— Значит, я вполне могу… быть беременна?
Она начала медленно оседать на пол, Эйдан тут же метнулся к ней и подхватил её на руки. Он сел прямо на кафель, усадил её на себя и твердо и убежденно заговорил:
— Милая, я понимаю, что у тебя шок, но ведь это прекрасная новость! Нас будет трое, и этот малыш будет самым красивым, самым замечательным! Я всегда буду рядом с тобой, мы вместе оформим детскую…
— А моя карьера? — перебила она его, глядя на него полными слез покрасневшими глазами. — Как я буду выступать на сцене и ездить на гастроли с огромным животом? Когда я буду петь, если придется менять пеленки, кормить и успокаивать ревущего младенца?! И все время посвящать ему? — её голос сорвался, и она спрятала лицо в ладонях. — Боже, моя жизнь только стала идеальной, и тут же все испортилось…
— Не говори так! — Эйдан разжал её руки и заставил взглянуть на себя. — Ты же не будешь одна. Тебе не придется выполнять всю эту работу, мы наймем няню… Послушай, все не так ужасно, как тебе представляется.
Он поднялся вместе с ней, не разжимая объятий, и предложил:
— Давай сейчас пойдём на кухню, и я приготовлю тебе вкусный завтрак. Тебе сейчас нужно больше питаться. А потом мы будем делать, все, что ты только пожелаешь…
***
День прошел относительно спокойно. Эйдан постоянно развлекал жену, они слушали музыку, танцевали, обсуждали новые книги, и на губах Глории вновь появилась улыбка. Однако во второй половине дня, ближе к вечеру, Эйдана позвали из дома неотложные дела, и он отправился на работу, перед уходом поцеловав Глорию и пообещав ей скоро вернуться.
Он практически сдержал слово и переступил порог дома, когда едва начало смеркаться. Особняк поразил его непривычной тишиной и темнотой. Встревоженный, он обошел все гостиные, поднялся на второй этаж, однако нигде не обнаружил Глорию. Тревога переросла в холод, прокрадывающийся в сердце, но, к вящему облегчению, певица отыскалась в кабинете. Рядом с баром.
— Глория?.. — тихо произнес Эйдан, не веря своим глазам.
Женщина сидела на полу, и он не сразу разглядел, что на её лице чёрные потоки туши, а в руке зажата бутылка дорогого виски.
— Что ты делаешь? — выдавил из себя Ван Голд. Опомнившись, он бросился к ней и вырвал алкоголь из её рук. — Что ты натворила?!
Глория посмотрела на него ничего не выражающим взглядом, и ему показалось, что куда-то в область солнечного сплетения ему вонзили кинжал. Она со смешком, перерастающим во всхлип, с трудом позволила ему отобрать у неё виски.
— Я хотела всегда оставаться на сцене. Я не хотела погрязнуть в этом убивающем все прекрасное быте. Я не желала испытывать мук. Я хотела от Блэйна только, чтобы он сделал меня такой, долго остающейся юной и красивой, чтобы я могла посвятить себя музыке. А теперь… какой-то ещё не родившийся…
Эйдан похолодел и, превозмогая собственное отчаяние, ледяным тоном приказал ей:
— Сейчас же поднимайся и иди умойся. А об этом, — указал он ей на бар, — советую тебе забыть. И молись, чтобы ты не навредила ребенку.
— Ничего не сделается этому вампирёнышу, — со злобой выплюнула женщина, пытаясь встать.
Она кое-как поднялась и направилась в ванную. Эйдан с болью смотрел ей вслед, чувствуя, что с головокружительной скоростью летит в пропасть.
***
Всю беременность Глории Эйдан поил жену лечебными эликсирами, опасаясь за ребенка. Тристан родился очаровательным и вполне здоровым малышом. Стоя у его кроватки, Эйдан не мог налюбоваться на сына, гладил его по невероятно мягким темно-каштановым волосам и брал его на руки при любом удобном случае. Он был почти счастлив. Если бы Глория проявляла хоть небольшую часть теплых чувств к сыну…
"Послеродовая депрессия", — как один, твердили в голос врачи и психотерапевты и советовали максимально освободить леди-вамп от утомительных забот о младенце. Но она и так практически не занималась младенцем, пропадая вечерами в "Бархате", а дома устраивая истерики при малейшем плаче Тристана. Иногда, очень редко, её взгляд, обращённый на мальчика, теплел, и Эйдан надеялся, что его жена не лишена полностью материнских чувств.
Эпоха "ревущих двадцатых" закончилась, и наступила Великая депрессия. Эйдану казалось, что положение в мире целиком отражает состояние, в котором оказалась его семья, точнее, его жена. "Бархат" пришлось временно закрыть, Глория оказалась абсолютно невостребована и неоплачиваема как певица. Дни в доме превратились в один кошмарный сон (иногда Эйдан надеялся, что он проснется, и любимая вновь будет такой жизнерадостной и очаровательной, как раньше).
Все чаще он находил жену у бара. Вместо того, чтобы играть с Тристаном или проводить вечера с Эйданом, Глория выбрала в качестве наиболее предпочитаемой компании виски. Эйдан убрал бар из дома, однако, это не улучшило её состояния.
— Скажи мне, — как-то раз он тихо произнес, с горечью наблюдая, как она сидит перед камином, неотрывно глядя на огонь. — Что тебе нужно для счастья? Что мне сделать, чтобы вернуть тебя прежнюю?
Глория запрокинула голову и рассмеялась. У него по телу пошли мурашки от звука её смеха.
— Для счастья? — эхом повторила она. — Я хотела вечности. Вечность юности, красоты и беззаботности. Чтобы ни от кого не зависеть, чтобы ничто не мешало мне наслаждаться жизнью…
— Я мешаю тебе? — гневно прервал он её. — Тогда зачем я тебе? Зачем ты вошла в мою жизнь и стала моей женой? Чтобы сидеть на осколках того, что у нас осталось, проклинать судьбу и ненавидеть нашего сына?
Она повернулась к нему; его лицо искажено было душевной мукой, на её — застыло отчаянное выражение.
— Я люблю тебя! — выкрикнула она. — Я хочу прожить вечность с тобой! Я хочу бессмертия… — Она рывком поднялась, приблизилась к Эйдану, схватила его за рубашку и горячо зашептала: — Я слышала о ритуале, который дает вампирам вечную жизнь, так почему же нам не стать такими? Мы могли бы….
Эйдан оттолкнул её. В его глазах читалась такая боль, какую никто и никогда не видел в нем.
— Забудь об этом. Это не дар, а проклятие.
— Я не хочу, чтобы всё было вот так, — прошептала Глория, отступая назад. — Мне мало такой жизни, какую я веду сейчас. Я устала…
— Ты устала?! — повысил голос Эйдан. Он закрыл глаза, прижал руки к голове, и через мгновение, овладев собой, холодным тоном отчеканил: — А я хочу, чтобы ты была женой и матерью. Это все, что мне нужно.
Он развернулся и ушёл. Глория неподвижно стояла несколько секунд, а затем он услышал звон полетевшего на пол фарфорового сервиза.
***
После самой тёмной ночи наступает рассвет. Но иногда случается, что ночь затягивается. Не успев оправиться после разрушительной Великой депрессии, люди столкнулись с ужасами Второй мировой войны. Однако, семью Ван Голд это, как ни странно, чуть-чуть сплотило. Возможно, причина была в постоянно грозившей опасности, а возможно и в том, что Глория, воодушевившись, вновь вернулась к карьере певицы, сменив для безопасности имя и имидж. Хотя её и так никто бы не узнал: людям было просто не до какой-то джазовой певицы, блиставшей в беспечные двадцатые. Поднимая дух солдат, выступая на концертах для военнослужащих, Глория почувствовала себя гораздо лучше.
Казалось, что и с Эйданом её отношения наладились и даже вернулись в то счастливое состояние, которое было у них до брака и в его первые дни. Результатом этого потепления стала нежная белокурая и голубоглазая малышка Эмили, появившаяся на свет на после окончания войны.
И все повторилось.
Послеродовая депрессия, истерики, холодность и отчуждённость. Добавилась ревность к Эмили (а девочка, как впрочем, и Тристан, отчаянно нуждалась в матери), проведение вечеров вне дома с совершенно неизвестными компаниями, и многие вещи, о которых Эйдан лишь догадывался. Его надежда, то ослабевавшая, то усиливающаяся, постепенно начала угасать.
Однажды вечером ему не хотелось возвращаться домой после работы. Не хотелось вновь столкнуться с рыдающей Глорией или узнать от слуг, что миссис Ван Голд опять отбыла в неизвестном направлении. Лишь мысль о том, что его выбежит встречать Тристан, его гордость, его музыкально развитый мальчик, а в детской возится с игрушками малышка Эмили с золотистыми локонами, подняла ему настроение и направила домой.