Позади танков из дымной гущины возникли, как привидения, два автомобиля — это ползли, завершая минирование, машины отряда заграждения. Машин осталось только две, но они ползли, выдерживая заданное направление.

— Товарищ капитан! — закричал Янкин, показывая рукой в сторону чудом пробившихся машин. Евгений в недоумении потряс головой. Он решил, что загражденцы опоздали и минировали уже после прохождения боевых порядков противника. Похоже, они преградили танкам не атаку, а отход.

Саперы торопливо выставляли в грунт последние коробки, и Сашка в спешке оставил мину на поверхности.

— Ты чё?.. — набросился на него Янкин.

— Вон… Ал… Алхимик… — стал заикаться Сашка, оборачиваясь к ползущему за ним писарю.

— А-а! — взбеленился Янкин. — Горазд на чужом дышле в рай!

Сашка повернул к своей мине, но Евгений торопил всех с отходом, мину бросили. Поблизости ухнул снаряд, саперы подались за Евгением; вплотную за ним полз Янкин, за Янкиным — Сашка-Пат, еще дальше — Алхимик и остальные. Сашка хватал ртом воздух: его оглушило.

Растоптав первое орудие и проутюжив окоп, танк-крестоносец резко изменил курс, из-под гусениц его полетели комья, он устремился к левому флангу, заходя на батарею с тыла. В образовавшуюся брешь втягивались еще две бронированные машины, за ними целились в промежуток, переползая мелкие воронки, транспортеры с автоматчиками. В обороне наметилась вмятина. Крутов отвел саперов к хутору.

— Занимай оборону! Первый взвод на правом фланге: вспаханная борозда — колодец… Янкин, живей! Второй взвод…

Саперы поспешно развернулись в цепь, припали к земле и заработали лопатами. В потемневшем воздухе местность почти не просматривалась, судить о сражении оставалось по звукам. Саперы водили головами, определяя на слух линию обороны и маневр наседающих танков. Яростная, ожесточенная пальба еще кипела, стороны схватились насмерть. Немцы спешно вводили резерв, но в чем-то они просчитались — не успели засветло проткнуть оборону. На поле боя уже опускалась настоящая темнота, орудийная канонада затихала, и лишь справа какая-то пушечка все еще запоздало частила по транспортерам, по их расплывчатым силуэтам.

«Курицыны дети! Спохватились!..» — подумал со злостью Евгений, но в ту же минуту пушечка замолкла; видимо, ее прихлопнули…

Десант спешился с транспортера где-то поблизости, но в дымном мареве немцев не было заметно, лишь при вспышках то в одном, то в другом месте возникали их силуэты. Саперы открыли по ним огонь, и автоматчики, пустив десяток тусклых в пыли ракет, залегли.

Бой затих, но кое-где все еще бухали взрывы и поднималась кутерьма: то выходящие из боя танки натыкались на мины. Евгений плохо слышал, о чем кричал ему Янкин: бункер… люди в бункере… чертовщина какая-то!.. Он не успел ничего сообразить, как из темноты, урча, прибился к хутору рыскающий по сторонам разбитый минораскладчик. Борта и кабина у него были снесены, задняя резина размочалена… Исковерканная близким разрывом машина ткнулась в загородку и заглохла, по ней издалека прорезалась трассирующая очередь. Пренебрегая цепочкой цветастых пуль, Евгений кинулся к висящей на одной петле дверце и выволок сникшего на руле лейтенанта. Скулы на его лице еще больше обострились, он прикрывал глаза рукой, повторяя: «Я просил ракету… ракету…»

Ракета, сигнал к отходу из секторов обстрела дивизиона, не появилась потому, что командир дивизиона со своей ячейкой управления угодил под прямое попадание… Но что могло дать это объяснение лейтенанту? Янкин по-прежнему что-то кричал, и Евгений поволок лейтенанта на голос.

— Черт знает, откуда они!… Черт знает!.. — выкрикивал Янкин.

Евгений заглянул в лаз, В погребе горела плошка, на земляном полу виднелась женщина с ребенком на коленях. Она исподлобья косилась на военных, руки и ноги судорожно упирались в пол. Женщина со страхом пятилась к задней стенке.

— На машину! — коротко бросил Евгений. Он не признал в испуганной и распатланной женщине свою недавнюю хозяйку — Саломею, которая боялась возвращения в город немцев и на велосипеде укатила с девочкой на знакомый хутор.

Внезапно хутор оказался в самом пекле, нужно было отправить раненых, а вместе с ними и женщину с ребенком. Янкин окликнул ее, но она будто не слышала и пятилась к уставленной бочками стене. На траве, возле погреба, стонал лейтенант; Янкин кинулся за подмогой, привел Сашку с Алхимиком.

— Берите, — ткнул пальцем в лейтенанта, а сам полез в погреб. Он спустился к онемевшей от страха женщине, поднял ее и подтолкнул к выходу. — Наверх… спасаться… — приговаривал он. Ребенок уткнулся в бархатную кацавейку матери, которая подступила к лестнице и неловко нащупывала ногой нижнюю перекладину.

— Живей! — потребовал Евгений.

— О, русски… — стонала перепуганная женщина, медленно, в растерянности поднимаясь из своего укрытия.

Евгений только теперь признал Саломею. Ему представлялось, что он никогда раньше не знал жизни, не видел всей ее сложности так отчетливо, как сейчас. Он будто читал на лице растерянной литовки все, что она думала, что произошло с ней в эти дни. Совсем недавно хутор был под немцем, потом его взяли русские, теперь опять подступали немцы… Было от чего потерять голову! Евгений протянул Саломее руку, она тоже наконец узнала его и выбралась из лаза. За ней выскочил Янкин. Подхватив женщину под руку, он потянул ее к заведенному уже грузовику. Саломея тянула за руку девочку.

— Ма-ма-а!.. — голосила девочка.

Дорогу им пересек красный пунктир. Короткая очередь перерезала женщину вполтуловища, она повалилась. Янкин приник ухом к ее груди, но все было кончено, и он потянул к себе ребенка. Девочка уставилась в изрытое шрамами лицо Янкина, сжимая деревянные бусы на груди мертвой матери; наконец бусы рассыпались… Янкин оторвал девочку и понес к машине.