Он картинно поднял вверх очередной стаканчик, провозгласил: «За вас!» — и быстрым шагом вышел.

— Ох и натянут же его сейчас, — протянул Егор, глядя ему вслед.

— Кто? — небрежно поинтересовалась Нуарейн, с любопытством откручивая крышечку фляги.

— Его Высочество, — ответила вместо Летова Рива, усаживаясь на своё нагретое место. — Бедный наставник… впрочем, он сам виноват.

— Я кое-что знаю об этой истории, — новоявленная оперативница налила себе в стаканчик и повернулась к собеседникам. Разумеется, она знала, что на самом деле произошло с Воином, но не могла отказать себе в удовольствии узнать иную точку зрения на происходящее. А потому продолжила: — И если честно, мне крайне интересно, что случилось на самом деле.

Рива с хитрым прищуром взглянула на женщину, которую уже почти готова была назвать если не подругой, то приятельницей.

— «Кое-что» она знает, — усмехнулась она. — Ладно, раз уж посиделки, то будем сплетничать. Как там… «Слушай, вышло это так».

Ожидание возвращения Воина текло неспешно и приятно. Даже самые старые байки и истории интересно рассказывать, если есть благодарный, а главное — новый слушатель, впервые припадающий к бесконечному и разнообразному источнику информации. Нуарейн была именно такой, а потому Рива и Летов с удовольствием перемыли косточки почти всему главенствующему и старшему составу Агентства и были готовы уже перейти к оперативному, когда под сенью иллюзорных елей раздались нарочито тяжёлые шаги и громкое шуршание ветвей.

— Это не Воин, — пробормотал Егор, не меняя позы. — Его было бы от дверей слышно.

Нуарейн чуть сменила вольную позу, вновь накидывая на себя гордый и неприступный образ. Рива с некоторой завистью покосилась на коллегу: одно слитное, почти незаметное движение плеч, спины и ног, и рядом с ними вновь сидела настоящая особа голубых кровей. Достичь подобного было непросто. Нуарейн заметила её взгляд и приподняла уголки губ в надменной усмешке, а затем наклонилась и прошептала:

— В этом искусстве нет ничего сложного. При случае напомни мне — научу.

— Спасибо, напомню, — так же тихо ответила девушка и звонко воскликнула, дурачась: — Назовись, гость неведомый! Друг ты али поединщик честный?

— Друг, конечно, какие вам тут поединщики? — отозвался низкий голос, и из тени веток к костру вышла кряжистая фигура в одеяниях из грубого полотна, кожи и меха. — Доброй ночи вам.

— Господин Яр, — Летов первым оказался на ногах и склонился в поясном поклоне перед вожаком Стаи. — Какая судьба завела сюда Первого из волков?

— Рабочий вопрос сюда меня привёл, — пробасил Яр, возвращая старшему оперативнику поклон. Выпрямился и успокаивающе повёл широченной ладонью в сторону поднимавшихся Нуарейн и Ривы. — Сидите красавицы, сидите. Да и тебе, Ходок, незачем было спину гнуть: без чинов я к вам зашёл. Голоса Стаи при мне нет, равно как и волхва моего. Дайте уж поздравлю, раз забрёл, — наслышан, наслышан уже о подвигах и твоих, и Нуарейн. Дурного волка поймали, драного хвоста ему не повредив. Добро, добро. И в чин тебя, Нуарейн, произвели не зря. Ещё поработаем.

Рива с трудом удержала не очень уместное хихиканье. Очень уж забавно Яр произносил французское имя новоиспечённой старшей оперативницы: «Нуар-р-рэйн», с рычащим упором на «р».

— Я благодарю Вожака за проявленное доверие, — вежливо кланяясь, произнесла Нуарейн. — И взаимно надеюсь на долгое и плодотворное сотрудничество.

Рыжий Волк постоял секунду, с интересом глядя на собеседницу, потом покачал головой:

— Эк тебя… приложило.

— Как есть, — внезапно в тон ему ответила старшая оперативница. — Пока что привыкаю, чего желаю и тем, кому приходится со мной общаться.

Рива всё-таки рассмеялась. Яр взглянул на неё и тоже усмехнулся.

— Ну, «приходится» — громко сказано. По своему почину пришёл, отдыхать, пустые беседы вести да слова-на-ветру разбрасывать. Пустите?

— Гостю у нас всегда рады, — откликнулся Летов, жестом предлагая оборотню садиться. — Кстати, я всегда считал, что у вас слова-на-ветру считается чем-то… непотребным, что ли?

Рыжий Волк расхохотался.

— Слышал речь, а смысла не понял, — прогудел он, отсмеявшись. — Слова-на-ветру — это разговор пустой, да приятный. В серьёзном деле — да, непотребен. А вот так, у огня, да под чарку…

Рива поняла намёк, сосредоточилась над флягой и нацедила перевёртышу стаканчик медовухи.

— Так вот, — продолжил Яр, осторожно отпивая из стакана. — Эх, хороша! Так вот, в доброй компании да под чарку такие слова — что семена-летучки. Вроде как у одуванчика либо у клёна. Лёгкие, летят, куда ветер подует, не жалят, не кусают… а бывает, что на почву богатую упадут, да и взойдут буйным цветом, когда время придёт. Слова-на-ветру. Уразумел?

— Уразумел. — Егор отсалютовал вожаку своим бокалом. — Мы тут, правда, больше о своём, об альтаировском. Но если Вожак хочет…

— Вожак хочет сперва, чтоб его по имени звали, — цепкий взгляд Яра с изрядной долей усмешки в глубине обвёл компанию. — И на «ты», а то мниться начинает, что я тут не один. А поскольку так и есть — не один я, зверь мой при мне, то и нехрен его звать лишний раз.

— Так вот почему оборотни презирают вежливое обращение, — улыбнулась Рива. — А я-то думала…

— Что мы звери дикие, неотёсанные, и политеса не знаем, — подхватил Яр. — Теперь знать будешь.

Девушка помолчала, вертя в пальцах флягу. Лицо её на несколько секунд стало очень серьёзным.

— Никогда я вас такими не считала, — негромко произнесла она. Тряхнула волосами и вернула на губы улыбку, поневоле подстраиваясь под заразительный стиль речи собеседника: — А что, Яр, раз уж мы по ветру речи пускаем, не расскажешь и ты нам что-нибудь?

— И расскажу, — степенно кивнул оборотень. — Чарку только заново наполни, и будет тебе байка, а хочешь — настоящая история. Только о чём?

— О Витольде, — тем же небрежным и весёлым тоном отозвалась Рива, доливая медовухи в стакан Вожаку. — И не бойся, Рыжий Волк, я не боль свою растравить хочу. Мне знать интересно, каким был одиночка в твоих глазах. А то в своё время на тризне столько сказали, только всё не то… да и пьяная я была.

— Сейчас ты будто трезвая, — хмыкнул Яр, благодарно кивая.

Нуарейн с интересом наблюдала за сидевшими у костра. Ей уже приходилось видеть и даже участвовать в «неформальном» общении сотрудников. Но здесь и сейчас эмоции и желания были настолько ярки и чисты, что их можно было шлифовать и вставлять в витражи вместо стекла. Даже в присутствии Яра — чужого во всех смыслах, не относящегося ни к Агентству, ни к роду человеческому, никто не пытался вести тонкую игру двойных смыслов и тайных намёков. Просто девочка попросила рассказать о погибшем возлюбленном у его сородича. И он сейчас просто возьмёт и расскажет, что знает, сдобрив своё повествование толикой странной мудрости оборотней. И всё. Это было… непривычно.

— А я бы тоже послушал, — сказал Летов, подвигаясь ближе к огню. — Мы с Ковалем и не поработали, считай. Так, на одной общей операции были.

— Это когда ты по зыбким слоям прошёл? — Яр покивал. — Правду говорят, что сотню километров одолел?

— Да куда там, — Егор усмехнулся. — Едва ли тридцать. Но с первого раза, да без подготовки, да — они мне за сотню показались. Если не за две.

— Верю. Волхв наш так ходить умеет, да каждый раз ругается, будто на поле боя. По живой земле оно сподручнее. Ладно, девица, расскажу я тебе про Витольда сколько смогу. — Рыжий Волк помолчал, отпил из стакана. Рива молча протянула ему флягу, поняв, что иначе подливать ей придётся каждые пять минут. Яр тряхнул головой в знак благодарности. — Добро. О том, почему Витольд одиночкой был, вам известно. Полущенок Седого, страшным случаем обращённый да случайно выживший. Не подбери его ваши, даже и не знаю, выжил бы он? Навряд ли. Волков во Вьетнаме тогда почитай что и не было. Шестьдесят пятый, начало войны… Первые месяцы у оборотня самые поганые, особенно у полущенка: зверь в сознание рвётся, тело меняет, разум грызёт да под себя выстраивает. Но у вас, видать, нашлись умельцы — и разум, и плоть усмирить смогли. Лет сорок тому, как я узнал о том, что на Альтаир работает Одиночка, и не из самых слабых. А три с половиной года назад его перевели сюда, в центр, и пришлось знакомиться лично. Тогда он уже стал настоящий волк. Дали бы мне его раньше хоть лет на двадцать, был бы он в Стае, а так — пришлось принимать каким был.