив воды, встала. Долой иллюзии! Я чужая. Я знаю это. Когда я получу свободу, возможно, всё изменится… Если получу. Горло перехватило комом.

— Тебя проводить? — спросил Базз.

— Нет.

Я вышла из пещеры, спрыгнула на камни внизу и, запахнув плащ, посмотрела в темноту. Надо просто медитировать. И не думать. Эмоции — зло. И в последнее время я дала им волю, стала совсем слабой. Зависеть от чужой улыбки, тепла — разве это не слабость? И даже если я выживу и всё кончится как-нибудь «хорошо», разве у нас с Баззом есть будущее? Я спецагент Аквиранги, он — шпион из Дживайи; я — рабыня, он — аристократ. Я — предатель, он… Горло перехватило сильнее, глаза зачесались. Я обхватила себя руками, закрываясь от холода, а потом разозлилась и распрямила плечи: я знаю свою судьбу! Да, не я её выбрала, но хватит жалости к себе!

Шорох камешков за валуном заставил меня напрячься. Кто там?! Тася и Киату?! Они вернулись?! Я рванула туда и, увидев фигуру в красном, с низко надвинутым на лицо капюшоном, резко затормозила.

— Мастер?

— Подойди ближе, — тихо сказал знакомый бас.

Я подчинилась, чувствуя в животе дрожь. Осознанно вернула в норму дыхание. Мастер провёл рукой по воздуху, и мы оказались в защитном колпаке.

— Мастер, — я преклонила колено и голову, как подобает воину, — приветствую вас! Счастлива видеть!

— Сейчас перестанешь. Ты дотянула до последнего шанса.

— Я знаю. Не было другой возможности.

— Дело не в том, — Мастер поднял мой подбородок и заставил посмотреть в глаза. Они сверкали фиолетом во тьме капюшона. Черты мастера была едва различимы, но я слишком хорошо их знала, чтобы дорисовать знакомое лицо с тяжёлым подбородком и внушительным носом. — Я вижу в тебе сомнения, Риэтте. Ты слишком привязалась к дживе. Ты забыла, что она — только инструмент.