Ее карие глаза незамедлительно находят мои, пока она направляется в нашу сторону, останавливаясь на середине комнаты.

— Еще раз здравствуйте, — говорит она.

Черт.

Этот акцент.

— Привет, — говорю я, делая шаг в ее сторону.

Она смотрит на Гаса, прежде чем вернуть свой взгляд ко мне.

— Надеюсь, Гас не загружал вас.

«Как раз наоборот», — думаю я про себя. — «Это я загрузил его, в надежде увидеть тебя».

— Совсем нет, — отвечаю я как можно беспечнее.

Мы продолжаем стоять, и ни один из нас не двигается и не отводит взгляд.

— Гас, — звучит из ниоткуда голос Льюиса. — Пойдем со мной. Я хочу показать тебе несколько новых тренажеров, которые мы только получили.

— Мне нужно туда идти? — спрашивает он свою маму, явно показывая незаинтересованность в этом.

Льюис быстро смотрит в моем направлении, а затем поворачивается обратно к Гасу и отвечает:

— Да.

Мы оба наблюдаем, как Гас и Льюис исчезают в зале, оставляя меня и… черт, я даже не знаю имя этой женщины.

— Я Адам, — выпаливаю я, как идиот.

Она поворачивается лицом ко мне.

— Я знаю, — отвечает она с полуулыбкой, прежде чем понимает, что должна представиться. — Эмели, — говорит она, ее щеки при этом розовеют.

И впервые за долгое время мое эго раздувается при виде ее только что покрасневшей кожи.

— Приятно познакомиться, Эмели, — говорю я, мои губы растягиваются в дерзкой ухмылке. Черт возьми. Так приятно снова так делать.

Она выпускает маленький смешок.

— Нет, — поправляет она меня, делая шаг ближе. — Амели. Начиная с «А».

— Амели, — повторяю я, склоняясь к тому, что так оно звучит даже лучше, когда я его произношу.

— Гастон — Гас… он иногда разговаривает с тобой. В первый раз я подумала, что ты физиотерапевт из-за того, что он очень много говорил о тебе…

Ее взгляд в очередной раз медленно скользит по моей шее, а лицо выражает смущение.

— Извини… — начинает она.

Я отмахиваюсь.

— Не стоит. Это не секрет, почему я нахожусь здесь.

Она снова мельком смотрит на мою шею, а затем ее взгляд медленно спускается вниз по моему телу. Не думаю, что она даже понимает, что делает это. Но я понимаю. Только в этот раз я не замыкаюсь в себе и не злюсь. Я позволяю ей рассмотреть меня. Позволяю изучить грубые рубцы, которые сейчас полосуют мою кожу.

— На меня обрушилась крыша, — объясняю я.

Она кивает.

— Гас рассказывал мне, — отвечает она, решительно взглянув мне в глаза. Но вместо жалости я вижу в ее глазах свет. — Он восхищается тобой, знаешь?

Я прищуриваюсь.

— Кто?

— Гас. — Она улыбается.

— Да?

— Да, — начинает она. — После того, как ты рассказал об этом инциденте, он решил, что именно это будет рассказывать людям, отвечая на вопросы о том, что с ним произошло. Что на него обрушилась крыша, когда он сражался с огнем. Он хочет быть таким как ты.

— Он едва меня знает, — говорю я с недоверием.

— Не правда. Он неделями наблюдал за тобой. Когда на прошлой неделе ты, наконец, заговорил с ним, это было единственным, о чем он мог говорить дома. «Адам сказал это»… «Адам сказал то»…

Она приближается еще на шаг. Достаточно близко, чтобы я мог заметить несколько веснушек, разбросанных по ее носу, и одну, которая поселилась в опасной близости от уголка ее губ. Я сглатываю, приказывая своим пальцам не касаться этой самой точки.

— Я и понятия не имел, — удается выдавить мне.

Я не знал об этом. Но прямо сейчас я с трудом могу сконцентрироваться на Гасе, когда от запаха Амели у меня кружится голова самым фантастическим чертовым образом. Она пахнет… снегом. Если такое вообще возможно, учитывая, что сейчас середина мая. Свежесть и чистота, как будто доза холодного бодрящего воздуха омывает мою разгоряченную обожженную кожу.

— Ты его герой, — практически шепчет она.

Мое сердце колотится, поражая каждое ребро, каждый мускул, каждый барьер, который стоит между моей и ее кожей.

Я сглатываю, не в состоянии сделать что-то еще.

— Спасибо, — говорит она с благодарностью. — Ты дал ему то, что не смогла дать я.

— Что именно? — Мой голос звучит приглушенно.

— Стремление стать таким человеком в будущем.

Ее слова разгоняют туман, которым она меня окутала.

Стремление?

Из-за меня? Как это может быть? Я никто, чтобы кто-то захотел стать таким, как я. Спросите любого, кто меня знает — знает меня таким, какой я сейчас. Я не герой, каким меня видит Гас. Не герой, как думает Амели. Я должен прямо сейчас сказать ей о том, как сильно она ошибается. Как не правы они оба в отношении меня. Как сказал Льюис, Гас до сих пор полон света и жизни, в то время как я месяцами живу во тьме. Злой и одинокий. Я не такой, как они обо мне думают. Я не тот человек, стремиться быть которым должен Гас. Я должен предупредить ее — предупредить их обоих о том, кем на самом деле являюсь.

Кто я на самом деле.

Я шагаю ближе. Настолько близко, что мы практически соприкасаемся.

— Мам! — голос Гаса проносится по коридору, с молниеносной скоростью разъединяя нас. — Некоторые из этих тренажеров такие классные, — восклицает он, вбегая в комнату.

Я кладу руки на бедра и отвожу взгляд в сторону. Гас становится между нами, отвлекая на себя внимание своей мамы.

— Правда? — спрашивает она, фокусируя на нем свое внимание. — Ну, это хорошо, что Льюис нашел время показать тебе их. Ты поблагодарил его?

Гас отклоняет голову в сторону и смотрит прямо за спину матери.

— Спасибо, Льюис.

— Мы уже можем идти? Папа ждет, — говорит она, расчесывая пальцами свои вьющиеся волосы.

Папа?

Амели замечает мою реакцию на эти слова. Даже после того, как я все понимаю, решив, что должен уйти и оставить эту семью с шансом — обнадеживающим шансом — внутри меня бурлит такая ревность, что ее хватит, чтобы покрыть всю мою кожу.

— Дедушка Гаса, — наконец объясняет она. — Он приехал из Парижа проведать нас.

Мне должно быть все равно. Меня не должно волновать, кто такой этот папа. Но я не могу игнорировать, как с моих плеч спадает напряжение от ее слов.

— Было приятно снова увидеться с тобой. — Она медленно моргает, пытаясь взять себя в руки. Это совсем не похоже на тот беспорядок, который я ощущаю сейчас внутри себя.

Дышать становится тяжелее, и мне приходится проявить весь свой самоконтроль, чтобы не показать это. Я один раз киваю, засовывая руки в карманы, и незаметно крепко сжимаю их там.

Мы едва поговорили. Это всего лишь наша вторая встреча, и все же, она как-то перевернула вверх тормашками все мои чувства, все, что я думал, что знал о себе. А я не могу позволить этому продолжаться.

Я наблюдаю, как Амели с Гасом, освобождая помещение, уходят, но слишком быстро ощущаю, что снова остаюсь в одиночестве.

Возьми себя в руки, Адам.

Вспомни, почему ты здесь. Чтобы исцелиться снаружи. Физически. Исцелить шрамы, которые укоренились на моей коже.

Внутренние шрамы… не в приоритете.

Не прямо сейчас.

Отвлечение, не важно, насколько оно красивое, какое сексуальное, какое французское, — только препятствие на моем пути. А у меня уже и так слишком много стоит на пути.

Я перевожу взгляд на Льюиса, который все это время наблюдал за мной, изучая меня. Похоже, ему удалось проследить точный ход моих мыслей.

И он выглядит… разочарованным.

— Что? — говорю я с вызовом, злясь на самого себя за то, что мне все еще важно его мнение. — Я здесь для себя, — заявляю я. — Работа, которую я проделываю, для меня самого. Цели, которые мы наметили, для меня. Я имею на это право.

Я. Имею. Право.

Льюис ничего не отвечает. Только некоторое время моргает, прежде чем один раз кивнуть. И по какой-то причине его молчание действует жестче, чем любые слова, которые он мог бы сказать.

— Ну, тогда давай, пошли работать, и посмотрим, на что именно ты имеешь право.

Он разворачивается и направляется в сторону тренажерного зала, оставляя меня осознавать свои права. Они кружатся вокруг меня, только совсем не успокаивают. Вместо этого сейчас я чувствую, как они душат меня.

***

Проходят две недели, и я возвращаюсь на физиотерапию. Две недели, когда я не позволял себе думать о ней, или о нем, или о чем-то еще, что может сбить меня с того пути, на котором мне нужно быть. Я игнорирую одиночество, отбрасываю любопытство и удерживаю себя в стенах, которые сам и создал.