Архетипические образы в снах часто указывают на изменение курса в развитии эго или на компенсацию в неадекватно сформировавшейся эго-структуре. Так как за каждым комплексом кроется архетипическая сердцевина, то всегда возможно амплифицировать любой мотив в направлении его архетипических оснований. Архетипическая амплификация в клиническом сеттинге должна, однако, использоваться очень осторожно. Нежелательным и даже опасным побочным эффектом чрезмерной архетипической амплификации является гипнотическая зачарованность («впадение в прелесть») бессознательными образами и их архетипическими значениями. Эта очарованность может увести от процесса индивидуации, требующего поиска личного значения среди множества архетипических возможностей, предлагаемых как в бессознательном, так и во внешнем коллективном мирах. (В действительности есть люди, которые соглашаются заниматься юнговским анализом, не скрывая горделивого настроя, поскольку глубоко убеждены, что их тесный бодрствующий контакт с тем, что Юнг назвал архетипами, есть отпечаток «избранности» или залог будущей высокой квалифицированности; только позже они осознают — если, конечно, оказываются к этому способными — что это их главная проблема. Единообразная целостность — все та же бессознательность).

В практическом плане, аналитик способен интерпретировать только те архетипические образы, которые могут быть отождествимы, как таковые. Это главным образом зависит от широты знакомства с мифологией, фольклором и религией, — хранилищами значимых образов, значимых достаточно большому количеству людей Б самом широком спектре времени, традиций, культур.

Порой возникают образы сновидений, которые могут быть значимо прояснены только с помощью архетипических ассоциаций[17]. Гораздо чаще архетипические образы являются в явном своем значении в известных культурных формах. В нижеследующем сне, например, есть ряд образов и мотивов, которые могут рассматриваться в архетипической плоскости: черепаха (символ всеобщности, основы мироздания); яйцо (символ первоначала, космическое яйцо); таинственное движение от «одного» к «двум»; связь младенца с матерью; и таинственный голос, вещающий бесспорную истину.

Я видела светящийся черепаший панцирь на берегу. Неподалеку лежало яйцо птицы, и оно также светилось, как и панцирь. Бесплотный голос вещал и сказал: «Это похоже на яйцо, но стоит взять его в руку, то станет два яйца». Голос звучал профессионально и богоподобно. Я подобрала яйцо, и таинственным образом у меня в руке оказалось два яйца. Голос сказал, что это цыплячьи яйца, и из них вылупится мама-птица и ребенок-птица, и ребенок найдет свой путь к матери. И тотчас же я увидела ребенка-птицу, ковыляющую по берегу к матери.

Несмотря на ряд архетипических возможностей для амплификации, этот сон был оставлен в контексте серии снов, в которой он появился, без специального рассмотрения. Он мог бы быть проинтерпретирован в терминах архетипического развития отношений матери-ребенка (одно яйцо стало двумя, одно — ребенок, другое — мать), с любым количеством украшений из религии и мифологии. Но эффект сна как такового был достаточен, чтобы двинуть сновидца в сторону разрешения глубокой трудности с образом матери, аффективно влиявшем как на ее отношения со своей собственной матерью (которое стало менее проблематичным), так и на ее отношение с ее собственной ролью матери своих детей (которое также улучшилось). За короткое время случился еще один сон, показавший, что она должна быстро убрать ненужные строительные «леса» вокруг здания, для того чтобы помешать опасному взрыву. Аналитику показалось, что это подтверждает его решение не прояснять предыдущий сон, чувствуя, что цель или сообщение этого сна было лучше разобрано на более личном уровне и в любом случае уже услышано.