СЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЙ КИЛОМЕТР
Всю ночь шел нудный, настоящий осенний дождь. Затянутый холодной мглой лес, казалось, зябко передергивал плечами.
Луч карманного фонарика осветил худощавого человека с бородкой клинышком, винтовку за плечом. Щуря от света близорукие глаза, он посмотрел на круглолицего с фонариком, в железнодорожной фуражке и маузером на боку. Круглолицый чуть усмехнулся человеку с бородкой, показал ему фонариком на елку, об которую тот чуть не споткнулся, и, взяв его за локоть, повел дальше…
Круглолицый был начальник депо Дубов, а худощавый с бородкой — его заместитель по эксплуатации и парторг Вагин. Дубов сосал потухшую трубку. Что-то случилось. Может, он, Дубов, просчитался? Может, подполья уже не существует? А связи с «большой землей» нет. Рации ни у Дубова, ни у Печкура не было, а та аппаратура, что находилась в эшелоне, разбита во время внезапного налета на эшелон, радист убит. Он послал лейтенанта Косицкого с Таней Печкур, но время вышло, а связные как в воду канули… Нет и контактов с подпольным обкомом, за этим, в частности, и отправлены связные.
Так в чем же дело? А как же Курбанов с Алехиным?.. Неужели все погибли?.. От этих переживаний разболелась старая травма… Когда-то он попал в аварию. Дрезина полетела под откос, а его и моториста выбросило в овраг. Дубов сгоряча вскочил на ноги, но тут же потерял сознание. Тогда он долго пролежал в больнице, и хотя с тех пор прошло немало лет, спина давала о себе знать, особенно в сырую погоду или из-за нервов.
Да разве он думал еще несколько месяцев назад, что будет ночью бродить по лесу с оружием, а в его депо станут хозяйничать фашисты…
Он весь отдавался работе, находился в депо в урочное и внеурочное время. Были, конечно, и прорывы, и неудачи, но в основном коллектив справлялся со своей нелегкой задачей: локомотивы ремонтировались на совесть, и поезда ходили точно по графику. Недаром в депо постоянно находилось красное знамя, присвоенное передовому коллективу дороги за лучшие результаты в социалистическом соревновании. Он радовался, что на его глазах люди с каждым годом жили лучше: их счастье было его счастьем.
И вот теперь, в боевой обстановке, он, Дубов руководит теми же людьми; только теперь слесари, котельщики, промывальщики и присоединившиеся к ним красноармейцы взялись за оружие. И трудовое знамя, спасенное из горящего, атакованного врагом эшелона, стало боевым.
Размышлял и Вагин. Они уже давно во всем и всегда были рядом. Это не значит, что Вагин, будучи парторгом, во всем поддакивал начальнику. Они часто не сходились во мнениях, бывали и стычки, но каждый знал, что другой прежде всего радеет о деле, и потому, несмотря на различие характеров, в итоге находили общий язык. Работа от их споров не страдала, а наоборот, шла в гору. И если бы одного из них направили куда-нибудь в другое место, нелегко бы они это пережили…
Вагин прислушался к шорохам леса и стиснул локоть Дубова.
— Федор, надо бы снова послать связного… Чует мое сердце недоброе…
Дубов посветил фонариком на карманные часы и, что-то буркнув, ускорил шаг. Вагин нагнал его.
— Я же предлагал на бюро, так в штыки встретили…
Дубов резко повернулся к нему.
— Предлагал? Ты вот, что предлагал: поворотный круг взорвать, водокачку — и всем в лес. Так?
— Ну, так. И, кажется, оказался прав. Связных схватили, это раз, — Вагин дернул себя за бородку, — и подпольщиков всех накрыли, это два… — Он закурил, прикрывая огонек в рукаве, и, окутавшись дымом, отрезал: — Нечего было чикаться с фашистским гнездом. Сил бы у нас тут прибавилось, а сейчас гитлеровцы за нас возьмутся…
Дубов ожесточенно грыз мундштук трубки.
— Откуда у тебя такие сведения?
— Сама обстановка подсказывает.
— А ты не особенно ей верь…
— Приходится…
Дубов поправил маузер.
— Не узнаю я тебя, Сергей. Как же можно всем в лес?.. Расстреляют гитлеровцы оставшихся: стариков, женщин, детей — раз. Будем мы сидеть в лесу изолированными от города — два. Нагонит враг своих в депо, восстановит движение — три. А четыре — ты сам посуди, как ликвидировать подполье? Ты что же думаешь, война вот-вот окончится? Нет, с такими настроениями пора кончать: борьба предстоит долгая, упорная и без прочного подполья не обойтись. Нужно бить оккупантов и отсюда, и с тыла. А то, что ты предлагал — это акт отчаяния, паникерство по существу.
Вагин в сердцах махнул рукой.
— Насчет паникерства ты полегче, Федор…
— Ладно, поживем — увидим…
— Вот именно, увидим, дорогой товарищ…
Под сапогами хлюпала вода. Падали на лицо холодные капли. Луна, огромная, дымная, уходила за лес, окруженная багровым сиянием. Ночь шла на убыль, стояла сырая предрассветная тишина. Но покой этот был обманчив… Его нарушало явственное шевеление сучьев, какие-то странные неровные шаги.
«Засада?» — мелькнула у Дубова мысль. Он выхватил из кобуры маузер, Вагин сорвал с плеча винтовку. Они ползли по мокрой земле, затаив дыхание. Вдруг обоим послышался стон. Из-за могучей старой ели показалась темная фигурка. Фигурка покачнулась, шагнула раз, другой и упала. Дубов засветил фонарик. Пятно скользнуло по бледному лицу, спутанным волосам, толстой шее и, осветив жакет в пятнах грязи и крови, упал на толсто замотанную бинтом ногу.
Увидев склоненные над ней лица, Таня натужно улыбнулась бескровными губами. С трудом вытащила из-за пазухи пакет, протянула Дубову, хотела что-то сказать, но вдруг уронила голову на грудь и потеряла сознание.
Дубов поднял Таню на руки и зашагал в глубь леса. Вагин шел рядом и все поправлял на раненной обвисший бинт…
Березка постукивала веткой в окошко, будто просилась обогреться в наспех вырытой землянке. Вагин задумчиво смотрел на озябшую березку, видел, как с веток падали дождевые капли. Итак, отряду предстоит первая решительная схватка с коварным врагом. Что ж, они пришли к этой минуте не с пустыми руками. Замысел гитлеровских начальников известен и в какой-то мере предвосхищен заблаговременной отсылкой Курбанова и Алехина еще в самом начале налета фашистов на эшелон. Молодец Дубов — хорошую мысль подал. Но вот и первые потери — геройски погиб лейтенант Косицкий — единственный в отряде кадровый военный. Его собирались назначить начальником штаба… Настоящий коммунист!.. Его партбилет, оставленный на хранение перед отправкой в город, он, Вагин, комиссар отряда, будет теперь беречь у сердца, рядом со своим…
Он подошел к Тане, лежавшей в углу со свежей перевязкой, заботливо поправил ватник, которым она была укрыта, и направился к столу. В землянке собрались партизаны и внимательно изучали письмо, присланное подпольщиками. Облако махорочного дыма тянулось, над самодельным, корявым столом в открытую дверь. За ней виднелся мокрый лес, сквозь ветки проглядывало небо — холодная синева в разрывах облаков.
Дубов потуже затянул ремень на кителе, отсунул на место маузер и, наклонившись над столом, испытующе обвел прищуренными глазами своих людей. Нет, они не подведут. Как положено, приняли первый, неожиданный бой с фашистами, стойко перенесли горечь потерь и теперь готовы к проведению важной операции.
— Что ж, товарищи, фашисты сами назначили место и время операции — двадцать два ноль-ноль… Встретим врага и уничтожим. А теперь обсудим детали, место каждого в бою. Потом комиссар отдельно соберет коммунистов… Главная задача — перехватить «черный эшелон».
Уже больше суток находились Иван Иванович и Мейер на дальнем перегоне, на отрезке обходной ветки, занимаясь ремонтом застрявшего здесь состава, отправленного Клецке для заготовки дров. Запасных частей не было, приходилось латать старые: паять, сваривать, зачищать там, где накопился нагар. Печкур проклинал эту чертову «командировку». Уже наступил день операции «Черный эшелон», и он волновался — добрались ли связные до отряда, кроме того, ему и особенно Мейеру необходимо было бы сейчас находиться в депо. Все вроде было подготовлено к тому, чтобы состав, по замыслу Клецке, несущий смерть партизанам, повели свои люди, но ведь мало ли что?.. Послышался лихорадочный треск мотоцикла, захлебнулся и смолк возле самой будки. Дверца хлопнула, а потом кто-то дернул за руку Печкура, склонившегося с инструментом над раскрытым чревом паровозного двигателя. Он выпрямился и очутился лицом к лицу с Полищуком.