Трудно было скрывать рвущуюся наружу улыбку, когда с поразительными интонациями в смешливом голосе Анна рассказывала, как они с братом Тони, Джон сторонился столь дерзких выходок, решили подшутить над пастухом Версдейлов – Филом Геквиллом. За глаза вечно дремлющего на пастбище старика гвали Галилео. Прозвище к нему прицепилось, когда, перебрав с дешевым виски, Фил решил закурить. Борясь с расслабляющим эффектом спиртного, он присел на деревянный чурбан, на котором обычно промасливали детали от косилок и прочей техники на ферме. Но так как мистер Геквилл и в полумертвом состоянии стоил десятка пастухов вместе взятых, он запреметил, что-то неладное с одним из животных – корова прихрамывала. Понесся помогать животному, а сигарету неподумав положил на пенек, которы мгновенно вспыхнул, подпалив Филу зад.

Фил никогда не злился на мелких проказников, его реакцией неизменно были цветастые чертыхания и показные догонялки.

Анна прерывалась время от времени, чтобы самой отсмеяться, после чего продолжала рассказывать дальше.

Так вот… Однажды, когда солнце отмерило уже большую часть неба и послеполуденный зной, наполняли запахи травы, животных и мелкая мошкара, коровы разошлись по пастбищу, покачивая широкими отъетыми боками. Одни дремали, чуть ли не стоя, другие – уложившись на землю.

Анна и Тони были предоставлены себе и свободно слонялись по всей территории фермы. Единственное помещение, куда путь им был заказан без сопровождения взрослых, было здание сыроварни. Поэтому было принято решение поиграть в «Иные цивилизации», для чего из подсобки украли банку с известью и пару широких кистей.

Дети подползли к огороженному пастбищу, буквально на пузе, у каждого в руках было по банке с разведенной известью. Флегматичные животные безбоязненно подпускали к себе ребятню, равномерно работая челюстями и доверчиво хлопая длинными ресницами.

Какого же было потрясение Галилео, когда мимо него прошествовала буренка, на боку у которой большими буквами было написано «Приветствую тебя земльянин». В течение двух дней Фил, получал внеземные сообщения от собратьев по разуму с планеты Зайгуран. Смекалистые инопланетяне продумали все до мелочей, вплоть до того, что Галилео должен был смывать их послания со шкур животных «ибо только так они могут с ним общаться».

Генри старался лояльно относиться к эксцентричному поведению пастуха, который каждый вечер намывал буренок, но когда тот начал выводить размашистые письмена на короткой рыжеватой шерсти «Заберите меня к себе», тогда он заподозрил неладное. Он оставил действия мистера Геквилла без комментариев, но на следующий день провел внештатный рейд по фамильным владениям и все стало на свои места, когда перед его глазами предстал директор «центра полетов» в лице его дочери Анны и ее бессменного заместителя – Тони.

Генри снисходительно дал им разрисовать в последний раз горемычную корову, которую они привязали за рога к забору в густом кустарнике, но только текст составил он лично. Послание было трогательным и грустным, потому что «зайгуранцы» извинялись, что потревожили столь отзывчивого землянина и сообщали, что улетают на другую планету навсегда. Просили не поминать лихом и меньше пить огненной воды.

Последнее напутствие Генри давно пытался донести до ума Фила, но все было, как говориться «мимо кассы».

С обреченными лицами Анна и Тони домалевали послание и смиренно отправились под арест в дом, каждый в свою комнату. Оба были лишены сладкого на неделю, а также карманных денег и прогулок в городе. Для окончательной очистки совести своих отпрысков отец приставил их к исправительным работам по уборке стойла от навоза.

- Я заметил, что ты не брезгливая, - широко улыбнулся Маркус.

Анне удалось развеселить его от души. После чего они принялись за трапезу под прямым руководством шеф-повара. Серж предложил им семгу по-скандинавски с пореем в красном винном соусе со сливочным маслом, после чего «по-раньше» выгнал весь персонал, предоставив своей Анне редкую возможность насладиться обществом человека, который изменил ее до неузнаваемости. Сам Серж вернулся на кухню, вычистил и убрал свои ножи в специальный чехол и убедившись, что наведен полный порядок, запер дверь, ведущую во дворик, щелкнул выключатель и прошел в зал, где при свете всего одного торшера за столиком сидели Анна и Маркус, поглощенные друг другом.

Ни говоря ни слова, Серж по своему обыкновению подошел к Анне и поцеловал ее в макушку. Она хотела, подняться и проводить Сержа хотя бы до двери, но от отмахнулся, понимающе одарил улыбкой «мол, не отвлекайся», кивнул Дэнвуду на прощание и накинув капюшон вышел на улицу.

Колокольчик на двери устало звякнул и смолк погружая «Бруно» в упоительную тишину, лишенную гомона человеческих голосов.

- Знаешь, а он мне все больше и больше нравится, - одобрительно сказал Маркус, когда уловил, что Анна сейчас буквально зачешется от чувства вины. - Странный он друг у тебя....

Анна молчала, пытливо вглядываясь в Маркуса в поисках ревности.

- Не бывает такой дружбы.... Но. Даже не знаю, как это назвать...

- Странно! - Анна хмыкнула. - Пол города уж точно знает, как это назвать!

- Он не отчитывал тебя за безответственность? Не промывал мозги о том, что ты должна и обязана, а такая сякая бросила их и сбежала со мной?

- Нет, - глаза Анны погрустнели. - Он прекрасно знает, что я сама прекрасно себя выгрызу изнутри по каждому из этих вопросов.

Вглядываясь в лицо Маркуса, Анна так и не нашла ни ревности, ни сожаления, только невероятную усталость и опять ту же гадкую, противную безнадежность. Он тщательно хотел скрыть это, под маской, которую обожал и за которой прятался долгие годы — безразличие и отрешенность. И она прекрасно сидела у него на лице, скрывая и дикую боль, которая нет, нет, но мелькала в глазах.

- Разбуди меня, завтра, когда проснешься. Я очень прошу. Хоть ты и не любишь долгих прощаний, я тоже их терпеть не могу, но... Разбуди. Хорошо?

Улыбка сползла с лица Анны.

- Я меняюсь, Маркус, - внезапно призналась Анна и тяжело вздохнула. – Хотя думала, что мое поведение и поступки, есть результат кропотливой работы над собственными мыслями, принципами и выводами, после совершенных ошибок. Я была уверенна, что знаю себя. Но это не так. Мне с трудом дается понять хотя бы примерно, куда заведут нас наши отношения... Накануне перемен всегда страшно, а перемены грядут большие.

- Ты боишься?

- А ты нет? - резко вздернул голову, Анна прищурилась и увидев в его лице, такой же простой и понятный ей страх, вполне удовлетворилась этим, простив ему безответное молчание.

- Тебя сгноят эти лицемеры. Многие будут злорадствовать. Анна, я уеду, на достаточно долгий срок. Даже примерно не знаю, когда мы снова сможет увидеться. И тебе вполне может быть вобьют в голову нехитрую мысль, что я воспользовался твоим доверием и бросил. Ты и сама дойдешь до этой мысли в какой-то момент.

- Неужели нет возможности хоть как-то поддерживать связь? - в голосе Анны звучала нескрываемая мольба, которая была унизительна для нее и Маркус прекрасно это понимал.

- Нет. Для твоей же безопасности. Просто верь мне. В случае крайней необходимости я сам свяжусь с тобой. У вас здесь таксофон за углом... Так вот, тебя известит курьер о дате и времени звонка. Договорились?

Анна замерла и подняла на него глаза. Такие сложные предосторожности вызывали тревогу и Маркус говорил словно одержимый, пытаясь убедить Анну, что это самый безопасный способ. Он видел ее растерянность и понимал, что похож на сумасшедшего.

- Я…я не привык ставить чьи-бы то ни было чувства выше своих, Анна, ты единственный человек, ради которого я откажусь от всего. Ты для меня теперь истинный смысл, – Маркус увидел перед собой то, что было, за гранью человеческой боли. Невыносимая мука и отчаяние, холодная пустота и животный страх. Этот контраст, с глазами полными любви, жизни, смешливого огонька и ума, был настолько ярким, что казалось, секунду назад перед ним сидела маленькая девочка, дитя неопытное и невинное, молившее ее не бросать одну, а теперь перед ним была зрелая женщина, молодая и привлекательная внешне, но с измученной душой и уставшим сердцем, долгая жизнь, для которой была в тягость, а заветной мечтой было забвение.