— Это Ася. Она знает сурдоперевод и согласилась нас ему поучить, пока находится здесь, — отрекомендовал меня Курт и направился к дальней парте, намереваясь там сесть, но я схватила его за рукав.

— Я не педагог, и я не помню с чего начинали учить меня. Напишите мне фразы, которые вы хоте ли бы выучить в первую очередь, — я протянула ему записку и чистый листок, выдрав его из блокнота.

Урок был весьма странный, на мой взгляд. Курт писал, всевозможные бытовые фразы и озвучивал их ребятам, а я, с его помощью, разбирая их на слова или словосочетания показывала, как надо говорить. Дети повторяли и что-то записывали, Курт тоже пристально смотрел на движения моих рук. Примерно через час он сказал, что на сегодня достаточно и отпустил меня обратно на кухню. Весь день до вечера я жарила, варила и тушила с девочками, сегодня они перестали, мня стесняться. Иногда я слышала перешушукивания, часто темой их шепота становилась я.

Сегодняшний вечер тоже принёс мне усталость, но не настолько сильную как накануне. После ужина девочки поварихи разошлись кто куда, одна Катя осталась на кухне, прибирая и готовясь к завтрашнему рабочему дню:

— Тебе помочь? — она окинула меня недовольным взглядом прочтя запись у меня в блокноте, которую я ей показала.

— Как хочешь, — она попыталась независимо повести плечами, но у неё это не очень получилось. Мне показалось, что эта девочка невероятно одинока из-за её жесткого характера. За два дня я лишь несколько раз видела её улыбку. Улыбалась Катя только малышам.

Закончили мы через час, из окна было видно, что во дворе разожгли костёр и некоторые ребята, зябко кутаясь в свои куртки, расселись рядом с ним небольшими группками, кто-то разговаривал, кто-то играл. Я даже увидела одну девочку с гитарой вокруг которой собралось несколько слушателей. Когда последние приготовления были завершены, Катя поставила на плиту небольшой чайник, разительно отличавшийся от тех чанов, в которых мы делали чай, когда кормили всех жителей поселения.

— Чай будешь? — немного грубовато, не поднимая на меня глаза, спросила она. Я коснулась её руки, чтобы она взглянула на меня и утвердительно кивнула. Разлив, вскипевший чай по кружкам мы сели у одного из столов на кухне. Сидели молча, но возникшее чувство, что она хочет поговорить, меня не обмануло:

— Тоже считаешь, что я злая, — скорее не спросила, а констатировала она, я отрицательно качнула головой, — ты права, я не злая, я просто знаю, что если не держать всех в строгости ничего не получится. Я смотрю, как себя ведёт Курт, и стараюсь вести себя так же. Он в этом месте уже давно. Он выработал свои правила, и они действуют. И я очень благодарна ему, что оказалась здесь. Если бы не он — меня бы не было. Многие живущие здесь не понимают, как всё страшно на самом деле.

Я удивлённо подняла брови и написала:

— А как ты оказалась здесь? И что ты имеешь в виду говоря, что всё страшно?

— Здесь? — Катя потёрла лоб, покрытый подростковой угревой сыпью, — ну что ж. Моя мама родила меня от любимого человека, но они недолго были вместе и прямо перед созданием ячейки он исчез, а мама была уже беременна. Она родила меня и воспитывала, в селе никто не противился, у нас было маленькое село далеко в лесу, но и туда как-то приехал комитет с проверкой. Девять лет меня не трогали, а тут взялись проверять. Нашли агрессию и какие-то болезни, в общем, было решено направить меня в коррекционный Лагерь, — она грустно хмыкнула, — м-да, Лагерь. Там было много детей, и даже взрослых. Знаешь, почему наша медицина так прекрасна? Почему сейчас так мало людей умирает от болезней? Я расскажу тебе. Потому, что на таких, как я, ставят эксперименты, вырабатывая новое лекарство, или используют наши органы для пересадки, ты же знаешь, в Обществе нет нехватки доноров. Всех, кто неизлечимо болен и рождённых детей отправляют в эти грандиозные лаборатории-инукубаторы, — я сидела, боясь пошевелиться или вздохнуть, от её слов у меня волосы вставали дыбом — это не может быть правдой, но я хотела дослушать историю до конца, — в один из дней повстанцы совершили налёт на лагерь, они не планировали кого-то освобождать, потому что многие кто живёт в лагере, уже не смогут без медицинской помощи, но на мне не успели начать проводить серьёзные эксперименты, и я сбежала с ними. Один из молодых ребят был выходцем из этого лагеря, и он рассказал, как сюда идти. На моё счастье было лето, я добралась достаточно легко и без приключений. Я шла четырнадцать дней, стараясь десятой дорогой обходить все сёла и города, потому что если бы меня поймали, отправили б обратно. А здесь я нужна, я могу жить. Пока я не попала в Лагерь жизнь не казалась мне страшной, но сейчас я не хочу отсюда уходить, возможно, когда я вырасту, Курт разрешит мне остаться. Тут есть одна здоровая, взрослая женщина, она тоже не захотела уходить. Ты её не видела она всё время с малышами. Остальные взрослые здесь словно дети, они больны и, если уйдут отсюда, Общество посадит их под замок и быстренько распотрошит. А они тоже люди, они хорошие, добрые и ласковые! Они никогда и никому не причинят зла! Да они не очень умны, с трудом читают и пишут, но они хорошие! — поток слов иссяк так же неожиданно, как и начался, я сидела и не знала, что сказать. Мне всё равно не верилось, что наше Общество может быть таким.

— Тебе известно, как появилось это поселение? — спросила я.

— Да, мне рассказывали. Курт работал в одном из лагерей несколько лет. Но насмотревшись на ужасы, что там творятся, он сбежал и поселился в лесу. Однажды на охоте он нашел почти замерзшего ребёнка, потом ещё одного, он растил их. Появлялись и другие, пришлось перестроить дом, потом про него узнали люди, теперь сюда частенько приносят рождённых детей. Некоторые даже приходят сюда рожать. Курт всех принимает и берётся растить любых детей. Главное работать, а не жить нахлебником. Когда дети вырастают они уходят, кто-то к повстанцам, кто-то подделывает документы и идёт жить в Общество. Прежде чем уйти они передают знания, тем, кто остаётся вместо них, мне передали рецепты и маленькие хозяйские мелочи. Ладно — она встала и ополоснула чашку, — надо бы на боковую, завтра выходной никто не объявлял.

16

Дни текли за днём, а я не решалась уйти. Я познакомилась с некоторыми детьми, они льнули ко мне, видя, что могут получить ласку. Я узнала, что в селении есть учебный дом, жилой дом, медицинский дом, столовая и детский дом. Я познакомилась с Анжелой, жившей здесь, о которой говорила Катя упоминая тех немногих кто давно перестал быть детьми, она занималась детским домом. Там жили детишки от рождения до пяти лет, о них заботились старшие девочки, занимались и играли с ними.

Анжела пришла сюда беременной, но её ребёнок погиб при родах, она думала уйти, но не смогла и осталась помогать с малышами, живя здесь уже пять лет.

В один из вечеров я сидела на бревне и смотрела на костёр. Конечно, мне было хорошо здесь, я приносила пользу, но понимание, что это не моё место не оставляло меня. Моя душа рвалась отсюда, ведь глядя на этих детей я видела лишь жестокость Общества.

Ко мне подошел подросток — Ник, он был из тех деток, которых здесь называли взрослыми детьми. Эти ребята были добры и наивны, им тяжело давалась учёба, их действия были менее скоординированы, чем у ровесников, но у меня они вызывали исключительно положительные эмоции:

— Ты скучаешь? — спросил Ник, подсев рядом.

Я отрицательно помотала головой

— Я тебе не буду мешать? — я улыбнулась, погладив его по плечу и снова отрицательно покачала головой, — а почему ты не говоришь? — я пожала плечами и развела руками, показывая, что не знаю, — ты скоро уйдёшь? — я снова пожала плечами удивляясь каким проницательным он оказался, — Курт говорит, что ты потеряла себя, а вот когда найдёшь тогда и заговоришь. Как можно потерять себя, если вот же ты? — я достала из кармана блокнот и ручку, этот вопрос требовал развёрнутого ответа, одними жестами не обойдёшься.

— Уж не знаю про себя, возможно именно поэтому Курт прав. А потерять себя значит не знать какую из жизненных дорог выбрать, чтобы она была правильной. Понимаешь? — он долго читал, шевеля губами.