Глава 11
Мишель дома не оказалось, и никто не помешал спокойно принять душ, наконец-то толком побриться, причем, выскоблив подбородок, Джерри подумал немного и со вздохом намылил пах. Бритва легко и аккуратно сбрила все то, что ускользнуло от лезвия тесака, а Джерри затопили будоражащие кровь воспоминания. Взгляды, запахи, звуки, ощущения… За всю свою жизнь до острова он не накопил такого количества воспоминаний, как за те неполные три недели. Три недели, которые уже навсегда остались в прошлом.
Вопреки разуму, под завязку забитому тяжелыми и безрадостными мыслями, тело с радостью зацепилось за полюбившиеся ощущения. В паху мгновенно потяжелело, и член, покрытый, словно изморозью, мыльной пеной, вздрогнув, стал стремительно твердеть. Джерри пытался не обращать внимания на совершенно неуместное возбуждение, но очень быстро проиграл собственным гормонам.
Обхватил член ладонью, вспоминая, как Доминик облизывал его, прежде чем взять в рот, судорожно выдохнул, погладив совершенно гладкие яйца, вспоминая взгляд Хьюза, когда тот делал тоже самое. Эти картинки настолько подняли градус возбуждения, что сейчас обычная дрочка приносила куда большее удовольствие, чем даже самый "крутой" секс с Мишель, который раньше казался ему поистине потрясающим. Он уже был на грани оргазма, когда наконец позволил себе вспомнить ещё кое о чем.
Осторожные тонкие пальцы и умелый горячий язык; ошеломительные стыдные ласки и тягучее неповторимое наслаждение. Именно в эту минуту Джерри отчаянно пожалел, что так и не смог добавить в свою коллекцию воспоминаний еще одно — о чужом твердом члене в заднице.
Изогнувшись, он завел руку за спину, пробегаясь намыленными пальцами между ягодиц. Пришлось с силой сжать член у основания, чтобы не кончить, когда подушечки нащупали сжатое колечко ануса. Застонав и закрыв глаза, Джерри погладил чувствительную кожу и, почувствовав, как расслабляются мышцы, легко вогнал палец по самую костяшку.
Это было совсем не похоже на то, что с ним делал Доминик — менее остро, более смазано, далеко не так волнующе. И все равно прекрасно. Джерри снова застонал, на этот раз громче, стараясь нащупать внутри ту самую точку. Он как раз до нее добрался и собирался было помочь себе вторым пальцем, когда вдруг с ужасом услышал скрип раскрывающейся двери.
— Джерри, тебе плохо? Ты стонал… Джерри?!
На пороге, глупо хлопая глазами и раскрыв рот, стояла Мишель. Джерри, еще в самом начале дрочки сдвинувший в сторону противно прилипающую к телу занавеску, предстал перед ней во всей красе, иначе не скажешь — с каменно стоящим членом и пальцами в заднице. Но самое ужасное было то, что от неожиданности он резко дернулся назад, с силой насадившись на собственную руку и надавливая на самое чувствительное место… И теперь, не в силах хоть что-то изменить, он кончил на глазах ошарашенной жены, снова застонав от немыслимого по силе оргазма.
От шока первые несколько секунд Мишель не могла вымолвить ни слова, а потом молча развернулась и побрела прочь, опустив голову и плечи. Джерри чертыхнулся, быстро смыл мыло и сперму, накинул на бедра полотенце и выскочил из ванной.
Мишель нашлась в спальне. Она стояла на коленях у шкафа, пытаясь высвободить из-под коробок с обувью огромный чемодан.
— Мишель! — окликнул её Джерри. — Мишель, послушай…
— Я подаю на развод, — глухо сказала Мишель, не поворачиваясь к нему.
— Подожди, — Джерри попытался поднять ее с коленей. — Не стоит рубить сплеча. Ну что такого страшного произошло?
— Да что ты… Ты что, не понимаешь?! — Мишель даже заикаться стала от захлестывающих эмоций. — Ты животное! У нас идеальные отношения! Были до твоей выходки… Боже, — она застонала, закрыв лицо руками. — Какая грязь… Где ты только этого понабрался?!
Резким движением Джерри оторвал-таки ее от чемодана и усадил на кровать.
— Это никакая не грязь. Мишель, — он развернул супругу лицом к себе, и с пылом сказал, смотря ее в глаза: — Супружеские отношения — это не только чопорный секс в ночной рубашке под одеялом. В них нет никаких правил, ограничений или рамок. Нет, понимаешь?
— Да что такое говоришь? — прошептала Мишель, и Джерри с некоторой оторопью увидел, как из её глаз брызнули слезы. — Да разве можно порядочной женщине?.. Я порядочная, понимаешь?! — закричала она в отчаянии. — Не как та шлюха, с которой ты связался! От которой понабрался всей этой гадости! Всё же было хорошо! У нас была образцовая семья… — и она зарыдала, закрыв лицо руками.
— Неужели порядочности претит получать удовольствие, лежа в постели с мужем? — резко остывая, спросил Джерри. — И образцовая семья заключается в том, чтобы прятаться друг от друга за пятью слоями тряпок?
Внезапно Джерри стало искренне жаль ее. И стало на миг страшно от мысли о том, что повинуясь воспитанию и глупым представлениям о морали и добродетели, Мишель всю свою жизнь глушила в себе чувственность, заставляя сторониться физической близости.
— Малыш, нет в этом ничего постыдного, — поддавшись порыву, он метнулся к сжавшейся в комочек жене. — И неправильного тоже нет. И противного.
Отняв ее руки, он прижался губами к соленым от слез лишенным какой-либо помады или иной косметики губам, мягко проводя по ним языком.
Мишель испуганно вздохнула, приоткрыв рот, и он этим воспользовался: поцеловал глубже, ласковее, заигрывая и приглашая к ответу. И он последовал, но не совсем такой, как ожидалось. Мишель положила обе руки ему на грудь, уперлась в нее и с силой оттолкнула Джерри от себя.
— Даже не пытайся лезть ко мне со всей этой мерзостью! — крикнула она и влепила ему пощечину. — Иди к той, что научила тебя совать пальцы в задницу!
— Я-то пойду, — Джерри беспомощно отступил назад. Почему-то было до слез обидно теперь уже даже не за себя, а за Мишель, — только подумай о моих словах, хорошо? — он резко обернулся и с чувством сказал, пытаясь поймать ее взгляд: — В телесном удовольствии нет ничего постыдного или неправильного. Отпусти себя, — теперь он почти умолял, — ну хотя бы попытайся, прошу! Ради нас с тобой!
Мишель вытерла тыльными сторонами ладоней слезы и отвернулась.
— Уходи, Джерри, — сказала решительно. — Я сегодня же подаю на развод.
Джерри не стал спорить. Он взял свои вещи, снова ушел в ванную, где неспешно оделся и высушил волосы. Потом вернулся в спальню.
Мишель тихо плакала, уткнувшись лицом в пушистое покрывало. Джерри присел на краешек кровати, предпринимая последнюю попытку спасти их брак.
— Мишель… — он тихонько тронул ее за плечо, — может, не стоит рубить с плеча?
Убирайся, — услышал он в ответ. — Или я позову полицию.
Понимая, повлиять на Мишель он не сможет, Джерри со вздохом поднялся. За долгие годы службы он бесчисленное количество раз уезжал в командировки, поэтому собрать сумку было делом пяти минут. Но доведенные до автоматизма действия давались с огромным трудом, ведь в этот раз Джерри уходил из дома навсегда.
Мишель не шелохнулась, когда он, закончив паковать вещи, с силой захлопнул дверцу шкафа. Понимая, что любые попытки повлиять на нее сделают только хуже, Джерри направился к недорогой, но неплохой гостинице.
Ему с удовольствием сдали комнату, не став ни о чем расспрашивать. Портье принес Джерри поднос с ужином, чтобы тому не пришлось спускаться в переполненный бар под множество любопытных глаз. Не спрашивая, повар добавил к изрядному куску лазаньи пыльную бутылку виски и несколько порошков от головной боли. Видимо, потерпевших кораблекрушение в море семейной жизни здесь видели не впервые. Сдержанно кивнув в знак благодарности, Джерри взялся за стакан, но передумал и потянулся к кувшину томатного сока, скромно томящегося под охлаждающими чарами. Он не собирался топить горе в бутылке, потому что внезапно понял — после того, как прошла первая, самая острая боль, на него накатило абсолютное равнодушие.
Джерри съел ужин, почитал найденную в комнате книгу и лег спать. Ему не снилась Мишель, как обычно это бывало после их ссор — во сне Джерри просто чувствовал себя до головокружения свободным. Джерри и проснулся с этим ощущением свободы. Портье снова сам принес ему еду — на сей раз плотный английский завтрак с овсянкой, яичницей и жареной ветчиной, а также апельсиновым соком и кофе. Пригубив кислый, почти лишенный аромата напиток, Джерри с отвращением отставил стакан в сторону, вспомнив тот вкуснейший сок, что выжимал из разрубленных пополам плодов Доминик, так изящно и вместе с тем на удивление распутно слизывая текущие по рукам оранжевые капли.