— Придурок, — Дадли в одно движение оказался восседающим на Анри, — упрямый… — кулак у Большого Ди всегда был тяжёлым, поэтому неудивительно, что из нижней губы сразу же полилась кровь от удара, — …эгоистичный… — ещё один удар, и Гарри был уверен — завтра под правым глазом будет хороший такой фонарь, — …излишне самостоятельный ублюдок, который, кроме своего нарисованного мира, не видит реальности, — удары лились один за другим. Дадли не жалел, полностью захваченный единственной мыслью: выбить всю ту дрянь, что засела в голове его милого кузена. Очки, уже давным-давно разбитые в вдребезги, валялись где-то в стороне, а Анри только послушно принимал удары, понимая, что подобное он заслужил. Не сказать, сколько минут длилась их небольшая потасовка, в которой он выступал грушей, однако, как только на полностью покрытое кровью лицо упала первая слеза, занесённая для следующего удара рука тут же оказалась перехвачена, а не совсем маленькое тело Дадли подмято. Слезы из синих глаз текли непрерывным ручьём. — Ты хоть представляешь, как мы с мамой волновались, когда думали, что ты навсегда застрянешь в шкуре змея, сволочь неблагодарная?

— А кто просил вас волноваться? — из глубин сердца всплыла такая злость, какой ему ещё не приходилось испытывать. Волновались? Да что они вообще понимают? Они знают, что ему приходится переживать? Они даже представить себе не могли, что, будь его воля, он бы без раздумий остался в теле животного. Всё равно лучше, чем быть чудовищем с человеческим обличьем, когда никто ничего не подозревает, видя в нём безобидного художника, а он в любой момент может лишить их жизни. Почему он не может быть обычным человеком? Почему? Разве мало ему пришлось пережить?

В детстве родители отказались, отец чуть не лишил имени, а что теперь? Кому он будет нужен теперь? Кроме как для убийства собственно брата, никому…

— …ри, — а что будет потом, когда он, подчинившись заранее предписанной судьбе, станет братоубийцей? Его тоже объявят опасным? Зачем ему такая жизнь?

— Анри… — хриплый голос, еле ворвавшийся в затуманенный разум, заставил опомнится. Глаза больше не застилала пелена ярости, и он смог вернуться в реальность. А реальность его ждала такова, что он, никогда до сегодняшнего дня и мухи не обидевший, сам опустился до рукоприкладства. И теперь его кузен был не лучше его самого. Верхняя губа кровоточила, два зуба выбиты, и под левым глазом уже сверкал внушительный фонарь. Красавец, ничего не скажешь.

— Извини, — опомнившись, Анри резко поднялся на ноги, протягивая руку, за которую тут же ухватился Дадли, поднимаясь следом.

— Выпустил пар?! — хмыкнул тот, сплёвывая кровь вместе с ещё одним зубом. Гарри покраснел, опуская голову:

— Извини.

— Хватит извиняться, — прошипел Дадли, осторожно притронувшись к разбитой губе. То ли от негодования, то ли от боли, но он был явно недоволен, раз его так перекосило.

— Извини…

— Поттер… — не будь он сам избит, точно бы ещё раз набросился на недальновидного кузена.

— Я уже давно не являюсь Поттером, — огрызнулся Анри, рукавом стирая кровь с лица.

— Ошибаешься, — хмыкнул Дадли, поднимая с земли разбитые очки. — Держи. Вряд ли их получится починить, но они тебе и не нужны.

— Спасибо, Большой Ди, — забрал он у кузена свою вещь. Хотя они ещё не успели стать его. Крёстный-то от силы день назад ему их вручил.

— Всегда пожалуйста, — схватив Гарри, Дадли с удовольствием растрепал тому волосы, радуясь, что его обожаемый младший братик прекратил хандрить. — Я тебе, кстати, сейчас мстить буду за разбитый нос, — остановившись, неожиданно серьёзным тоном пригрозил он. Тот от неожиданности и сам прекратил смеяться и, удивленно подняв голову, заглянул в голубые глаза. — Тебя, братишка, женить собрались. Через неделю встречаешься с женишком своим.

— Что?