Заставив себя откинуть оставшийся страх, я выдала ей правду:

— Той девочки не существует. Я — шумная и упрямая до отвращения. Я не упускаю ни единого шанса и живу так, будто завтра никогда не наступит. Я пью пиво и иногда, — я распахнула глаза, — позволяю себе лишнего. Я хожу на пляж и смотрю бейсбол. Я часто смеюсь, шучу и улыбаюсь.

Побросав в чемодан свои вещи, я посмотрела на мать и хитро улыбнулась:

— И каждый раз при возможности я восхваляла пенис Рейфа Хембри!

— ЭЛИС БОЙД!

— Я живу! — выкрикнула я, резко захлопнув свой чемодан. — И это прекрасно. Ты прячешься за своими манерами, но некоторых из своих друзей ты терпеть не можешь. Иногда это заметно. А знаешь, почему? Потому что они скучны до безобразия!

— Возможно, тебе пора. Я не воспитывала тебя говорить или делать что-то подобное.

— Нет! Ты воспитывала меня в святой вере, что веселье — это грех. А я говорю, что это полная фигня!

Воздух начал сгущаться от напряжения. Мать внимательно на меня посмотрела. Я пожала плечами и тоже уставилась на неё. Когда молчание затянулось, я решила уйти со сцены. Мне захотелось вернуться в Чарльстон, обратно к своим фильмам и страданиям. По крайней мере, жизнь там мне показалась однажды вполне перспективной.

— Погоди, — сказала моя мать еле слышно, когда я пошла мимо неё к выходу.

Не обращая внимания, я направилась к лестнице. Я была уверена, что всё кончено.

— Элис, погоди!

Я уже стояла в холле и закидывала на плечо ремень сумки.

— Ты права.

Эти два слова остановили меня.

— Что?

Я подняла голову и увидела стоявшую у подножья лестницы мать.

— Ты права. Я была слишком строгой. Уже какое-то время я чувствую себя виноватой и понимаю, почему ты редко приезжаешь домой. Элис, мне жаль.

— Что-то мало верится! — фыркнула я и посмотрела на неё с упреком.

— Ты — всё, что у меня есть.

— Это не моя вина. Мама, оглянись! Вокруг тебя целый мир. Наслаждайся им.

— Слишком поздно, — ответила она, делая шаг вперёд и касаясь моего чемодана. — Но я рада, что ты нашла своё веселье.

— Я хочу веселиться вместе с тобой, мама. Я всегда хотела только этого. Ты можешь ещё начать делать что-то... что пожелаешь.

— Ты полна жизни, как и твой отец.

Услышав эти слова, я застыла.

— Я не хочу ничего о нём знать. Я хочу узнать тебя. Меня не заботило его отсутствие, а вот твоё — заботило.

По её щеке скатилась слеза, потом ещё одна, но я продолжила:

— Я помню, как ты ему улыбалась и смеялась. И больше ничего. Я понимаю, что именно он забрал у тебя улыбку и смех. У меня нет ни малейшего желания слышать о нём. Всё произошло двадцать лет назад. Ты должна была отпустить его и постараться начать жить снова. И я не должна...

Осознание пришло, словно рухнувшая сверху гора кирпичей.

— Вот, дерьмо...

Перед тем, как отдалиться, Рейф, похоже, хотел, чтобы я ещё раз подтвердила свои чувства к нему. Он настойчиво боролся за моё внимание, за меня, а я только и говорила, что не верю в его чувства, да ещё и та фраза про прикосновения другого мужчины. Он хотел знать, что мог мне доверять, но моё поведение было неопределённым, двусмысленным... потому что я была напугана.

Я поставила чемодан на пол и посмотрела на мать, которая молчала и тихо плакала. Мы никогда не обнимались — ещё одна причина, почему я была не сильна во всех этих женских штучках, но я всё равно прижала её к себе.

— Теперь я всё прекрасно понимаю. Я люблю Рейфа и понимаю, что если он сделает мне больно, как сделал тебе отец, я изменюсь. Но всему есть предел, ма.

Она плакала и прижала меня к себе.

— После стольких лет ты же не можешь продолжать его любить.

— М-м, ну, тут ты не права.

— Ты серьёзно?

— Да.

Она отстранилась и посмотрела на меня такими же карими, как и у меня, глазами. Её хрупкость в этот момент заставила меня замолчать. Я никогда ещё не видела её такой уязвимой.

— Так, пришло время вернуться обратно в седло, — сказала я приказным тоном. — Сейчас же, — добавила я, затащила чемодан обратно в гостиную и открыла замки. Я достала сарафан, который бы отлично на ней смотрелся, и бросила его в сторону мамы. — Одевайся. Пойдём прогуляемся. Вместе.

— Ты шутишь?

— Нельзя измениться за одну ночь, но одна ночь может изменить всё. Мы и так опоздали на вечеринку на целых двадцать лет.

— О-о’кей, — сказала она с оптимизмом.

— И, мам?

— Да, — ответила она, посматривая с опаской на сарафан.

— Никаких утягивающих трусов.

— Значит, ты влюбилась? — прошептала она, бросая на меня заинтересованный взгляд.

— По самые уши, но сейчас не это главное. Будем решать проблемы по мере их поступления. И сегодня — на очереди мы с тобой.

Через два часа девушка-ботан и её мать-надсмотрщица поглощали в больших количествах алкоголь и танцевали так, будто вокруг никого не было. Моя мама выглядела на танцполе как красивый, но окоченевший труп. Годы, которые она потратила, чтобы взрастить в себе жесткость и отсутствие гибкости, не прошли даром. Но мама старалась, и мы вместе выставляли себя на посмешище в кругу других, куда лучших танцоров.

Но это не имело значения. Я наконец-то увидела, как моя мама улыбалась и нервно посмеивалась. Значит, всё было в порядке. Я вызвала для нас такси, когда поняла, что мама слишком навеселе, чтобы садиться за руль. Со своей хорошенько подвыпившей мамой, которая казалась теперь почти незнакомкой, я уселась на заднее сиденье. И тут она заговорила с водителем.

— А вы — симпатичный мужчина, — заметила она воркующим голосом, и водитель обернулся. Он действительно был очень хорош собой, с волосами песочного цвета и голубыми глазами. Он выглядел на несколько лет моложе моей мамы, но не на много. — Моя дочь говорит, что мне пора вернуться в седло. Как думаете, ваше седло подойдёт?

Я прыснула со смеху, а водитель взглянул на неё и тоже тихо засмеялся. Я бросила на водителя неодобрительный взгляд.

— Так что там с вашими данными?

— Эйб, сорок восемь лет, разведён, только на этой неделе начал работать в такси. И пока вы у меня самые лучшие пассажиры.

После пяти бокалов вина у моей мамы, похоже, тормоза отказали напрочь, потому что она посмотрела на него в зеркало и сказала:

— Ну что ж, Эйб. Я — Пенелопа, а это — моя дочь Элис.

— Приятно с вами познакомиться, — ответил он весело.

— Ма, нам нужно поесть чего-нибудь жирного, — пробормотала я, чувствуя накатившую после выпитого дурноту. Несколько недель назад мы с Кристиной перебрали лишнего, и я обнаружила, что чизбургер отлично помог мне прийти в себя.

— Я как раз знаю такое место, — сказал Эйб, поворачивая к закусочной и останавливая машину на стоянке. Он развернулся на сиденье и обратился прямо к моей маме: — Позвольте, — сказал он, открывая дверь с её стороны, и мы обе, хихикая, вышли из машины.

Мама так изменилась, что я не верила своим глазам, но где-то глубоко в душе я подозревала, что она всегда мечтала позволить себе чувствовать. После немного шумной трапезы в закусочной мы снова вызвали такси, и через несколько минут снова увидев Эйба, я совсем не удивилась. Он ждал нас. Я была в этом уверена.

По пути домой я наблюдала за беседой Эйба и мамы, замечала, как они говорили одни и те же слова и одинаково реагировали во время разговора, и с улыбкой посматривала на свой молчавший телефон. Наши отношения с Рейфом были другими. Мы не заканчивали предложения друг друга, мы просто принимали наше отличие, но химия, заставлявшая двигаться дальше, у нас была такой же мощной, если не сильнее. Если он решил порвать со мной, то этому не бывать, потому что ничего не получится. Если честно, я не видела связи прочнее: кроме него я больше никого не видела.

Это не закончится, Элис. Не закончится.

С каждой прошедшей минутой сердце ныло всё больше. По моей щеке скатилась горячая слеза. Если бы мы расстались, то доказательством тому у меня стал бы шрам на сердце.

Однажды у Элис Бойд был роман с мужчиной мечты. Хоть и короткий, но красивый и настоящий.

Элис: Рейф, я — тупица. Полная тупица. Целую.

Тот вечер был лучшим в моей жизни.

— Рейф, — услышал я раздражающий шёпот Мелоди, которая без приглашения усаживалась рядом возле стойки бара. В некотором смысле бар Энди был для меня домом, а присутствие тут сегодня моих товарищей по команде, только довершало картину.