Глава тринадцатая

— Я выгляжу глупо, — сказал Майкл, стоя перед зеркалом в полный рост в номере отеля, одетый в фиолетовые вельветовые брюки, коричневую марлевую рубашку и фиолетовую жилетку.

— Ты выглядишь не глупо, — возразил Джек. — Может быть, немного эксцентрично, но не более, чем все остальные здесь. Это — шестидесятые. Ты не можешь ходить повсюду в своей робе. Кроме того, не похоже, что ты это покупал.

Майкл посмотрел на Джека и улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он.

Отель был не самым лучшим; фактически, Джек мог бы даже сказать, что качество его значительно ниже среднего, но ему приходилось бывать в местах похуже, а здесь Майкл был в безопасности.

Это была расположенная недалеко от города развалюха, зажатая между букмекерской конторой и обветшалым викторианским театром. Вывеска у входа гласила: «От ль “Ш нгри-Ла”», но это место было так далеко от придуманного Джеймсом Хилтоном рая[51], насколько это возможно. По крайней мере, решил Джек, низкая арендная плата и отсутствие роскоши означают, что владелец гостиницы — женщина с татуировкой в виде розы на руке и нездоровым пристрастием к кроссвордам — вряд ли будет задавать слишком много вопросов. Без сомнения, в отеле «Шангри-Ла» происходило много странных вещей.

Комната была самой обыкновенной, с двуспальной кроватью, маленьким столиком и стулом. Ещё там были оранжевые нейлоновые занавески, а ванная комната находилась в коридоре, и её приходилось делить с постояльцами из других восьми комнат. Майклу, казалось, было всё равно. Он никогда раньше не останавливался в отелях.

— Ты говорил, у тебя есть сестра? — спросил Джек.

— Да, — ответил Майкл. — Она живёт в Бьюттауне. По крайней мере, я так думаю.

— Ты считаешь, что она по-прежнему там живёт?

Майкл пожал плечами.

— Ладно, — сказал Джек. — Попытка не пытка, правда ведь?

Он не хотел рассказывать Майклу о своём плане. Они найдут сестру Майкла, и тогда Майкл будет свободен — свободен от сил, которых он никогда не поймёт, а Джек сможет решить проблему с Хьюго.

— Ты помнишь, где она живёт?

— Да, — ответил Майкл. — Фитцхеймон Терис, дом 6. Я там жил. Это было как будто вчера. Это было вчера…

— Отлично, можно начать с этого, — сказал Джек.

Майкл кивнул, но Джек видел, что его что-то беспокоит. Он молчал почти всё время, пока они ехали по улицам города к Бьюттауну.

— Всё меняется, — сказал Майкл, глядя в окно. — Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, что-то выглядит иначе. Что-то изменилось.

— Это особенность этого мира, дружок, — сказал Джек. — Нет смысла пытаться бороться с временем.

Майкл уныло кивнул, но по-прежнему не мог в это поверить. Предполагалось, что это место, этот город — его дом, но он до сих пор казался Майклу невероятно чужим и каким-то не таким. Конечно, там были знакомые ему здания, но незнакомых было больше. Некоторых домов из тех, что он ожидал увидеть, больше не существовало; целые улицы были стёрты с лица земли, и от них остались лишь огромные пустыри, засыпанные гравием и заросшие сорняками. Майкл с грустью задумался о том, увидит ли он когда-нибудь снова свой настоящий дом; дом, который он на самом деле знал.

Они добрались до Фитцхеймон Терис, и Джек припарковал машину рядом с домом.

— Это здесь, — сказал Майкл. — Дом номер 6. Я живу… она живёт здесь. По крайней мере, я надеюсь на это.

— Тогда пойдём, — предложил Джек, жестом указывая на дверь. — Чего ты ждёшь?

Майкл кивнул и вышел из машины. Он поднялся по ступенькам к входной двери, несколько раз постучал и стал ждать. Он слышал доносящийся откуда-то изнутри собачий лай, а потом быстрые шаги по лестнице.

Дверь открыл лохматый подросток с чахлыми юношескими усиками.

— Здравствуйте, — монотонно пробормотал мальчик.

— Здравствуйте, — сказал Майкл. — Мария Беллини, то есть, я хотел сказать, Джеймс, Мария Джеймс… Она здесь живёт?

Подросток кивнул и повернулся.

— Ма-ам! Тут кто-то хочет тебя увидеть!

Откуда-то из глубины дома донёсся голос сестры Майкла. Он моментально узнал её голос, хотя время немного изменило его.

— И кто это? Если торговые агенты, то скажи им, что меня ничего не интересует.

— Я не агент, — сказал Майкл, улыбнувшись своему племяннику. — Скажи ей, что это её брат.

Мальчик нахмурился, как будто Майкл сказал что-то, что могло оказаться неправдой, а потом заорал:

— Он говорит, что он твой брат.

В полумраке прихожей Майкл увидел выходящую из кухни фигуру, одетую в передник и резиновые перчатки «Мэриголд». Она была старше, чем он мог себе представить: он увидел седые пряди в её некогда чёрных, как и у него, волосах, «гусиные лапки» в уголках её голубых глаз, морщинки у рта — но он всё равно узнал её.

— Мария… — сказал он, не находя других слов. Его глаза загорелись, и он почувствовал, что улыбается, самой искренней улыбкой, впервые на своей памяти. Он чувствовал себя так, словно его сердце вот-вот выскочит из груди, словно ему хотелось сделать вдох, пока он не взорвался, словно все его молитвы наконец были услышаны и он получил на них ответ.

Может быть, теперь это закончится, может быть, всё прекратится, и он будет в безопасности — у себя дома.

— Роберт, иди в свою комнату, — сказала его сестра своему сыну, мальчику, которого Майкл в последний раз видел младенцем, всего несколько дней назад.

Мальчик пожал плечами и пошёл обратно в дом, а Майкл понял, что Мария не улыбается ему в ответ.

— Вы не мой брат, — сказала она, качая головой. — Мой брат умер. Много лет назад. Посмотрите на себя. Сколько вам лет? Ему бы было уже почти сорок. Вы не Майкл. Как вы смеете являться сюда и говорить такие вещи?! Кто вы? Откуда вы знаете его имя? Откуда вы знаете, где я живу?

— Нет… — сказал Майкл, делая шаг к двери.

— Держитесь от меня подальше, или, клянусь Богом, я позвоню в полицию. Кто вы?

— Я же сказал тебе, — ответил Майкл. — Это я. Майкл. Я вернулся. Я здесь, я вернулся, и я только хотел…

— Это какая-то дурацкая шутка? — сказала его сестра. — Мой брат давно пропал. Мне сказали, что он мог утопиться. Что он мог спрыгнуть с лодки и утопиться. Как вы смеете приходить сюда и говорить такое? Как вы смеете?..

Она зажала рот рукой и вытерла слёзы.

— Ваше счастье, что мой муж на работе, — сказала она. — Если бы он был дома…

— Пожалуйста, Мария… — взмолился Майкл. — Я просто…

— Я больше не хочу вас тут видеть, — сказала его сестра. — Вы меня слышите? Я больше никогда не хочу вас видеть.

Дверь закрылась — не с грохотом, но с глухим стуком — и Майкл был уверен, что слышал всхлипывания с другой стороны. Он прислонился к двери и попытался что-то сказать, хоть что-нибудь, но не смог. Это было бесполезно.

Остаток пути к отелю он просидел молча. Джек готов был поставить что угодно на то, что сестра парня примет его с распростёртыми объятиями, но тогда четырнадцать лет были долгим временем. Не существовало учебника о том, как реагировать на подобные сюрпризы, особенно если они были настолько нелогичными. Джек не мог ничего сказать в утешение Майклу; во всяком случае, он ничего не мог придумать — ничего такого, что имело бы для него значение. Всё, что он мог — заботиться о безопасности Майкла.

Джеку часто нравилось думать о том, что годы, проведённые в бесплодном ожидании — годы, демонстрировавшие все самые грязные стороны жизни — сделали его жёстче; он стал достаточно циничным для того, чтобы справляться с тем, что ожидало его в дальнейшем, и эмоционально устойчивым для того, чтобы найти выход из любой ситуации, но он знал, что это не так. Последние угольки сочувствия и альтруизма в нём ещё не угасли окончательно. Но что делать с Майклом?

— Что нам делать? — спросил Майкл, когда они вернулись в гостиничный номер. Угасающий свет закатного солнца просачивался сквозь закрытые шторы, окрашивая всю комнату в огненно-оранжевый цвет.

— На долгое время — не знаю, — сказал Джек. — У меня самого есть вопросы, которые требуют ответа, а ты… ты сам по себе просто большая связка вопросов. Завтра будет кое-что… Возможно, мне придётся кое с кем встретиться. Может быть, из этого ничего и не выйдет. А что будет до того, я не знаю. Планы у меня только что иссякли. Но сегодня вечером… Я бы сказал, что сегодня мы пойдём в город и выпьем где-нибудь. Я хочу сказать, мне сейчас нет особого смысла напиваться, потому что, кажется, сейчас я не пьянею, но мы можем посидеть в каком-нибудь шумном и многолюдном пабе и притвориться, что весело проводим время. Неплохо звучит, а, дружок?