— На чердак! — подтолкнул Иванов замершего рядом Ерикеева.

Тот медвежевато, но резво протопал в угол сеней, где стояла лестница. Ерикеев с неожиданной для него легкостью прямо-таки взлетел по ней, за ним — Шкаранда, Трында. Пропуская товарищей, Иванов ухватился за перекладины лестницы последним, кинув ремень карабина на плечо. В момент, когда он, чуть не ударившись головой о каблук Трынды, вбросил свое тело в квадратную дыру чердачного лаза, внизу гулко бабахнуло. Наверное, в сени бросили гранату.

На чердаке было темно, пахло дымом. Над головами, там, где плотная соломенная кровля, потрескивало, шуршало.

Товарищи подхватили Иванова, оттянули от лаза.

— Быстрей! — услышал он хрип Шкаранды. Его раскосмаченные черные волосы падали на лоб, закрывали глаза. Отмахнув их, Шкаранда крикнул: — Хана, если не успеем! — и, надернув на лоб козырек фуражки, нагнув голову, бросился в дым, куда-то под низ кровли.

Иванов понял: единственный шанс — проломить соломенную крышу, пока не вспыхнула, спрыгнуть вниз.

Задыхаясь в дыму, который заполнил уже весь чердак, они, сталкиваясь руками, бешено орудовали, спеша хоть немного, в одном месте, раздвинуть жерди, на которых держалась кровля. А жерди, как назло, не поддавались — видно, крепко ладил хозяин когда-то крышу. Дым грыз изнутри горло, не давал дышать, темнил все в глазах. Он валил уже и снизу, из сеней, в отверстие лаза.

Наконец одна из жердей подалась…

С шумом выдохнув едкий продымленный воздух, Иванов стволом карабина несколько раз ударил в слежавшуюся, тугую солому. Она уже горела снаружи, его руки жестким жарким языком прихватывал огонь. «Сгорим!» В лицо полыхнуло невыносимым жаром, он зажмурился. Кто-то рядом хватанул сапогом в кровлю. Роем метнулись красные искры. Пробиться! Нагнув голову, бросился в рвущийся навстречу огонь.

Упал на что-то упругое, жаркое. Бросился прочь, не разбирая куда, плохо видя воспаленными от жара глазами. Он бежал, а дым оставался с ним. «Горю! Горю!» По лицу хлестнуло веткой. «А где же ребята?» — оглянулся на бегу. Кругом был орешник, справа и впереди метались ветки — кто-то бежит… Окликнул:

— Ребята! Ребята!

Ему отозвался хриплый, задыхающийся голос Шкаранды. Рядом с главстаршиной бежал кто-то еще: Мансур!

— А Василь? — крикнул, догоняя, Иванов.

— Он после тебя прыгал! — ответил Шкаранда.

Под ногами зачавкало. Высокие раскидистые кусты орешника стеной смыкались вокруг.

Остановились, послушали. Похоже, погони нет. Там, где осталась хата, пучились густые, крупные клубы пепельно-серого дыма. Он валил больше вширь, чем ввысь, небо с низко нависшими, потемневшими облаками словно придавливало его.

Но где же Василь?

— Подождем! — предложил Иванов. — Кроме как сюда, некуда ему податься. В деревню не побежит.

Стояли молча, прислушивались: не прошуршат ли кусты? Шкаранда расстегнул бушлат, весь в рыжих подпалинах, озабоченно пощупал у себя под форменкой.

— Цел флаг? — спросил Иванов.

— Цел. — Шкаранда застегнулся.

И снова воцарилось молчание… Василь, Василь! Где же ты?

— Бушлат твой горит! — показал Шкаранда.

— А, где?.. — Иванов хлопнул ладонью по рукаву: на локте сукно тлело.

— Землей потри! — посоветовал Шкаранда. — Я так тушил.

Нагнувшись, Иванов запустил пальцы в холодную, вязкую почву и, выдрав оттуда ком перемешанной с корешками и травинками земли, стал натирать ею места на одежде, где тлело. И только сейчас обратил внимание на го, как выглядят его товарищи. У Шкаранды его драгоценная фуражка отсутствовала, черные волосы, крепко припаленные, казались рыжеватыми, а с правой стороны почти до корней сгорели, отчего голова казалась еще круглее. Огонь начисто смахнул и широкие темные брови Шкаранды, и глаза его теперь казались еще более выпуклыми, большой ожог алел во всю щеку. Шкаранда водил по ней ладонью, меж пальцами проступали черные потеки грязи — он лечился единственно доступным сейчас способом.

Мансур Ерикеев пострадал меньше — огонь не затронул ни волос, ни бровей, но зато от его бескозырки уцелел только околыш, от верха остались лишь побуревшие клочья. Мансур был в одной фланелевке — охваченный огнем бушлат он сбросил, когда вывалился через крышу.

— Сам себе не верю, что цел остался. — Иванов оглядел себя и товарищей. — Видик! Чем на погорельцев не похожи?

— Личным оружием! — Шкаранда взглядом показал на автомат, висящий под рукой.

Иванов и Ерикеев тоже сумели сберечь свои карабины.

— Ну проявил ваш дружок инициативу — подхарчиться! — Шкаранда продолжал размазывать по щеке целительную грязь. — Ладно, что повезло нам. Солома от дождей сырая, дыму много. И хата самая крайняя. А то перещелкали б нас фрицы. Счастье, что не оцепили всю хату кругом. Может, их немного и было? И как это они нас нащупали? — все не мог успокоиться Шкаранда. — Не иначе — дед этот благолепный навел. У, старичок божий, попадись ты мне!

Шкаранда осторожно снял ребром ладони грязь с обожженной щеки:

— Чего стоишь? Пошли!

— А Василь? — одновременно спросили Иванов и Ерикеев.

— Сховаемся — помозгуем.

Они забрались в самую гущу кустов и там стали держать совет.

— Ждать Василя надо! — заявил Мансур, на этот раз, против обыкновения, высказав свое мнение первым.

— Немцев скорее дождемся, — ответил на это Шкаранда.

— Василь — пропадай, а мы — пошли, да?

Шкаранда обиделся:

— За кого меня принимаешь, Ерикей?

— Не Ерикей!

— Ну, Ерикеев. Учитывая ситуацию…

— Вот именно! — перебил Иванов. — Немцы, коль сразу не погнались, на ночь глядя в лес не полезут.

— И что ты предлагаешь?

— Кому-то здесь оставаться, как Мансур говорит. А кому-то осторожненько в деревне разузнать про Василя.

— Пожалуйста! — с неожиданной готовностью согласился Шкаранда.

Иванов не без удивления посмотрел на него: не вместе ли с командирской фуражкой исчезли у Шкаранды начальственные нотки в голосе? Иванов уже успел приметить: при всей любви Шкаранды изображать из себя начальника он, когда приходится туго, предпочитает не отдавать распоряжения, а исполнять их, отвечать не за других, а только за себя. Впрочем, это не значит, что он трус. В этом его не упрекнешь.

— Я один схожу — меньше риск. — Иванов открыл затвор карабина, посмотрел: — Эх, патронов у меня только два.

— Дай ему! — показал Мансур Шкаранде на автомат. — Поменяйся!

Шкаранда, явно смущенный этой неожиданной просьбой или, вернее, требованием, отвел глаза, но, совладав с собой, буркнул:

— Лучше тогда сам пойду.

— Не надо! — поморщился Иванов. — Мансур, у тебя сколько патронов?

— Семь. Возьми пять.

— Трех хватит. — Получив патроны, Иванов дозарядил карабин. — Ждите здесь.

— Пойду с тобой, а? — попросился Мансур.

— Нет. Одному сподручнее.

— Смотри, пожалуйста, не попадись!

Мучительно тянулось время. Словно длиннее стали минуты, после того как ушел Иванов. Кустарник совсем затянуло синеватыми сумерками, повеяло сыростью. Шкаранда и Ерикеев молча прислушивались. «Зачем я Ивана одного отпустил?» — все сильнее упрекал себя Ерикеев.

Из деревни по-прежнему не доносилось ни звука. Но там немцы…

Уже совсем стемнело. Где же Иван? Как тихо…

В стороне чуть слышно прошуршали кусты. Кто-то идет? Или только дуновение ветерка? Нет, не ветерок!

— Гляди! — шепнул Ерикееву Шкаранда.

Меж кустами мелькнула едва приметная во тьме фигура осторожно пробирающегося человека.

— Василь! — бросился к нему Ерикеев.

— Мансур!

Друзья порывисто обнялись.

— А я с ног сбился, вас ищу. — Трында ощупывал плечи товарища, словно все еще не мог убедиться, что перед ним именно Мансур Ерикеев. — Как стемнело, так и хожу тут вокруг, блукаю… Я ж догадался — не покинете меня, будете ждать. — Василь поискал взглядом: — А Ваня где?

— Тебя ищет.

В разговор вмешался Шкаранда:

— Ты как уберегся-то?

— И сам не пойму, — улыбнулся Василь. — Вывалился с крыши в дым. Хлевушок какой-то. Я — туда. Куда еще ховаться? Солома прелая там, забился. Слышу, кто- то в хлевушок заходит. Немец! Чем я его? Карабин из рук вышибло, когда прыгал. Но две гранаты в бушлате. Вынул одну: за так не дамся. А немец только гавкнул что-то, соломы не копнул… Там я и ховался, пока не стемнело…

— Василь, пропащий! — из кустов выбежал Иванов, бросил под ноги какой-то узелок. Словно не веря своим глазам, ощупал друга за плечи: — Живой, только паленый! — хлопнул по карману его бушлата, засмеялся: — И наушники не сгорели? Добро!