— Что у вас стряслось?

— Травма. На байке отвезти не могу. Надо, чтоб сидеть было поудобней, — ответил Ар.

— Так может, лучше в больницу? Рентген сделать?

Предложение было разумное, но…

— Не надо в больницу, — вклинилась я в разговор, — я живу с фельдшером.

Змей нахмурился и очень странно на меня посмотрел. Так, что мне стало очень не по себе и пояснение вырвалось само:

— С сестрой моей троюродной, Тоней.

Уголок губ змея дернулся, будто он на корню пресек улыбку, а атмосфера существенно потеплела.

— И троюродная сестра Тоня обладает рентгеновским зрением? — уточнил филин.

Я нахмурилась. В больницу не хотелось. Больницы я очень не любила с детства. Вот прям до тремора конечностей.

— А если перелом? — выдвинул очередной железобетонный аргумент Владимир.

Я молчала. Парень был прав. В больницу, конечно, до тошноты не хотелось, но здравый смысл подсказывал, что упираться рогом глупо, особенно в свете того, что у лис рог отсутствует. Он привилегия баранов.

— А если перелом? — добавил перцу Ар, повторяя слова филина. От дублирования сакраментальный вопрос только поднабрал весомости. А если и правда?

— Хорошо, — выдохнула я.

— Вот и умница, — кивнул змей и открыл для меня дверь машины.

Сделав короткий звонок, водитель тоже занял свое место.

— Я позвонил Леониду Лаврентьевичу. Он тебя быстро примет без очереди и прочей мутотени, — произнес Владимир.

Я кивнула. Для дуалов суровой жизненной необходимостью были собственные врачи различного профиля, поэтому выбор именно этой профессии поощрялся и активно пропагандировался в рядах общинских детей и молодежи. В основном даже открывались частные клиники, чей персонал состоял исключительно из дуалов. Между прочим, лучшие в своем классе. А в маленьких городках наши доктора открывали частные кабинеты. Очень удобно.

Сидеть действительно было больновато. Так что я расположилась полулежа по диагонали, страдая от стыда, что вышла побежденной из неравной схватки со ступенькой.

— Нормально? — спросил Володя.

— Да, спасибо.

— Тогда поехали.

Водителем Владимир был отличным. По нашим дуршлагообразным дорогам ехал мягонько, хоть и не на минимальной скорости. Меня на заднем сидении лишь слегка покачивало, что показатель. Потому что в автобусах по тому же маршруту пассажиров подкидывало так, что ноги от твердой поверхности отрывались. За машиной урчал мотоцикл. А я думала, что скажет Тоня, когда меня домой приведут под белы рученьки два чужих мужика. По всему выходило, что ничего хорошего.

Леонид Лаврентьевич оказался крупным седым пожилым мужчиной в прямоугольных очках. Все его движения были степенными и размеренными, выверенными до миллиметра. Охран, виднеющийся в вороте халата, изображал оскаленного медведя.

— Проходите, ребят. Где там ваша пострадавшая? — приветливо произнес доктор Виргун.

Меня, старательно прячущуюся за все те же натуральные плечи, выставили перед врачом, попутно представив. Мужчина посмотрел на меня поверх очков и поинтересовался:

— На что жалуемся?

'На вселенскую несправедливость и собственную рассеянность', - подумала я, а вслух произнесла:

— На боль в районе копчика.

Доктор хмыкнул.

— Раздевайтесь, Тамара. А вы, ребята, подождите за дверью.

Выпроводив Ара и Владимира, Леонид Лаврентьевич стал прояснять ситуацию вопросами типа 'сейчас болит?' и 'а если наклониться?'. Уложив меня на кушетку, врач-медведь прощупал болезненное место, заставив меня тоненько поойкать, а после снова сел за стол и мне велел подняться.

— У вас, маленькая лисичка, ушиб. Сейчас направлю вас на рентген для успокоения.

Потратив еще некоторое время, чтобы сделать снимок, я снова вернулась в кабинет доктора Виргуна. Изучив предоставленные данные, Леонид Лаврентьевич кивнул:

— Так и есть. Ушиб. Неделю нужно вылежаться. Не сидеть! Нужно будет мазь купить, она с анальгетиком. В стационаре полежим?

Я забрала листок с врачебными предписаниями и отрицательно покачала головой. Не нужно мне никакого стационара. Нужна родная кровать без запаха больницы.

Доктор, будто почуяв неладное, прищурился.

— Ничем больше во время падения не повредились, Тамара?

Я снова покачала головой.

— Вот и хорошо. Тогда сделаем так: направление я выпишу, а вы уже сами смотрите. Хотите — приезжайте в больницу, хотите — поезжайте домой и лежите. Неделю лежите, Тамара. Строгий постельный режим.

Я снова кивнула, поблагодарила Леонида Лаврентьевича, хитро смотревшего на меня поверх очков, и смылась из кабинета, на ходу ощущая, как боль проходит.

— Все? — спросил Ар, увидев меня.

— Да. Сказали домой и лежать, — ответила я.

— Тогда поехали, отвезем тебя к твоему троюродному фельдшеру, — произнес Владимир.

Родной третий этаж с его четырьмя лестничными пролетами дался мне сравнительно легко, но Ар все равно крепко держал меня под руку.

Позвонив в дверь, я подумала, что хорошо было бы, если бы совушка еще не вернулась. Но замок щелкнул, отпираясь с внутренней стороны. Ну, здравствуй, неловкая ситуация, давно не виделись.

Антонина оценила мизансцену, внимательным быстрым взглядом окинула мой жалостливо жмущийся к ноге хвост и закушенную губу и посторонилась.

— Проходите и рассказывайте, что случилось.

Оказавшись в коридоре, я рефлекторно наклонилась, чтобы расстегнуть сапоги, да так и застыла. Самое основание хвоста кольнуло острой болью. Я сделала шумный резкий вдох.

— Что такое? — обеспокоенно спросила Тоня.

— Она упала. Не особенно удачно, — ответил Ар вместо меня.

— Давай, разгибайся потихоньку, — велела сестра, а сама стала снимать с меня сапоги.

Владимир, не дожидаясь приглашения, тоже стал разуваться. Совушка, услышав возню, посмотрела на молодого человека, вопросительно выгнув бровь.

— Мы подождем. Вдруг вы все-таки решите ехать в стационар.

Совушка ахнула:

— Какой еще стационар?

— Тонь, я тебе сейчас все объясню, — ответила я.

Троюродная кивнула и продолжила помогать мне с сапогами.

— Ар, Володя, вы проходите в кухню. А мы сейчас подойдем, — велела она.

В моей комнате мне было приказано раздеться и показать, где болит. Никакие отговорки типа 'я только от врача, меня уже смотрели!' не помогали. Антонина вертела меня, вертелась сама, щупала, давила, слушала мои ойканья и в итоге определилась с вердиктом:

— Не перелом. Сильный ушиб. Нужно отлежаться с недельку.

— Я же тебе те же самые слова Леонида Лаврентьевича передала! — вздохнула я.

Тоня скептически хмыкнула.

— Я должна была сама убедиться.

Я улыбнулась и снова тяжело вздохнула.

— Как быть с универом? Это же целая неделя пропусков.

— Позвонишь куратору, объяснишь ситуацию. Задокументированные рекомендации специалиста с печатью у тебя есть, а если вдруг чего — справку я тебе сама напишу, ну, или снова к Леониду Лаврентьевичу съездим, — очертила план действий совушка. — Идем спасителей твоих чаем поить.

Увидев нас в дверях, Ар первым делом поинтересовался:

— Все нормально?

— Ничего непоправимого. Справимся, — улыбнулась совушка.

— А ты голову смотрела?

С гортанным клекотом Тоня повернулась ко мне и поинтересовалась:

— Ты еще и головой ударилась?

— Э-э-э… да, — подтвердила я, вспоминая, что, действительно, инцидент имел место быть.

— А почему в листе назначений об этом не слова?!

В голосе сестры плескалось возмущение.

— Я забыла. Она не болела. А п… хвост болел. Вот я и не сказала, — ответила я.

Отбуксировав меня к полке, на которую цеплялась лампа-прищепка, Тоня заставила меня повернуться, после чего, осветив макушку, стала аккуратно разбирать пряди, осматривая голову. Я в это время наблюдала за происходящим в зеркало, висевшее на стене как раз передо мной. Добравшись до нужного места, троюродная замерла, а потом резко поинтересовалась:

— Как тебя вообще угораздило упасть, чудо мое?!

— Мы с Аром поехали на набережную на байке, там сегодня море парило… — начала я, но совушка не дала мне продолжить.

— Давай скажи, что сверзилась с мотоцикла. Ну, ё-моё! Тома, ты ведь взрослая девушка! Не понимаешь, что по гололеду на байке кататься опасно? А если бы вы разбились? Как бы я потом смотрела в глаза твоей матери?!

— Вообще-то… — попытался встрять Ар, но Антонину было не так просто остановить.