— Скажи мне, у него были светлые волосы и голубые глаза? — когда я писала свой вопрос у меня тряслись руки, отчего слова выходили совсем корявыми.

— Да, — Эрик поднял на меня глаза, и вдруг они поползли на лоб, расширяясь, — ты его знаешь! Это про тебя!

— Я что, похожа на принцессу? — я попыталась изобразить ехидную ухмылку, но у меня ничего не получилось, из головы не шел вопрос о том, откуда Герман знал, что я «пою» по ночам.

— Ты его знаешь! Скажи, что с ним стало?

Я пожала плечами

— Его привезли домой?

Я кивнула.

— Он умер?

Я отрицательно покачала головой. Глаза Эрика, только принявшие нормальный размер снова начали расширяться от догадки:

— Как он мог от тебя уйти?

— Принцесса оказалась мерзкой жабой, просто неспособной петь, — теперь ухмылка была настоящая, а когда я писала, то так со злостью давила на ручку, что в одном месте прорвала бумагу.

Желания продолжать разговор не было, и я принялась собираться. Эрик последовал моему примеру. Большее в этот день мы не обмолвились ни словом. Мы опять шли до изнеможения. Палатку поставили только когда уже стало светать. Засыпая я услышала, как он сказал:

— Это здорово, когда тебя кто-то любит. Меня любит Катя, а я люблю её. Я знаю, что ничего не могу ей дать, у неё это пройдёт… со временем. Она найдёт того человека, который будет её любить, с которым у неё будут малыши. Знаешь, любовь — это желание, чтобы любимый человек был счастлив пусть даже без тебя. Может всё дело в этом. Возможно, он тоже так решил.

Утром я проснулась первой. Честно говоря, сон мой был нервный и дёрганый, мне снился Герман, рассказ Эрика, неизвестные повстанцы, я несколько раз просыпалась, дрожа от страха, но что точно мне снилось, я не могла сказать. Так что в очередной раз, вскочив в холодном поту, я решила больше не ложиться, какой смысл истязать себя коли сон не идёт?

Встав, я приготовила завтрак, нажарив картошки. От вкусного запаха у меня подвело живот. Как давно я не ела такой простой, домашней пищи. У меня в очередной раз всплыло в памяти наше село. Вспомнилось, как вкусно жарила картошку мама, а Филька бегала и таскала из сковородки полусырые куски. Мама ругалась, как-бы в шутку, несерьёзно, папа смеялся, что у Федьки в животе картошка вырастет, а я путалась под ногами у мамы, думая, что помогаю, на самом деле мешая. Потом пришло на ум, как я сама этой весной готовила сие не хитрое блюдо, кажется это было так давно, что прошло полжизни. Герман тогда вернулся усталый и долго возмущался начальником фермы, из-за того, что тот чего-то не делал в мастерской, потому трактор постоянно ломался. А я сидела, ела картошку, слушала недовольное бурчание Германа и мне казалось, что вот оно, счастье.

Мысли опять переметнулись на обдумывания вопроса: «Почему он ушел?». Нет, всё-таки не было в этом никаких высоких мотивов. Просто ему не по душе была такая жизнь, я часто чувствовала, как он злился, если я к нему прикасалась. Он не смог жить с ненавистным человеком вот и вся недолга. Я подумала и написала записку Эрику.

— Не ищи в людях высоких помыслов. Герман изначально не хотел связывать со мной свою судьбу. А ты дурак! Счастливым можно быть только с человеком которого любишь и если он рядом, то все проблемы мира — ерунда. Рекомендую, когда в твоей голове появится хоть какие-то зачатки мозгов вернуться к Кате. Я знаю, она всегда будет тебя ждать. Именно поэтому она решила остаться у Курта, чтобы если вдруг ты решишь, что она тебе нужна, ты смог легко её найти.

Эрик встал, когда я уже доела свою порцию картошки. Всунув ему в руки тарелку с едой и записку, я ушла недалеко от палатки, чтобы не заблудиться, мне не хотелось говорить и обсуждать всё, что мы с ним думаем.

19

Следующие дни мы шли молча, разговаривая только по необходимости. После той беседы каждый чувствовал себя обиженным на весь мир за то, что никто не понимал его чаяний и чувств.

На четвёртый день, после разговора, мы вышли на кромку леса, у которой словно из-под земли вырастали каменные здания. Город я видела лишь несколько раз в детстве, когда тётя возила меня к врачам, но все те воспоминания были смазаны горем от потери родителей.

Сейчас я была поражена его обликом. Конечно, я была не в этом городе, а они все были разные. Этот напоминал скопище бетонных коробок. Одни коробки были предназначены для жилья работников, другие для обработки продуктов. Здания были безликие и, казались, почти одинаковыми. День близился к вечеру, но на улицах не было людей. Это производило гнетущее впечатление. Город занимался переработкой продуктов питания, консервируя их или готовя к длительному хранению. Не в каждой области Общества были фермерские сёла. Наша специализировалась на выращивании и производстве пищи, поэтому сёла в основном были только такие, да ещё несколько егерских и лесозаготовительных. А города были сплошь перерабатывающими.

Эрик уверенно направился в центр. Надо было работать, чтобы нам выделили продовольственную пайку. Если экономить, то скоро можно будет двигаться дальше, пополнив запасы еды.

В центре все здания были производственными, выбрав наобум одно из них, мы подошли к проходной. Вокруг, здание было обнесено высоким бетонным забором, с несколькими воротами, у одних мы обнаружили калитку. Решительно войдя, Эрик направился к охраннику, скучающему в будке:

— Мы хотели бы получить работу на фабрике, куда нам обратиться?

Охранник поднялся, но разглядев кто пожаловал и услышав вопрос смерил нас взглядом, сменил его со скучающего на презрительный и бросил:

— После двери, направо, там кабинет с надписью: «Комиссия по кадрам», — потеряв к нам интерес, он плюхнулся на своё место и задумчиво принялся изучать монитор.

В комиссии по кадрам нас встретила женщина, такая же безликая как всё здесь. Я готова была поклясться, что если я встречу её на улице, то ни за что не узнаю. Она без интереса оглядела нас и спросила:

— Что вам угодно?

— Мы бы хотели, устроится разнорабочими.

— Вы откуда? Кто вы?

— Мы из егерского села, — юноша махнул куда-то в сторону окраин города, — я Эрик, а это моя сестра Ася.

— У вас документы есть?

Эрик протянул женщине наши документы. Она засунула их в сканер с отсутствующим видом, как будто мечтала сейчас же отсюда сбежать, но не знала где дверь и поэтому на автомате делает то, что привыкла. Я даже обернулась за спину, чтобы проверить, не исчез ли портун. Нет, он был на месте.

— Для тебя работа есть, а женщины нам не требуются.

Мы с Эриком замерли. Конечно, это хорошо, что его возьмут на службу, но это нарушало все планы. Если бы нас взяли вместе, то я бы могла сойти за молчаливую, сейчас же мне надо будет устраиваться на работу самой, а соответственно то, что я немая, будет известно сразу.

— Спасибо большое, — наконец нарушил молчание Эрик, — скажите, а моя сестра сможет жить со мной.

— Разнорабочим выдаются койки, а не комнаты, — эта женщина видимо задалась целью сегодня разрушить все наши планы

— Тогда мы, наверное, попробуем, устроится на другую фабрику.

— Удачи, — хмыкнула женщина, первый раз на её лице появилась хоть какая-то эмоция.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Эрик

— Город перенаселён, тебе сейчас просто повезло. Полчаса назад у одного из рабочих случилась производственная травма, поверь, уже через час и этой работы не будет. Слухи разносятся быстро, — я пихнула Эрика под руку и сделала круглые глаза, что означало «соглашайся». Он тяжело вздохнул:

— Оформляйте.

Она долго и муторно писала какие-то документы, потом выдавала Эрику рабочую одежду, график смен, пропуск и адрес общежития. Всё это время мы вынуждены были стоять, потому что в кабинете кроме стола и стула, на котором сидела женщина не было ничего, даже окна. Покидая кабинет, мы столкнулись с толпой людей. Мужчина, стоявший первым, оглядел Эрика с ног до головы:

— Работы больше нет?

— Разнорабочим? — Эрик озадачено посмотрел на спросившего, неужели все эти люди были безработными?

— Понятно. Вакансии нет — крикнул он тем, кто стоял за ним. Похоже, женщина не обманула, в городе была явная нехватка рабочих мест.

Выйдя с проходной, мы остановились в нерешительности. Надо было искать работу для меня, но делать это нагруженным было крайне глупо, ведь у одного из нас появилось, пусть временное, но пристанище.